– Спрашивает меня: «Кем, Геннадий, ты хочешь быть в дальнейшем? Ну, когда подрастёшь?» – Я ему отвечаю: «Комсомольцем, великий Тутанхамон!» – Тогда он опять меня спрашивает: «А почему?» – Ну, я ему и говорю, как на духу: «Хочу, великий Тутанхамон , когда Партия скажет: "Надо!" – я бы первым мог ответить: "Есть!"» – Тогда он мне и говорит: «Ты вот что, Геннадий, ты с комсомолом пока не торопись. Нам такие люди, как ты очень нужны. Мы тебя сразу в партию примем!»

На этом он закончил свой рассказ. И у них там тишина в комнате повисла. Наверное, я так решил, что они все были под впечатлением его рассказа. А потом один из наших ребят, я узнал его по голосу, ему говорит:

– Генка, давай покурим! – А Гена тому удивлённо в ответ:

– Вовчик, ты же спортсмен у нас, дзюдо занимаешься. – А Вова ему, это наш альт, в ответ:

– Да я не в затяжку.

Слышу и другие ребята его поддержали: давай, мол, покурим, зажал что ли? А Гена им в ответ:

– Да ничего я не зажал, – и он даёт кому-то сигарету, – на прикуривай.

Ну, тут я чувствую надо вмешаться, нехорошо ведь когда дети курят? А самому любопытно всё это. Думаю: «Вот дети ещё, а уже у них всё по-взрослому». Себя вспомнил… как время быстро летит. Пока я значит предавался размышлениям о жизни, видать, кто-то из них и прикурил сигарету. И тут же закашлялся. Ну, тут я подумал: «Всё, пора». И открыл дверь.

Комната ещё не успела наполнится дымом, но запах табака уже отчётливо чувствовался. Я решил не ругать детей. Просто сделал осуждающее, их поступок, лицо. Решил, что потом с ними поговорю на эту тему. В другой день, на репетиции. Ни к чему, перед выступлением, артистам настроение портить… Смотрю, значит, а у Вовы, нашего альта, сигарета зажжённая в руруках. Увидев меня он тут же бросил её на пол и затоптал ногой. И все смотрят на меня испуганными глазами. Ну, я объявил детям, что пора на сцену: «Опять “супермена” будем исполнять». Они, по ним было видно, обрадовались тому, что я не стал их ругать. И весёлой гурьбой выкатились из комнаты. Последним выходил этот мальчик Вова. Ну, тут я, всё-таки, не сдержался и тормознул его. Взял его за руку и спрашиваю, так… абсолютно вежливо, без наезда, так сказать:

– Ты чего? у тебя же голос красивый. Ведь ты можешь ему навредить.

А он посмотрел на меня серьёзно так, прямо в глаза. И как-то по-взрослому мне отвечает. И не на моё ему замечание, по поводу курения, а видать на те вопросы которые, уже, поставила перед ним жизнь:

– Вот Генка молодец! В люди выбился! Человеком стал! А можно я в следующий раз цветы Фараону понесу?

И взгляд его… и вопрос его… ну, пряма рубанули меня по сердцу. И в эту секунду, по его голосу и глазам, я понял, что это очень важно будет для него. Я выпустил его локоть и сказал ему:

– Хорошо, Вова, в следующий раз ты, обязательно, понесёш Фараону цветы. А теперь давай, догоняй товарищей. – А потом подумал: «Ты смотри… почти что ребёнок ещё, а о каких серьёзных вещах уже говорит. Уже о жизни свои размышления имеет».

Глава XVII

Потом я отправился к нашим девочкам. Подхожу я, значит, к их комнате и слышу за ней тоже весёлые, возбуждённые голоса. Хотел было сразу открыть дверь… но любопытство взяло верх. Прислушался, и слышу, как одна из участниц нашего хора и говорит:

– Валька, расскажи ещё раз, что тебе там Тутанхамон сказал. – Ну, тут Валя, я так понял, что в очередной раз, им и выдала:

– Он спрашивает меня: «Как зовут тебя, девочка?» – «Валентина, смело отвечаю я ему». – А он посмотрел на меня внимательно и говорит: «Красивое имя у тебя Валентина. Эх, Валентина, был бы помоложе… женился бы на тебе, а потом бы в космос тебя запустил, как Терешкову!» – Ну, тут мы, с Симеоном Бекбулатовичем, дружно рассмеялись, а потом он продолжил:

