В этот самый момент Ромео почувствовал ужас, который всегда вызывали у него все эти символы христианства, вспомнил кардинала в красной шапочке на конфирмации, с лицом, изрытым оспинами, как у дьявола, и тут же его охватила радость, близкая к блаженству. Он хлопнул по плечу мужчину, стоявшего слева.

Папа тем временем поднял обе руки, отвечая на крики: «Папа, папа!» – благословляя всех, радуясь Пасхе, воскресению Христа, салютуя каменным ангелам и святым, плывущим над стенами. Ромео вытащил винтовку из-под плаща. Двое монахов опустились на колени, чтобы их головы не мешали Ромео прицелиться. Энни встала так, чтобы Ромео мог положить винтовку ей на плечо. Мужчина слева подал радиосигнал, взрывающий статуэтки, закрепленные на стене по другую сторону площади Святого Петра.

От взрывов содрогнулась земля, клубы розового дыма поплыли в воздухе, аромат цветов заглушил запах горелой плоти. В этот самый момент Ромео, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Радостный рев сменился криками отчаяния. На балконе папу словно оторвало от пола, белая шапочка свалилась с его головы и окровавленной тряпкой полетела вниз, в толпу. Вопль ужаса исторгся из тысяч глоток, когда тело папы безжизненно повисло на парапете балкона. Золотой крест болтался в воздухе, белоснежный плащ все сильнее окрашивался красным.

Дым смешивался с каменной пылью. Со стен падали мраморные ангелы и святые. На какое-то мгновение толпа обмерла, глядя на убитого папу. Все видели, что ему разнесло голову. А потом началась паника. Люди бросились бежать, сметая швейцарских гвардейцев, которые пытались перекрыть выходы с площади.

Ромео бросил винтовку. Окруженный вооруженными монахами и монахинями, позволил толпе вынести себя на улицы Рима. Он словно ослеп, его шатало из стороны в сторону. Энни держала его под руку, втолкнула в ожидающий их минивэн. Ромео прижал руки к ушам, чтобы заглушить крики. Его трясло, но уже не столько от шока, как от безмерного счастья: его мечта стала явью.

* * *

Аэробус, летящий из Рима в Нью-Йорк, находился под полным контролем Джабрила и его людей, в салоне первого класса из пассажиров осталась только Тереза Кеннеди.

Терезу происходящее скорее интриговало, нежели пугало. Ее поразила легкость, с которой угонщики нейтрализовали ее телохранителей: обвешали их взрывчаткой. Сие означало, что любая пуля могла привести к взрыву, который разнес бы самолет в клочья. Она заметила, что у троих женщин и троих мужчин лица перекошены от напряжения, словно у великих спортсменов в мгновения наивысшей концентрации. Мужчина-угонщик вытолкал одного из агентов из салона первого класса и погнал дальше по проходу в хвост самолета. Женщина-угонщица стояла чуть в стороне с пистолетом в руке. Когда другой агент не пожелал покидать соседнее с Терезой кресло, женщина навела пистолет на его голову. Прищурилась, всем своим видом показывая, что сейчас нажмет на спусковой крючок. Губы ее чуть разошлись, растянутые сократившимися лицевыми мышцами. Тереза оттолкнула охранника, заступила между ним и женщиной-угонщицей. Та чуть усмехнулась, пистолетом указала ей на кресло.

Тереза наблюдала, как Джабрил руководит операцией. Чем-то он напоминал режиссера, наблюдающего за игрой актеров. Приказов он не отдавал, ограничиваясь намеками, предложениями. Улыбкой, взглядом он дал ей понять, что надо сесть. Он словно показывал Терезе, что она интересует его больше других. Потом он прошел в кабину пилотов. Один из мужчин-угонщиков контролировал выход из первого салона. Две вооруженные пистолетами женщины сидели напротив Терезы. Стюардесса с микрофоном громкой связи в руке передавала пассажирам короткие распоряжения, полученные от другого мужчины-угонщика. Все угонщики казались очень уж маленькими, чтобы внушать такой ужас.

