Вот любопытно, это постановка? Сергей с господином Томбасовым столь удачно подгадали? Или же случайность?

Мотоцикл перестает сыто урчать. Дарт Вейдер снимает шлем. И широко улыбается всем.

– Утро доброе, – рокочет его голос.

– Да вы шутите! – в интонациях Льва слышался гнев, слышалась ярость.

Вот что они с Сергеем могли настолько не поделить?

– Вы дурака проваляли год, – был ответ самого дипломатичного из людей – Томбасова Олега Викторовича. – Он отдохнул. А теперь – вперед. Работать.

– Я не буду…

– Отлично, – хищно улыбнулся господин бизнесмен, глаза которого язвительно заблистали. – Я вас больше не задерживаю. Какую внести сумму за неустойку и срыв концертов, вам сообщит мой адвокат. Самуил Абрамович свяжется с каждым из вас. Да, и сумму за аренду «Крокуса» со штрафами на троих раскидайте. Думаю, это не составит вам труда.

Певцы снова переглянулись. Пообщались.

– А какие еще предложения? – осторожно спросил Артур.

– Год вы работаете, как на заре туманной юности. Самоотверженно, словно герои капиталистического труда. Организовываете всем нам сверхприбыль, закрываете долги по вашему проекту. Сами. Зарабатываете деньги. Много. Все честно делим. И тогда – через год – будем договариваться. Уже без штрафных санкций. Захотите на волю – отпущу.

Снова – глаза в глаза. Руки как крылья… Сергей не с ними, стоит поодаль и смотрит. С жадностью.

– Мы согласны, – ответил Лев.

А я выдохнула с облегчением – услышав, какой тон выбрал Томбасов для беседы, я была уверена, что певцы откажутся.

Бывший солист сделал несколько шагов вперед.

– Здравствуй, Сергей, – холодно проронил Лев.

И в его зеленых глазах расстилается какая-то бесконечная тьма.

– Здравствуй, – с той же интонацией ответил Сергей.

– Привет, – Иван улыбнулся широко и счастливо.

На мгновение смутился, потом снова улыбнулся.

Артур выглядел скорее довольным, чем раздосадованным.

– Работаем, – скомандовал господин Томбасов. – Все вопросы – через Олесю Владимировну. Вадим, поехали.

Бизнесмен удалился, а мы остались, ошарашенно глядя вслед ему.

– А разговор на крыльце был, видимо, чтобы полы не пачкать, если не договоримся, – вздохнул Лев уже не яростно, а как-то обреченно.

– Пошли работать, чего тут стоять?

И Иван первым пошел к двери.

– Вы собираетесь работать, после того как… – попытался завестись Лев, но уже как-то без азарта.

– Томбасов, конечно, тот еще, но… – начал Артур.

– Мы реально пели позорно на последнем концерте. И в записи рекламной разошлись. Это просто не вокал, – Иван огорченно покачал головой.

– Пошли, – принял решение Лев. – Год так год. А там посмотрим.

Сергей, по-видимому, что-то хотел сказать, но… опять же промолчал.

Мы пересекли холл с лестницей, что вела на второй этаж в гостевые комнаты, повернули и оказались в эдаком концертном мини-зале. На небольшой сцене притаился черный красавец-рояль, вокруг были расставлены аппаратура и стойки с микрофонами.

Лев привычно сел за рояль, пальцы легко и ласково пробежались по клавишам. Повелительный кивок – и начались эти бесконечные нудные ми-ми-ми. Но… Я закрыла глаза и поняла, что это – красиво. И даже на уровне распевки – музыка.

– А что вы любите, Олеся Владимировна? – вдруг обратился ко мне Артур.

Кстати, выглядел он по-прежнему погано, но голос уже зазвучал.

– Я? – Я улыбнулась. – Бардов. Рок. Я много чего люблю.

– А что для вас спеть?

Ой, он обаяние включает, ты ж моя прелесть. Как говорит моя подруга: «Не люблю мужиков, которые глазки строят лучше, чем я!»

А этот… тенор… явно в этом деле профи. Вон как сверкает глазами, поганец.

– Так что?

Я задавила в себе грубость: «Вашу концертную программу чисто». Пожалуй, одной выволочки от Томбасова им на сегодня хватит.

Лев что-то наигрывал на рояле, Иван выдал Сергею распечатки с нотами, и они что-то увлеченно обсуждали. Безмолвно, тыкая пальцами в листы и переговариваясь взглядами.