– Стою я перед дверью… ну, почти что в шоке. Ведь дети ещё, а о чём уже мысли имеют! Думаю: «Да, мы в их возрасте в куклы играли. А у них вот какие, уже, серьёзные мысли. Вот что значит: другое поколение». – Ну, за дверью, девчонки тоже смеются. Чувствую: весёлое настроение у всех, как раз какое и нужно для выступления. Потом постучался в дверь, девочки всё-таки, открываю. Гомон сразу стих. Я им сказал, что опять надо на сцену. Опять будем «супермена» исполнять. И они стали выходить из комнаты. Все вышли… а одна девочка, Светочка С***я, стоит ко мне спиной, в углу и всхлипывает. Ну, я тут же к ней бросился. Думаю: «Что случилось, уж не заболела ли?» – Ведь я же в ответе за детей. Подлетел, спрашиваю: «Светочка, что случилось?» – А она мне отвечает, находясь, я бы даже сказал: в глубоком расстройстве: «Вот Валька отнесла цветы Фараону… так он на ней жениться обещал. И в космос отправить. А я тоже космонавтом стать хочу, тоже хочу в космос полететь. У меня и оценки все хорошие. Все пятёрки…» – Стоит и чуть ли не навзрыд плачет. «Что ж за день такой сегодня? – думаю, – и надо же было такому случиться, что бы из за этих цветов дети так расстроились?» – Но делать нечего, надо успокаивать ребёнка. Я ей тогда и говорю: «Светочка, даю тебе слово, что в следующий раз ты Тутанхамону цветы понесёшь». – После чего взял её за плечи и легонечко, так, приободряющее встряхнул. Смотрю это на неё подействовало. Заулыбалась. Ну, тут у меня на сердце отлегло и я ей говорю: «Ну, давай, догоняй девочек». И она побежала на сцену…

– Да уж, кто бы мог подумать, что в детском коллективе кипят такие Шекспировские страсти. – Прокомментировал я услышанный мною рассказ.

– Но на этом интересные события этого дня не закончились. – Далее продолжил Симеон Бекбулатович. – И я, тоже, в след за детьми направился на сцену. Не доходя до неё примерно метров шесть – семь вижу: стоит около стены один из наших мальчиков. Вова, очень талантливый мальчик, с красивым, звонким голосом. Из очень приличной, интелегентной семьи: мама у него русская а папа юрист. Я частенько давал ему сольные партии. По его виду я сразу догадался, что он меня поджидает. И я не ошибся.

Увидев меня он сразу же быстро подошёл ко мне и таким, знаете ли, взволнованным голосом говорит мне. И я бы даже сказал не говорит, а "выпалил" на одном дыхании:

– Симеон Бекбулатович, а Генка у Фараона зажигалку украл!

Ну, тут надо признаться честно: я остолбенел от его, такого, заявления. И спрашиваю его чтобы уточнить, прояснит вдруг возникшую ситуацию:

– Вова, о чём ты говоришь? Про какую зажигалку ты мне говоришь?

– Про ту, что он у Фараона украл! Про заграничную! Он сказал, что ему её Фараон подарил за то, что Генка решил в Партию вступить. – Продолжал, с жаром, Володя. – А сами подумайте: зачем взрослому пионеру зажигалку дарить, да ещё и сигаретой его угощать. Врёт всё Генка. Спёр он её у Фараона!

Ну, слушаю я всю эту историю почти что в шоковом состоянии. Даже про то, что надо на сцену идти забыл. Я, конечно же, как руководитель хора, как воспитатель, и раньше замечал, что наши ребята, солисты: Гена и Володя недолюбливали друг друга. Всегда они соперничали между собой. У кого, мол, голос лучше… Но я старался никого из них не выделять. Старался обоим им равное количество сольных партий давать. Да и других детей не обижал. У меня, так сказать, все «звёзды» были… И ещё один непростой вопрос встал передо мной: с одной вот стороны меня, конечно же, подкупала честность и порядочность Володи. Ведь прав он, по-своему: и как мальчик и как пионер: воровать – нехорошо. Это всё заслуги нашей советской педагогической системы! Нашего советского образа жизни… А с другой вот стороны: на товарища донёс… А сколько в нашей стране, в прежние времена, из-за этих доносов людей пострадало?.. И как мне быть? На чью сторону встать? Да и не факт ещё, что Гена её у Фараона украл. Это же не мыслимо! Думаю: «Надо будет обязательно с Геной поговорить об этой зажигалке. Украл… И как же он её украл? В карман, что ли, к Тутанхамону залез?» От одной этой мысли мне сделалось, как-то нехорошо. Прямо, чуть, не стошнило… Но я сумел взять себя в руки. И, всё же, я решил не мудрить, в этой ситуации, и придерживаться наших советских, проверенных временем, так сказать, методов воспитания.

