– Сидни, не переживай, я взрослый мужчина и смогу постоять за себя.

Только сейчас она убрала свою руку и спряталась за маской высококлассного профессионала.

– Поступай, как знаешь, Ник, я желаю тебе только добра, – с горечью произнесла Сидни.

Я молча встал и вышел не попрощавшись. Стоило мне закрыть дверь, как меня буквально снесло потоком мыслей, я сел на пол, прислонившись к стене. Это была не приятная морская волна, а безжалостный шторм, который оставляет за собой развалины. «Какой же у тебя дрянной характер, Ник. Как можно было молча уйти после всего, что ты ей сказал сегодня. Она же хотела тебя защитить, а ты опять ведёшь себя, как мудак, с теми, кто заботится о тебе. Что если ощущение обманчиво, какой же ты всё-таки тупой». Я просто сидел на полу, уронив голову на руки, когда увидел, как по мне приближается темноволосый силуэт в белом халате.

– Мистер Баддс, вы в порядке?

Александра помогла мне встать и проводила меня в палату. Я смотрел в её умные карие глаза и не мог понять, какого чёрта она рискует своей работой и жизнью ради парня, с которым она едва знакома.

– Даже не думайте говорить мне что-то про Барри. Это всё слухи, я не собираюсь оправдываться ещё и перед вами.

– О чём ты, Александра?

– Писать романы у вас получается лучше, чем врать, Ник.

– Ладно, конечно, я в курсе этой истории.

– Все в курсе, но никто не знает правды – сказала она, нахмурив брови – меня достало, что все шепчутся за спиной, вы хотя бы не стали отрицать, что знаете о чём речь.

– Так в чём дело?

Доктор Вайлдс внезапно появился рядом и сказал:

– Александра, вы свободны.

Она тут же ушла, оставив нас наедине.

– Мистер Баддс, что с вами? У вас закружилась голова? Почему вы сели в коридоре?

– Знаете, док, эти новомодные психологические штуки сводят с ума. Я просто устал.

– А о чём вы говорили с Александрой?

– Она просто помогла мне дойти до палаты, мне нужно отдохнуть.

Я вошёл в палату, чувствуя на себе подозрительный взгляд доктора Вайлдса. «Какого хрена здесь происходит?». Я стоял перед зеркалом, прокручивая в голове наш разговор с Сидни. «Она будто что-то хотела сказать мне, но не могла. Еще и док с Александрой вели себя странно. Чёрте что здесь происходит. Видимо все так заигрались в „Клинику“, что забыли зачем мы здесь. Скорее бы узнать болен ли я и свалить отсюда нахрен, домой или на кладбище, всё лучше, чем в этом грёбаном Изоляторе. Мы будто застряли в чистилище, не живые и не мёртвые». Я вновь подумал о Сидни. Я хотел бы свалить отсюда вместе с ней и никогда больше не сталкиваться ни с кем из здешних обитателей.

Прошёл тридцатый день моего заключения. Дни тянулись невыносимо медленно, а теперь, когда оглядываешься назад, кажется, что это были лишь отдельные вспышки событий среди безжизненного пространства, сотканного из множества часов, потерянных навсегда. Я рассчитывал, что сегодня уже выберусь отсюда. Симптомы у меня не проявились, но я всё ещё в этой сраной палате. Дело тут нечисто, ни у одного из нашей группы не было ни одного признака страшной болезни, которая за последние полгода скосила шестьдесят процентов населения Земли, а нас всё ещё держат взаперти, ежедневно берут анализы и пичкают таблетками и инъекциями. Либо мы ещё живы только благодаря этому, либо Барри не такой уж параноик.

Глава 3

«И грянул гром».

Я проснулся от нечеловеческого крика. Это было что-то среднее между звериным рыком и боевым кличем. Я чувствовал, как моё лицо окаменело от напряжения. В коридоре зажгли свет, я выглянул и увидел трёх бегущих санитаров и доктора Вайлдса. Крик сменился громкими причитаниями и плачем, я узнал голос Филлипа. «Боже, неужели началось». Говорят, что от некоторых мыслей идёт холодок по коже, так вот я сейчас чувствовал себя грёбаной ледяной глыбой посреди Антарктики. Это вторая фаза заражения: «беспокойство и головные боли перетекают в истерические проявления, в основном это наблюдается ночью во время глубокого сна, а наутро пациент ничего не помнит» – эти слова навсегда въелись в мою память. Вторая фаза погубила многих одиночек, они просто не знали о чём шепчут по ночам и как громко рыдают, а люди в наше время так привыкли к крикам и плачу за стеной, что просто не обращали внимания.

