– Забери их послезавтра. Меня нет в стране, я в отпуске. Тебе отдаст домработница. Там все, что мне отдали. И забудь о моем существовании, Вадим!

– История забудет, – холодно отвечаю я и отключаюсь.

Значит, Лена все же не решилась выбросить вещи отца. Хорошо. Для меня. Для нее это означает полный, беспросветный звез-дец.

«Не живите местью, Вадим Егорович. Она убьет вас. Вам повезло, у вас есть шанс начать новую жизнь. Не тратьте ее на ненависть», – говорила психолог в тюрьме.

Но у меня была на этот счет своя позиция. Если я не буду жить местью, смысла жить не будет вообще.

В квартире темно. Соседка уже угомонилась. На кухне стоит аромат жареных сосисок и яиц, и я понимаю, что дико голоден. Но маленькая стервь утащила в комнату сковородку, чайник, мультиварку и даже гребаную лопатку для жарки.

– Дарья Сергеевна начала воевать, – хмыкаю я.

Меня не обломает сходить и взять все, что нужно, раз она хочет играть в эти игры.

На пороге комнаты я останавливаюсь, не в силах заставить себя войти внутрь. Вот эта комната и впрямь не изменилась. Те же обои в тонкую перламутровую полоску, металлическая кровать с изрисованным маркером изголовьем. Старенький стол, я готов поклясться, в нем все так же заедает верхний ящик. Разве что стул здесь новый, безликая хрень из икеи, но все остальное… люстра, шкаф, зеркало со сколотым краешком. Кажется, словно если я загляну в ящики, то увижу знакомые тетради, вкладыши от жвачек и старую-старую фотокарточку.

Где маленький мальчик сидит на пороге деревенского дома и от души тискает здоровенную собаку, размером больше него самого. А рядом, на покосившейся скамейке, на него с улыбкой смотрит отец.

Я прожил в этой комнате целых восемнадцать лет. Восемнадцать лет счастливого детства и юности. Потом менял гостиницы, апартаменты, дома, города и страны, но того ощущения уюта, особого умиротворения, возникавшего в часы заката, когда небольшая комната наполнялась ярко-оранжевым солнечным светом, я не испытывал никогда.

На моей кровати теперь лежит светловолосая девчонка. Она такая худая, что помещается на небольшом матрасе вместе с ребенком. Мальчишка крепко спит, а девка морщится и ворочается. Наконец она устраивается поудобнее, прижимая к себе мальчика, поправляет ему одеяло и будто бы замечает меня в дверях.

Уже не хочется никакой яичницы.

Я быстро ухожу, чувствуя новую волну злости и ненависти. На этот раз за то, что у этих двоих есть семья. А у меня ее не осталось.

Удается поспать всего несколько часов, но и они больше напоминают дремоту. Сон поверхностный и беспокойный. Хотя сейчас, впервые за много лет, мне не о чем волноваться. Я точно знаю, что буду делать, чего хочу и к чему все должно прийти. У меня нет никого, о ком можно переживать и ничего, за что стоит держаться. Это ли не лучшие условия для постройки идеального будущего?

Я бы солгал, если бы сказал, что хочу отомстить любой ценой. Что готов расстаться с жизнью, свободой, лишь бы отплатить бывшей и брату той же монетой. Нет, я собираюсь отомстить со вкусом, по возможности избежав для себя последствий. Я не просто уничтожу стерву и отморозка, по величайшей вселенской ошибке состоящего со мной в родстве, но еще и верну все, что потерял. И буду наслаждаться их агонией.

Когда за окном начинает брезжить рассвет, я понимаю, что вряд ли уже усну. Надо что-то съесть, но продуктов у Богдановой нет. Придется дождаться открытия хоть какой-нибудь столовки. Ну а пока можно сделать кофе, который почему-то блондиночка не утащила в свою комнату.

В нижнем ящике находится турка, и через некоторое время кухня наполняется ароматом бодрящего кофе. День обещает быть долгим и тяжелым. Я не собираюсь ждать послезавтра, я более чем уверен, что вещи отца уже готовы. А Лена вовсе не на отдыхе, а судорожно ищет гостиницу на пару ночей, лишь бы не встречаться со мной. Ей это все равно не поможет, но любая рыба дрыгается перед тем, как ей отчекрыжат жабры.