– Спасибо, – говорю, – тебе, Вова, за сигнал. Ты поступил как настоящий пионер. Ну, прямо, как Павлик Морозов. А с Геной я обязательно поговорю на эту тему: откуда у него эта зажигалка? – Ну, ничего лучшего мне, в тот момент, в голову не пришло. А Володя посмотрел на меня своими чистыми и ясными глазами, прямо как-то в душу мне посмотрел и говорит:

– А можно, в следующий раз, я цветы Фараону понесу? А я вам таких зажигалок, заграничных, если хотите, могу хоть несколько штук принести. У нас дома есть такие.

Сказать, что я, опять, испытал потрясение от услышанного – значит ничего не сказать. Мысли у меня путались. Стою, смотрю на него… думаю: «Вот ребёнок ещё, а уже всё “по- взрослому”. Ты мне – я тебе. Да, мы в их возрасте другими были… “Здравствуй, племя младое, незнакомое!”» – И опять не могу нужных слов подыскать. Не могу же я, и в самом деле, каждому обещать, что именно он, в следующий раз, понесёт цветы Тутанхамону. А с другой стороны ребёнка расстраивать не хочется… И тут я решил применить некий психологический приём, чтобы выйти мне из этой непростой ситуации. Думаю: «Пусть пройдёт время, время всё расставит на свои места. Дети успокоятся из-за этих «цветов» и уже потом, в спокойной обстановке, я с ними обо всём и поговорю».

Я решил пустить наш разговор, так сказать, по другому руслу, как нас учили в консерватории на лекцииях по психологии, и спрашиваю его:

– Володя, а откуда ты знаешь, что зажигалка заграничная?

– А у нас родственники в Израиле живут. Когда они нам посылку присылают то там всегда такие зажигалки бывают. Принести? – С надеждой в госе ответил он мне.

И тут я слышу меня кличут: «Симеон Бекбулатович, пора на сцену!»

– Ну, всё, – говорю, – Володя, пора на сцену. Потом договорим.

Глава XVIII

Да… а договорить нам так и не пришлось… И слово данное Светочке С***й я не сдержал. – С грустью, дальше, продолжил свой рассказ мой собеседник, – через некоторое время уволили меня с моей должности, с моего места работы.

– А что случилось? – тут же удивлённо задал я ему свой вопрос.

– Анонимку, потом, кто-то написал на меня министру культуры. Мол Фараону так не понравилась моя песня «супермен», что он от расстройства даже плакал слушая её. А у его пресс-секретаря так вообще нервы не выдержали. И он прямо, на концерте, от инсульта и умер. Вот такие дела… Потом вызывает меня к себе министр культуры и вводит меня, значит, в курс этого дела. И так мне, по доброму, говорит: «Я, Симеон Бекбулатович, человек прогрессивных взглядов. Но вы, уж, меня тоже правильно поймите: у меня семья, дети. Не могу я этот сигнал без внимания оставить, с одной вот стороны… С другой же стороны вас жалко. По этому давайте, с вами, поступим так: я вас задним ним числом уволю… а вы сейчас же в аэропорт. Берите билет до Тюмени… а там и затеряйтесь, где ни будь, на просторах Сибири. В Туруханский край, что ли, поезжайте. Другого выхода спасти вас от тюрьмы я не вижу. Только вы уж, прямо сейчас, о нашем разговоре навсегда забудьте. Ну, с богом!» – Обниматься, на прощание, он со мною не стал и руки своей не подал. Да мне это и не нужно было. И за то спасибо, что шкуру мою спас…

Ну, я и рвалул… Даже домой не зашёл попрощаться с семьёй, чтобы их предстоящей разлукой не травмировать. И ещё я подумал: "А вдруг жену из-за меня на допросы потом вызвать, по мою душу, будут?" – И чтобы она, значит, на допросе всё честно отвечала, мол: "Не знаю, где он", – я и решил жену в курс дела не вводить. Подумал, что так надёжнее будет, потом ей смело в глаза следователю смотреть. И решил я, значит, не мудрить и полностью последовал совету министра. Петлял по Сибири, запутывал следы, как мог. Потом устав бегать осел среди оленеводов.