Москва, 28 ноября [16]82 года. …Вчерашним утром, приблизительно в 8 часов, на половине младшего царя случился пожар, от которого сгорели дотла покои не только его, но и его госпожи матери. Прекрасная большая церковь «Собор» также была охвачена при том пожаре пламенем, а все иконы и другие вещи, которые не успели вынести с чердака, сгорели. При этом пожаре сгорело или было ранено 150 простых людей, один полковник и четыре гофъюнкера [стольника]. Многие воспринимают этот пожар как недобрый знак.

Гильдебранд фон Горн. Донесения королю Дании. С. 89

За моё пребывание в России там два раза спасали жизнь младшему царю: когда он по своему обыкновению остался развлекаться в деревне, то ему однажды подожгли конюшню; другой раз подложили огонь под его покой и спальню, так что его личный слуга едва успел увести его оттуда в одной рубахе, а молодой господин был крайне взволнован…

Шлейссингер Г. А. Полное описание России … С.111

И тогда ж, в бытность в Воздвиженском, дворец сгорел, где царь Пётр Алексеевич был болен огневою. И едва в ночи от того пожару могли унести из хором, и причитали, что тот пожар нарочно учинён от царевны Софии Алексеевны, дабы брата своего, царя Петра Алексеевича, умертвить и сесть ей на царство.

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. С. 229

Того ж году, декабря в 27 день, приходили стрельцы в город перед Красныя крыльцо… и принесли с собою плахи и топоры. И положили перед Красным крыльцом плахи и топоры и сами выборные тово приказу (т. е. полка) легли на плахи, а иные на земле. И доложили о том великим государем. И приходил к ним с Верху от великих государей думной дьяк Стрелецкого приказу Фёдор Левонтьев сын Щекловитов и спрашивал стрельцов, что они пришли и с какою виною. И стрельцы сказали: «Сказывают де великим государем, что мы бунт заводим, а от нас де бунту и заводу никакова нет, чтоб де о том великие государи указали розыскать: буде де какой от нас бунт или завод объявитца, велят де, великие государи, нас казнить всех». И думной пошол в Верх к великим государем и долго ево не было. А к стрельцам в то время ис под Грановитой полаты полковник их вышел Павел Бахин и стрельцам плахи и тапоры велел перенесть перед Грановитую полату перед окошки. И полегли так же. И сошли с Верху к ним от великих государей окольничей Веденихт Андреевич Змеёв, а с ним сошол тот жа думной дьяк… (Рукопись обрывается)

Записки о стрелецком бунте. Т. 12. С. 453

Юные цари сделали знак рукою, что прощают их. Печальные стрельцы встали, пролили слезы умиления, видя своих монархов вернувшимися в столицу столь милостивыми. В тот же день князь Василий Васильевич (Васильевич – это крестильное имя его отца, поскольку среди московитов есть обычай называть друг друга по отчеству, чтобы отметить, чей ты сын – последнее всегда заканчивается уменьшительным «вич». Так у поляков сына воеводы называют «воеводич») [Голицын] был пожалован титулом великого канцлера и соединённым с ним – временника (Wreminick) или временного министра государства то есть правителем государства в течение некоторого времени. Получив распоряжения, канцлер приступил к своим обязанностям, и начал с тщательного розыска о виновных стрельцах. Он прказал казнить зачинщиков, а остальных приговорил к ссылке.

Де ла Невилль. Записки о Московии. С. 136–137

Шакловитый, назначенный начальником Стрелецкаго приказа (бывшей надворной пехоты), зорко стал следить за поведением стрельцов, строго наказывая всех тех, кто пытался так или иначе вызвать среди них смуту; кроме того, только 7 более надёжных стрелецких полков оставлено было в Москве, остальные 12 разосланы по границам на службу; из пограничных же лучших людей организовано 5 полков, отправленных в Москву, что давало правительству Софьи верную опору. Желая же положить конец всем толкам среди народа, Софья издала повсеместно указ (21 мая 1683 г.), чтобы «всяких чинов люди прошлаго смутнаго времени никак не хвалили, никаких непристойных слов не говорили и затейных дел не вещали».

Иконникова А. Царицы и царевны из Дома Романовых (исторический очерк). Киев. 1914. С. 82

А пущих (наибольших) бунтовщиков и заводчиков-стрельцев били кнутом и ссылали в ссылки по разным городам. И с того времени почало быть в Московском государстве тихо и смирно.

Желябужский И.А. Дневные записки. С. 268

И от той поры, Божиею милостию, жестокосердого того стрелецкого бунта убийства на неповинных, как бы волны морские, утихать начали.

Матвеев А.А. Записки. С. 398

Московская Лукреция Борджиа

И по приходе [государей в Москву] всякая тишина возставлена была, и началось правление царевны Софии Алексеевны (1682–1689).

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. С. 238

Немного позже стрельцы, очевидно по внушению правительства, подали челобитную, в которой отказывались хвалиться преступлениями, совершёнными ими в мае, уверяя, что лишь по злоумышлению Хованских просили тогда поставить на Красной площади столб.