В кабине Джабрил разрешил пилоту сообщить по радио, что самолет захвачен революционной группой и берет курс на Шерхабен. Пусть американские власти думают, что им придется иметь дело с обычными арабскими террористами. Во время радиопереговоров Джабрил оставался в кабине пилотов.

Пока самолет находился в воздухе, им оставалось только ждать. Перед мысленным взором Джабрила возникла Палестина, его дом – зеленый оазис посреди желтой пустыни, отец и мать, подобные ангелам света, прекрасный Коран, лежавший на столе отца. Потом этот рай заволокло серым дымом взрывов. Пришли израильтяне и вышвырнули его в ад, жителей которого объединяла ненависть к евреям. Тем самым евреям, которых хвалил Коран.

Он помнил, что даже в университете некоторые из учителей, комментируя неудачно выполненную курсовую, говорили: «Арабская работа». Джабрил сам как-то произнес эту фразу, обращаясь к оружейнику, который дал ему винтовку, заклинившую на первом же выстреле. Что ж, зато ни у кого не повернется язык назвать «арабской работой» сегодняшний захват самолета.

Он всегда ненавидел евреев, нет, не евреев, израильтян. Ему запомнился один эпизод из детства. Ему было не больше пяти, когда израильские солдаты проводили «зачистку» в лагере палестинских беженцев, в котором находилась его школа. Они получили ложную информацию – «арабская работа», – что в поселении прячутся террористы. Все жители получили приказ с поднятыми руками выйти из домов на улицы. Включая детей, которые занимались в длинном, выкрашенном в желтый цвет вагончике, стоявшем в отдалении от жилых домов. Джабрил и другие мальчики и девочки его возраста сбились в кучку. Все подняли ручонки, многие плакали и кричали от страха. И Джабрил навсегда запомнил одного из молодых израильских солдат, наверное, из иммигрантов, белокурого, как нацист, который в ужасе смотрел на детей, пока по его щекам не покатились слезы. Израильтянин опустил автомат и приказал детям опустить руки. Не надо бояться, сказал он им, маленьким детям нечего бояться. Израильтянин отлично говорил на арабском, дети его поняли, но продолжали стоять с поднятыми руками. Плачущий солдат подошел к ним, начал каждому опускать руки. Джабрил не смог забыть этого солдата, а потом, повзрослев, дал себе слово не становиться таким, как он, не давать жалости взять верх над прочими чувствами.

И теперь, глядя в иллюминатор, он видел под собой пески Аравийского полуострова. Полет близился к завершению. Еще чуть-чуть – и они приземлятся в султанате Шерхабен.

По величине территории Шерхабен входил в число самых маленьких стран планеты, но обладал гигантскими запасами нефти, а потому сотни детей и внуков первого султана ездили исключительно на «Мерседесах» и обучались в лучших университетах Запада. Самому султану принадлежали громадные промышленные корпорации в Соединенных Штатах и Германии, и умер он одним из самых богатых людей на Земле. Лишь один из внуков, Мауроби, сумел выжить в кровавых заговорах, устроенных его сводными братьями, и теперь правил султанатом.

Султан Мауроби фанатично чтил заповеди ислама и не терпел иноверцев. Соответственно и жители султаната, теперь поголовно богачи, были не менее набожными мусульманами. Ни одна женщина не появлялась на улице без паранджи. Никто не ссужал деньги под проценты. А спиртное в султанате водилось только в посольствах иностранных государств.

Давным-давно Джабрил помог султану укрепить свою власть, убив его четверых самых опасных сводных братьев. Из чувства благодарности и ненависти к великим державам султан согласился помочь Джабрилу в осуществлении этой операции.

Самолет с угонщиками и заложниками приземлился и медленно покатил к маленькому стеклянному зданию аэропорта, поблескивающему в солнечных лучах. Бесконечные ряды нефтяных вышек уходили в пустыню. Когда самолет остановился, Джабрил увидел, что летное поле окружено солдатами Мауроби. Ему показалось, что их никак не меньше тысячи.