– А нормальную партию можно? – Сергей пытался говорить тихо, но его было хорошо слышно. – Без вот этого «ла-ла» на одной ноте.

– Можно! – Иван, просияв, начал быстро писать по нотной бумаге, что-то напевая.

– Назовите песни, которые первые приходят вам в голову.

Настырный Артур никак не мог угомониться.

– «Аве Мария», «Марш юных нахимовцев», «Вместе весело шагать». И… «Крылатые качели».

– Вы пели в хоре! – радостно завопили все четверо разом.

– Вы меня раскрыли, – улыбнулась я. – По мнению моей мамы, хорошая девочка из хорошей семьи должна окончить музыкальную школу. Без этого никак.

– И вы?..

Лев поднял голову от рояля, не переставая наигрывать. Его лицо закрыто длинной гривой, но от вида длинных сильных пальцев, что нежно касаются клавиш, можно просто захлебнуться слюной. Хорош… Как хорош!

– А? – Я поняла, что у меня спрашивают. – Я? Нет. Я бросила.

– Почему?

– Бунт.

– И вам позволили? – с таким ужасом в голосе сказал Иван, словно ему безжалостно сообщили, что Бузову приняли на хоровое пение в консерваторию.

– Да, – с удивлением посмотрела я на него.

Нет, мы с мамой, конечно, не разговаривали какое-то время, она обижалась. И злилась. Но мое решение приняла.

Снова взгляды.

И я внезапно понимаю, кого они мне напоминают. Они как Клео, только в человеческом и мужском обличии. А с точки зрения эстетического наслаждения не только составят ей конкуренцию, но и выиграют в этой борьбе, прости, Клеопатра. – А вы можете спеть «Крылатые качели»? – улыбаюсь я им.

Ну хотят мужчины показать класс и поразить даму. Вот пусть показывают и поражают. Зачем я буду им мешать?

– Слушайте! – Иван смотрит на своих с детским восторгом. – Что ж мы про «Качели» забыли? И в концертную программу не поставили.

– А ты их в детстве не напелся?

А вот Артур эту песню не любит, вон как скривило. А ты думал? Мало того, что перечислю песни, так еще и назову ту, которую ты любишь или умеешь петь? Ага, сейчас. Зря, что ли, я ваши концертные программы отсматривала?

Кто кровожадный?! Я! Кому коварство второе имя? Мне!

Но ребята сдаваться не привыкли и вызовы, судя по тому, как зашевелились – любили.

Лев оторвался от наигрывания чего-то страдальческого, похоже, собственного сочинения. У Артура заблестели глаза, он словно очнулся. Иван и Сергей, правда, как что-то расписывали на нотных листах, так и продолжили.

– Только мне текст нужен, – не поднимая головы, быстро что-то набрасывая и одними губами напевая, проговорил Иван.

– Не, молодец какой, – возмутился Артур. – Он текста не помнит, можно подумать, мы всю ночь учили.

– Ты их все равно никогда не помнишь, – беззлобно поддел его Иван.

– Да ладно, сейчас все будет. – Лев уже колдовал у ноута в другом конце репетиционного зала.

Зашуршал принтер.

– Готово. Текст. Ноты.

– Ты тональность на две ступени вниз убери, – бросил Иван, взглянув на листы. – Мы взопреем там петь.

– Не по десять лет.

– Ой, где наши десять лет…

– Ага. По два часа утром, по два – вечером. Спевки, репетиции, фортепьяно, ансамбль. Жизнь за станком. Хор мальчиков-зайчиков, – проворчал Артур. – Гастроли, самолеты, гостиницы.

– Можно подумать, ты когда-то хотел по-другому, – тихо проговорил Сергей. – С того самого момента, как первый раз на сцену вышел. И почувствовал зал.

– Ладно. Хватит философии, – скомандовал Лев и обернулся к Ивану. – Ты партии накидай пока.

– Пять минут.

Отложил одни листы, принялся за другие. Сергей прикрыл глаза. И на лице у него расплывалось широкое, безграничное блаженство.

– Ванька у нас гений, – с внезапной искренней теплотой и гордостью проговорил Артур.

– Я думала, вы все тут…

– Как бы мы ни гордились и, порой, ни кичились своими вокальными данными и выучкой, но гений тут один.