Брикнер А. Г. История Петра Великого. C. 62

Стрельцы решились, или их заставили решиться, сделать последний, самый трудный шаг – отказаться от дела 15 мая как от подвига и признать в нём мятеж, преступление. Стрельцы подали челобитную: «Грех ради наших, боярам, думным и всяких чинов людям учинилось побиение на Красной площади, и тем мы, холопи ваши, Бога и вас, великих государей, прогневали; по заводу вора и раскольщика Алешки Юдина с товарищами, по потачке всякому дурну названного отца их, князя Ивана Хованского, и сына его, князя Андрея, били челом все полки надворной пехоты, покрывая большие свои вины, чтоб вы, великие государи, пожаловали нас грамотами, чтоб нас ворами и бунтовщиками никто не называл, – и жалованные грамоты даны. По злоумышлению тех же Юдина и Хованских били челом, чтоб на Красной площади сделать столп и написать на нём вины побитых, и столп сделан. И ныне мы, видя своё неправое челобитье, что тот столп учинён не к лицу, просим: пожалуйте нас, виноватых холопей ваших, велите тот столп с Красной площади сломать, чтоб от иных государств в царствующем граде Москве зазору никакого не было».

Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. С. 367–368

И пришед к Москве, по указу великих государей столп каменной, что поставили было стрельцы, сломали до подошвы. И в то ж время по указу великих государей выбраны были ко всем стрелецким полкам новые полковники, Никита Глебов с товарыщи.

Желябужский И.А. Дневные записки. С. 268

Наконец, когда уже долгое время царило спокойствие, стрельцов-бунтовщиков незаметно разослали в разные стороны и таким путём рассеяли. Самые скверные зачинщики были частично повешены, частично же обезглавлены и таким образом наказаны по заслугам.

Шлейссингер Г. А. Полное описание России… С.111

…Решено было разослать стрельцов по разным городам; и вот одни приказы, то есть полки, отправили в Великие Луки, другие – в Астрахань, третьи – в Киев, четвёртые – в Смоленск, и были даны и разосланы указы, как кого казнить; когда казнили около полутора тысяч человек, стрельцы стали сильно негодовать и поджидать [той] поры, когда спадут воды и оденутся листьями леса, обещаясь снова собраться вместе. Что выйдет из этого, покажет время.

Дневник зверского избиения московских бояр… С. 19

Нельзя отрицать, что сила воли правительницы и её способности содействовали спасению авторитета власти в это время.

Брикнер А. Г. История Петра Великого. C.65

Наши исторические диллетанты жалуются на недостаток западных страстей в лицах Русской Истории. Ну, вот вам в утешение София, соглашающаяся на поднятие стрельцов и на убийство поголовное ненавистных ей Нарышкиных с Матвеевым во главе, вешающая образ Божей Матери на шею Ивана Нарышкина, котораго выдать заставляет его родную сестру, Царицу Наталью Кирилловну, решившая без суда казнь Ховансваго в день своих именин, умышлявшая так долго и разнообразно против Петра. Чем в эти моменты уступит она Лукреции Боржиа? А Иван Михайлович Милославский? Это характер шекспировский! Мы встретимся с ним ещё несколько раз в продолжения наших исследований.

Погодин М.П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великаго. С. 126

Книга третья. Птенец расправляет крылья

Глава IV. Взлёт и падение царевны Софьи

Из дневника читателя

У Достоевского есть несколько подробных планов романов, которые он собирался написать, да не успел. В частности, он собирался написать нечто в духе Дюма, о русской «железной маске» – заключённом «нумер первый» в Шлиссельбургской крепости, низложенном императоре Иване Шестом. Эта страничка из его рукописей стоила ему большого труда. Возможно, написана она была враз. Но там такие тонкости знания темы, такие её повороты, что чувствуется за этим мозговая каторга многих дней. Достоевскому стоит в этом подражать.

Исторический роман из жизни Софьи мог бы выглядеть следующим манером.

Стало так, что в детстве её какой-то западник-грамотей, вроде Симеона Полоцкого, определённый ей в наставники, читал по древней книге почтенным дребезжащим голосом былую повесть о византийской царевне Пульхерии. Как стала она править великим царством при властвующем брате-шалопае. Как мудро было её правление. Выспрашивала малое дитя Софьюшка с недетским интересом, как это вышло, чтобы девица могла дойти до такой чести и славы. Задумывалась Софьюшка, с горящими глазами просила снова честь из книги с медными литыми крышками, заманчивыми, как ворота в рай. Сама ворочала, слюнявя пальчики, узорчатые страницы, от которых пахло мышами и мёдом. Чуяла, что и над ней исполнится некогда византийское чудо преображения. Станет она, станет царь-девицей. И сладко, и надолго обмирало от предчувствий её маленькое птичье сердечко. И вот дождалась она урочного часа, двадцать лет ждала. Вечная история из медной волшебной книги стала оживать в яви. Всё царство русское доставалось по старшинству бессловесному Ивану-дурачку, с головой в золотушных, будто бы медовых, потёках. Господи, дай ты ему жизни долгой, жарко молилась она, опрастывая по ночам от лебяжьего одеяла сдобное знойное тело. Трогала его среди жаркой молитвы, обмирая от стыда перед божьим оком и соромного жгучего пламени, которым оно загоралось.

Пётр был сперва малой занозой её души. Потом был первый тяжкий грех её, когда она вдруг, пугаясь даже себя, просила Бога о смерти, как бы там ни было, а единокровного себе брата. Как выбирала потом из двух мужчин, который больше годен ей, чтобы извести ненавистного, настырного братца своего, не впутывая в это дело Господа Бога. С Васильем Голицыным уговорились они послать голицынского дядю, пьяницу и бабника Бориса, в Преображенское, чтобы он втёрся к царствующему отроку в доверие, утопил того в пороке и пьянстве. Научил пить, содомить и отвратил бы его от царского дела, сделал ненавистным людскому оку и мнению. Тот основал в будущем грозном царе и порок, и пьянство, да вдруг отложился и от Василья, и от Софьи. Своя перспектива нарисовалась ему в царской приязни.