Жаль, что нет ноута или смартфона, не мешало бы выйти в сеть и заказать пожрать. И у Богдановой нигде нет, словно ребенок у нее вообще не смотрит мультики. Или прячет, что правильно, но немного бесит. Она вообще меня бесит. Самим фактом своего присутствия, тем, что считает эту квартиру своей. Может, было бы проще, если бы новый владелец сделал ремонт, но все здесь осталось прежним, и я никак не могу смириться с присутствием в привычной обстановке чего-то раздражающего.

Сигарет нет, а сидеть наедине с самим собой тошно. Я вспоминаю, что в комнате был книжный шкаф, и, пожалуй, что-то унылое отлично подойдет сегодняшнему утру. Может, удастся немного поспать. Или хотя бы скоротать время до девяти, когда откроются магазины.

Когда я подхожу к шкафу, настроение становится еще поганее: все книги отца на месте. Квартиру продали не только с мебелью, но и с ненужным хламом, а эта малолетняя мамаша даже не подумала его разобрать.

– Да идите вы… – сквозь зубы цежу я, даже не притрагиваясь к шкафу.

Меньше всего хочется вспоминать, как ребенком я часами рассматривал корешки, придумывая замысловатым названиям собственные сюжеты. Отец смеялся, я обижался, и тогда он говорил «вот прочитаешь – тоже посмеешься».

Я так и не прочитал. Почти ничего из библиотеки родителей.

Вернувшись на кухню, я цепенею в дверном проеме.

Мелкий, едва-едва доставая до столешницы гарнитура, тянет свою тощую ручонку к турке, рискуя опрокинуть на себя кипяток.

– Ты охренел? – мрачно интересуюсь я.

Ребенок отскакивает от плиты и смотрит на него круглыми от страха глазами.

– Че надо?

– Извините. Я хотел взять турку. Можно?

– Нахер тебе турка в шесть утра?

– Кофе сварить. Нам скоро вставать в школу.

– В школу? – удивленно хмыкаю. – Какой-то ты мелкий для школы.

– Мне уже семь!

Семь… интересно, эта дура родила его в четырнадцать или у них это семейное: выглядеть младше своих лет?

– И чего ты собирался делать с туркой? Скажешь, кофе варить?

– Варить, – кивает пацан.

– А мамашка у тебя совсем безрукая? Сама себе не сварит?

– Она не умеет. Говорит, у нее не получается.

– Понятно.

– А вы кто?

– Я? Преступник.

– Настоящий?

– Конечно. Видел, вчера мент приходил? Это ко мне. Я даже в тюрьме сидел.

– Чем докажете?!

И почему я до сих пор с ним говорю? Взять за ухо, отвести к мамашке и пригрозить, что если еще раз ее щенок полезет, то откручу ему голову!

– Да ничем. В тюрьме фотки не делают.

– Татуировки покажите! Я в кино видел, в тюрьме у всех татуировки!

– А у меня нет.

– Как это?

– Вот так. Я один сидел. Некому было делать.

Мальчишка хмурится, обдумывая мои слова и, кажется, так для себя и не определяется, верить новому знакомому или нет. Зато с важным видом протягивает маленькую ладошку.

– Иван.

Я хмыкаю.

– А мать не заругает?

– Она спит!

– Аргументный аргумент. Окей, Вадим.

– А вы голодный?

– Есть такое.

– И я голодный. Давайте я вам скажу, где можно еду достать, вы достанете, и вместе съедим?

Где можно еду достать? В магазине, только он еще не работает.

– Ну, давай.

Иван тянет палец к верхнему шкафчику.

– Вон там лежат «барни»! Даша их прячет и выдает в школу по одному! Потому что у нас мало денег и надо растягивать удовольствие.

Какой интересный мальчишка. Я сто лет не разговаривал с детьми, и дело даже не в отсидке. Лена не то чтобы не хотела, скорее, относилась к этому пофигистично. Не получается – и плевать. Да и я не видел смысла убиваться ради наследников. Не такой уж великий генофонд. Сейчас, пожалуй, я радовался, что не завел с бывшей детей. Если бы в уравнении стоял еще и ребенок… страшно представить, кем бы он вырос, зная, что его отец – убийца.

Несколько минут мы молча едим кексы. Мальчишка, явно предвкушая смачные звездюли от матери, ограничивается одним и лишь завистливо смотрит, как я откусываю голову уже второму бисквитному медведю.