«РОЗИ! МОЯ РОЗИ! Я ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ РЯДОМ! НЕТ, НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ! ДАЙТЕ МНЕ ПОБЫТЬ С ЖЕНОЙ! ТЫ, ГРЁБАНЫЙ СУКИН СЫН, УБЕРИ ОТ МЕНЯ РУКИ, ПОКА Я НЕ ВЫРВАЛ ТЕБЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ТВОЮ ГНИЛУЮ ПАСТЬ».

Если бы я не знал, что справа по коридору от меня только палата Филлипа, я бы в жизни не подумал, что это он рычит и исторгает ругательства. Вдруг всё затихло. На современном новостном языке сказали бы «медицинский персонал максимально лояльно и безопасно для потенциально заражённого нейтрализовал угрозу», но я говорю, что «они накачали его хрен знает чем, да так, что он тут же повалился с ног». Вообще мысль о том, что моя комфортная палата в секунду может стать современным аналогом газовой камеры не покидала мою голову. «О здоровье моём они заботятся, как же» – злобно прошептал я.

Я никогда не ощущал подобного, я не был революционером по натуре, обычно моё недовольство ограничивалось едким сарказмом и последующим принятием событий. Но за последний месяц я понял, как сильно ценю свою свободу. Сейчас я был готов биться за возможность самостоятельно решать, что мне делать, за возможность ошибаться и исправлять свои ошибки! Я был готов взять Сидни за руку и пробиваться плечом к плечу с Барри через неприступные стены изолятора. Но я мог лишь надеяться, что сам вскоре не буду биться головой об стены, изрыгая проклятья.

Неужели я прошёл свой путь, чтобы беспомощно сидеть, сложив руки, пока гибнут люди? Разве так нужно выживать? Как бы иронично это не звучало, но именно в изоляции я стал к обществу ближе, чем когда-либо в своей жизни, я чувствовал единство со всеми, кто заперт, со всеми, кто болен, со всеми, кто потерян. Я встал с кровати, подошёл к широкому панорамному окну и почувствовал, как моя ярость медленно угасает в стенах больничной палаты.

В моей голове вертелась только одна мысль – «Может произойти всё, что угодно, и от меня это никак не зависит». Что чувствует лабораторная мышь перед инъекцией смертельной дозы вируса? Или крыса к мозгу, которой подключен датчик, чтобы считывать её реакции на раздражители? «Они уж точно не причитают по ночам вместо того, чтобы спать, мистер Баддс» – сказал бы Фил. Не знаю, услышу ли я его теперь.

Окончательно подавленный воспоминаниями о своём старом, возможно прямо сейчас умирающем, соседе, я вернулся в постель, но ещё долго не мог заснуть. Мне мерещились спутанные, едва различимые образы, я то проваливался в сон, то, вздрагивая, приходил в себя. Я видел маленького Ника, которого родители пытались подружить с соседскими детьми, вспоминал, как оставался один во время школьных перемен. Будто сам Господь решил поиграть в режиссёра, склеил самые постыдные моменты моей жизни, а теперь транслировал мне свой «шедевр» прямиком в голову. Как ни силился, я не мог переключить канал. «Сегодня в эфире „Жизнь Николаса или хроники бездарного одиночества“». Вот я игнорирую девушек, которые, несмотря на все мои странности, проявляют ко мне симпатию, вот я напиваюсь один, чтобы попытаться понять, почему люди так увлечены алкоголем. Один миг, и я уже собираю вещи и уезжаю из родительского дома, мать провожает меня скорбным взглядом, в котором безусловная любовь борется с банальным непониманием, а отец даже не смотрит на меня, закрывая дверь. Я не звонил им, даже когда стал известным и доказал всему миру, что бросить всё и уехать было правильным решением. Мне проще было наслаждаться своей собственной жизнью, чем обернуться и увидеть, какую дыру я оставил в их сердцах. Сейчас, казалось, что она затягивает меня, лица родителей становились всё более расплывчатыми, последнее, что я видел было, как мать тянется ко мне, чтобы обнять, а я отдалялся от неё, и пытался понять, хочу я, чтобы она дотянулась или нет. Я закрыл глаза и наконец заснул.