– Перестань, ты меня отвлекаешь, – проворчал Иван.

Вот честно, я думала, что Лев возмутится. Но он лишь улыбнулся одними глазами, тепло и мягко. Не думала, что он так умеет. И согласно кивнул. Сел за рояль – и в зале поплыли звуки «Качелей».

Вот так просто. С листа. На две ступени ниже. Какая прелесть.

Лев вдруг поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Слушайте, а можно мы попросим вас выйти?

– Почему?

– Надо выставлять слушателям что-то готовое. И мы хотим…

– Конечно.

Я поднялась.

– Только можно слушателей у вас будет двое?

– В доме еще кто-то есть?

– Моя дочь. Вот она занимается музыкой серьезно.

– Это ж замечательно.

Я написала на нотном листе свой номер телефона, чтобы они позвонили, как будут готовы, и отправилась на второй этаж посмотреть, как там Машка.

Глава седьмая

Отдалась работе. Думала по любви.

Нет, оказалось, за деньги

(С) Безбрежный Интернет

– Мама-а-а-а-а! – подняла на меня глаза Машка. – Мама-а-а-а… Это-о-о-о-о… Это-о-о-о-о…

Она сидела с кошкой в обнимку на ступеньке лестницы и, похоже, слушала, не шевелясь. Мы с Клео вздохнули: ой, все, мы ее теряем.

– Мама, я хочу у них учиться!

– Попробуем, конечно, только знаешь, дочь, не всегда тот, кто умеет делать что-то сам хорошо, умеет учить. Это разные навыки.

– Я понимаю, но… Мам, какая постановка голоса. Я так тоже хочу.

– Их в интернате учили с семи лет, – вздохнула я. – И с детством, как я понимаю, у них большие проблемы.

– А ты бы меня сдала? – блеснула глазами дочь. – В интернат.

– А ты б захотела? – спросила я у нее и кивнула на дверь, откуда лились знакомые всем звуки.

Короткие жесткие команды в исполнении Льва. Слов пока не было, была музыка. То «ла-ла-ла», то «м-м-м-м», то «а-а-а-а».

– Вот бы их уговорить кусочки репетиций пописать. И на ютуб выложить. Да подписчиков будет миллион!

Дочь с жадностью прислушивалась.

– Да?

– Мам, да за эту кухню люди…

– Так, погоди. Кухня. Пошли, я тебя покормлю.

– Мы с Клео уже ели. Что мы – маленькие, что ли?

– Пошли все равно. Ребята не хотят, чтобы их репетиции черновые слышали.

– Пошли, – недовольно вздохнула дочь, но все-таки поднялась.

Минут через тридцать на кухню заглянул Артур. Клео тут же исчезла, словно накинула на себя специальную кошачью шапку-невидимку.

– Вот вы где.

– Здравствуйте, – широко улыбнулась ему Маша.

– Привет. Ты дочь Олеси Владимировны?

Машка смутилась.

– А у меня тоже дочь…

И в глазах плеснулась такая тоска, что нам с дочерью стало неловко, как будто мы подсмотрели что-то очень личное, совершенно не предназначенное для чужих.

– Мы готовы! – словно очнулся Артур. – Пойдемте слушать.

Машка вскочила, чуть не перевернув стул. Смутилась, жгуче покраснела.

– Ты хочешь учиться петь? – тихо спросил у нее Артур.

– Да!

– Если мама разрешит, я могу давать тебе уроки.

– И на фо́рте петь научите?

– Я постараюсь.

Хор мальчиков-зайчиков выстроился. Позади рояля с недовольным Львом – Сергей. Безмятежный, как на видео того года, когда он ушел. Ой, как нехорошо. На переднем плане, перед роялем, две стойки для теноров.

– Это Маша, – представил мою дочь Артур. – Она учится петь.

Вот я снова ошиблась. Честно говоря, я ждала от них снисходительных взглядов по типу «ой, девочка, куда ж ты лезешь». Но участники вокальной группы «Крещендо» посмотрели на нее спокойно и серьезно.

– Чем можем – поможем, – сказал Лев.

Визг Машки просто оглушил. Я посмотрела на нее с укоризной, парни рассмеялись.

– А какая у мамы песня любимая? – тут же спросил Артур.

– «Кружат ветра», – не задумываясь, выпалила Маша и тут же перевела взгляд на меня – не сболтнула ли она чего-то.