– Да ладно, вали все на меня. Ешь.

Его не надо долго уговаривать: за несколько минут мы на двоих приканчиваем сразу шесть пирожных, о которых теперь напоминают только обертки. Идеальное преступление. Малолетняя мамаша выйдет из себя.

– Иди, давай, пока звезды не прилетело, – от души – сытость все же делает даже такого отморозка, как я, добрее – советую.

Иван со вздохом кивает, сползая с табуретки. Кажется, заряд бодрости кончился. От сытой сладости ему снова хочется спать.

– Морду вытри, спалят.

Уже когда мальчишка плетется к выходу, я вдруг поднимаюсь и наливаю оставшийся в турке кофе в чашку.

– Эй, малой. На вот.

Пацан обеими руками, не боясь обжечься, сжимает кружку.

– Скажешь, сам сварил. Сдашь меня, расскажу, кто сожрал медвежье стадо, понял?

– Понял, – кивает он.

Потом пробует на вкус кофе, морщится и добавляет:

– Я же говорил Даше, что вы хороший.

– Ментам в отделении так же скажешь, когда твоя Даша на меня их напустит, – бурчу я.

Только когда мальчик возвращается в комнату и все стихает, я задаюсь вопросом: а почему, собственно, ребенок называет мать по имени?

Я клялся себе, что мне совершенно неинтересно, кто теперь владеет квартирой родителей. Но сейчас чуточку любопытно. Это первое проявление хоть каких-то чувств, кроме злости и ненависти, за много лет.

Это что, я еще и радоваться свободе начну?

Глава третья

Даша

Первое, что я вижу, когда просыпаюсь: чашка с кофе. От нее исходит божественный аромат. Но откуда в комнате горячий кофе?

Я резко сажусь в постели. Вани рядом нет. К счастью, брат тут же обнаруживается в кресле-мешке, играющим в какую-то игру на мобильнике. Когда он проснулся? Как я, имея в доме бывшего уголовника, умудрилась так крепко уснуть?

– Вань… ты где кофе взял?

– Сварил.

– Что ты сделал?!

Сначала мне хочется инстинктивно отругать его, но я успеваю спохватиться и засунуть свои нотации поглубже.

– А как ты сумел?

– В гугле посмотрел. Вот!

Он демонстрирует историю поиска, и мне становится нехорошо.

– Ты что, варил кофе в турке?! Ваня, плита! О, господи. Пообещай, пожалуйста, всегда меня предупреждать, когда собираешься ее включать. Хорошо?

Он кивает, и я слегка успокаиваюсь. В конце концов, ему семь. Достаточно взрослый, чтобы немного помогать по дому. И хорошо, что такое желание у него возникает.

– Ванюш, еще просьба. Ни в коем случае, ни за что, не говори с нашим соседом, ладно? Что бы он ни сказал. Не подходи к нему, ладно?

– Почему?

– Он плохой.

Ванька хмурится, и я боюсь, что начнет спорить, но, к счастью, брат только кивает.

– Пей уже кофе! В школу опоздаем!

Он еще горячий и очень ароматный. Я делаю глоток и жмурюсь от удовольствия. Божественный вкус! Почему, ну почему у меня не получается варить приличный кофе, хотя я делаю все по инструкции?

– М-м-м, Вань, обалденно! Где ты нашел рецепт?

– В гугле, Даш, я же говорил.

– Покажи страницу.

– Я не помню, какая. Вот, – он показывает кучу ссылок в истории браузера, – их много. Главное – не давать закипать.

– Ну ты даешь. – Я ерошу его волосы, и брат довольно жмурится, как кот, пригревшийся на солнышке.

В квартире, к слову, холодает. Отопление дадут еще нескоро, так что ближайшие недели мы будем кутаться в свитера и литрами пить горячий чай. Единственный плюс в том, что мы теперь живем в маленькой комнате – ее проще согреть.

Я вслушиваюсь в звуки в квартире, и Ваня замечает это:

– Он ушел. Я слышал. Сначала шуршал на кухне, а потом ушел.

– Хорошо. Давай, собирайся. Я тебе уже все подготовила. В школу пора. Я пока завтрак сделаю.

В кухне меня ждет сюрприз: сволочь сожрал все Ванькины "барни", которые я покупала, чтобы давать ему в школу. Ну что за скотина! И я забыла их убрать.