Теперь начинался самый сложный и опасный этап операции. Ему требовалось соблюдать предельную осторожность, во всяком случае, до тех пор, как Ромео не окажется в заранее обговоренном месте. И он рассчитывал, что султан во всем поддержит его. Нет, «арабской работой» тут и не пахло.

* * *

Из-за разницы во времени Френсис Кеннеди узнал о покушении на папу в шесть утра первого дня Пасхи. Ему сообщил об этом пресс-секретарь Мэттью Глейдис. Он также сказал, что Юджин Дэззи и Кристиан Кли поставлены в известность и уже едут в Белый дом.

Когда Френсис Кеннеди спустился в Овальный кабинет, Дэззи и Кристиан уже ждали его. Оба с мрачными лицами. С улицы доносился вой сирен. Кеннеди сел за стол. Посмотрел на Юджина Дэззи, предлагая руководителю аппарата президента ввести своего босса в курс дела.

– Френсис, папа мертв. Его убили во время пасхальной службы.

Известие потрясло Кеннеди:

– Кто это сделал? И почему?

– Мы не знаем. Но это не самая плохая новость.

Кеннеди попытался прочитать мысли сидевших перед ним людей, в его сердце закрался страх.

– Что может быть хуже?

– Самолет, на котором летела Тереза, захвачен террористами и теперь летит в Шерхабен.

Френсис Кеннеди едва не лишился чувств. Издалека до него долетел голос Дэззи:

– Угонщики держат ситуацию под контролем, на борту все живы и здоровы. Как только самолет приземлится, мы начнем переговоры, напомним обо всех долгах, так что все обойдется. Не думаю, что они знают о присутствии Терезы.

– Артур Уикс и Отто Грей уже едут в Белый дом. Так же, как директор ЦРУ, министр обороны и вице-президент. В течение получаса все соберутся в зале заседаний кабинета министров.

– Хорошо. – Кеннеди заставил себя сохранять спокойствие. – Есть какая-нибудь связь?

Он заметил, что Кристиана вопрос не удивил, а вот Дэззи не понял, о чем речь.

– Между папой и захватом самолета, – пояснил Кеннеди. Оба промолчали, поэтому Кеннеди продолжил: – Подождите меня в зале заседаний. Мне надо побыть одному. – И они ушли.

Кеннеди знал, что может не волноваться из-за покушений, но прекрасно понимал, что полностью обезопасить дочь ему не удастся. Она всячески подчеркивала свою независимость, не позволяла ему накладывать ограничения на ее жизнь. Вроде бы серьезной опасности и не было. Он не мог вспомнить, когда объектом нападения становилась дочь главы государства. И террористы, и революционные организации понимали, что это плохая реклама.

После инаугурации отца Тереза пошла своим путем, подписывалась под воззваниями радикальных и феминистских политических организаций, заявляя, что имеет полное право на жизненную позицию, не совпадающую со взглядами ее отца. Он же никогда не пытался убедить ее вести себя иначе и являть публике лживый, но зато политкорректный образ. С его стороны она видела только любовь. И когда бывала в Белом доме, они отлично проводили время, хотя и спорили о политике и использовании силы в качестве самого веского аргумента.

Консервативная республиканская пресса и не признающие приличий таблоиды публиковали ее фотографии, надеясь таким образом повредить популярности президента. Тереза то маршировала с феминистками, то выступала за запрещение атомного оружия и даже отстаивала права палестинцев на создание собственного государства. Фотоснимки сопровождались ироничными комментариями.

Однако американская общественность на все выходки Терезы Кеннеди реагировала с улыбкой, даже на тот факт, что она жила в Риме с итальянцем-радикалом. Их фотографировали на улице целующимися и держащимися за руки, на балконе квартиры, в которой они поселились. Светловолосая Тереза с белоснежной кожей и синими глазами, фамильным знаком Кеннеди, прекрасно смотрелась рядом со смуглым красавцем. Так что яд, которым сочились репортерские строчки, не действовал на читателей.

А когда появился фотоснимок, на котором Тереза защищала своего возлюбленного от дубинок итальянской полиции, у многих американцев проснулись воспоминания о страшных днях Далласа.