Разбудил меня отвратительный, но, к сожалению, уже привычный сигнал подъёма. Я не хотел вставать. Я никогда не любил просыпаться и предпочитал поваляться в постели ещё пять минут, даже, когда уже опаздывал на важные встречи. Я всегда хотел растянуть эти благословенные минуты истинного счастья на весь день.

Однажды я так и сделал, у меня была запланирована встреча с Джессикой, моим литературным агентом, а я остался лежать в постели. В итоге я проспал полдня, и проснулся, только когда пара полицейских во главе с Джессикой выбили входную дверь. Уж не знаю, что она им наплела, но копы явно не ожидали увидеть меня, мирно лежащего на кровати, а уж когда я приветливо помахал им и предложил пропустить по стаканчику бурбона, они встали на месте тупо пялясь на меня. Джессика же наоборот вела себя очень уверенно, она сказала: «Спасибо, джентльмены, видимо сегодня у него не было приступа эпилепсии, простите за беспокойство, сходите, купите себе по пончику» и протянула им сто долларов.

– Мисс, это ложный вызов, вы сказали, что он умирает, что у него приступ.

– У него ведь мог бы быть приступ, офицер? Вы что думаете, что лучше бы он сейчас умирал? Возрадуйтесь жизни и займитесь своими делами! – на мой взгляд Джессика сильно рисковала, но она отлично вела себя в стрессовых ситуациях и имела большой опыт общения с полицейскими.

Копы переглянулись, старший, с которым говорила Джесс, покачал головой, и они молча ушли.

– Спасибо, что заглянули! – этой фразой я сделал ситуацию ещё более нелепой, но они даже не обернулись.

– Ты что совсем охренел, Ник? – в голосе Джесс была скорее даже не злоба и не разочарование, а забота, которую не оценили.

Я заметил, что она похожа на мою мать, но отогнал от себя эту мысль.

– О чём ты? Я только проснулся и ещё не успел охренеть, несмотря на то, что ты взяла мой дом штурмом.

– Если я не продам твой роман, который ещё даже не закончен, то через пару месяцев мне будет некуда врываться, дорогой – язвительно заметила она.

– Роман закончен, просто я обдумываю несколько вариантов концовок.

– Бла-бла-бла, – передразнила меня Джессика. – ты пропустил встречу с возможным покупателем, придурок.

– Эй, не обзывайся.

– Если ты забил на свою жизнь, то нечего меня затягивать в болото! Допиши свой сраный роман, продадим его, а потом хоть вообще не вылезай из постели, я и слова не скажу.

– Сраный роман – это выдержка из твоей презентации для продажи? Неудивительно, что его не покупают.

– Да пошёл ты, Ник! – вскрикнула Джессика, но я разобрал в её злобном тоне нотки смеха и успокоился.

– Расслабься, Джесс, роман готов, а сегодняшний покупатель далеко не самый крупный игрок на рынке, послезавтра у нас встреча с Гарри Слоуном, он владелец крупнейшего издательства, там я и раскрою все карты.

– Ты название-то хотя бы придумал, шулер недоделанный?

– Конечно, «Непроходимая пелена», как тебе?

От воспоминаний меня оторвал голос Александры, которая с явным раздражением целую минуту барабанила по моей двери.

– Мистер Баддс, если вы не спуститесь вниз через 2 минуты, то останетесь без завтрака.

– Бегу, Александра! Ради такой красотки я готов на что угодно!

Она не купилась на мою дешёвую лесть, посмотрела на меня, как на самого тупого парня в её жизни и ушла.

Я быстро почистил зубы, умылся, накинул защитную мантию и побежал вниз. Все уже стояли единым строем перед доктором Вайлдсом, он, как обычно, опрашивал всех и проверял состояние «предположительно заражённых» – таково было официальное имя нашей банды заключённых. Я улыбнулся Барри, он кивнул мне, и тут я увидел стоящего рядом с ним Филлипа.