Грош пнул мужчину по колену, тот зарычал, качнулся, но вместо того, чтобы упасть, навалился на студента, взмахнув гудевшей машинкой. Грош откатился в сторону, упав на пол. Вращающийся диск зарылся в пластик скамьи, в стороны брызнули серые обломки.

Макс приподнялся и ударил Куратора в бок сцепленными руками. Но тот даже не пошатнулся и с разворота заехал парню локтем в шею. Грош всхрапнул и повалился обратно. Нефедов упал сверху, одной рукой прижимая студента к полу, а второй приближая вращающийся диск к лицу. Парень дернулся, выгибаясь, но мужчина навалился сильнее, не давая сбросить себя.

Весь мир для Грошева сосредоточился на вращающемся узком лезвии и руках, которыми он сдерживал приближение блестящей кромки. Куратор – это не сокурсник, которому приспичило набить морду. На стороне Нефедова были сила и опыт, на стороне парня – только эффект неожиданности.

Макс не питал иллюзий: одно касание, даже легкое, взрежет его кожу, мышцы, ткани до кости. Он знал, что проиграет в этом противостоянии. Будет больно. И грязно. Совсем как с отцом. Наверное, он первый сын, унаследовавший не только цвет глаз или волос, но и разрез на горле.

Один случайный взгляд за сверкающее лезвие, просто, чтобы не видеть бешеного вращения. Там, с высоты шкафа со стеклянной дверцей, на него смотрел белесый череп.

Лезвие преодолело еще сантиметр. Сдерживая неизбежное, руки Макса дрожали. Куратор поднял глаза, отвлекаясь на что-то за головой Гроша. Парень в отчаянии закричал и дернул чужое запястье в бок, сместив направление приложенной силы. Это стоило ему еще одного проигранного сантиметра, и диск пилы врезался в плитку рядом с ухом парня. Один из осколков рассерженной осой впился в кожу.

Позади раздался шум, но времени анализировать не было. Один выдох, одна секунда. Макс вытянул скованные руки над плечом Куратора и, чуть повернув запястья, направил силу по дуге. Совсем как тогда в зале Императорского бункера.

Вращающееся лезвие, хрупнув плиткой, начало обратное движение. Череп шевельнулся. Грош подумал, что ему не хватит силы протащить тяжелую ношу через лабораторию. И в отчаянии бухнул в посыл все, что удалось почерпнуть, все, до чего смог дотянуться. Это было похоже на волшебство – единственное видимое проявление пси-силы. Единственное, о котором ему известно, и единственное, чему до сих пор не нашли применения. Или благополучно забыли.

Череп безымянного псионника скользнул по воздуху прямо в ладони, будто кто-то дернул за невидимую нитку.

Макс согнул руки, и кость соприкоснулась с костью, череп с черепом. Снаряд впечатался в затылок Куратора. И тот, странно крякнув, с размаху опустил голову парню на лицо. Пила снова заскребла по плитке.

Больно было адски, из носа хлынула горячая кровь. Череп, ударившись об пол, откатился под скамью. Чересчур громко стукнулся (как для пустой костяшки).

Нефедов поднял голову, из горла вырвался сиплый крик. И в этот момент на его лбу, почти у самой линии волос, появился третий глаз, только почему-то красного цвета. Диск еще несколько раз провернулся и затих. Рука, давившая на кнопку, разжалась.

Куратор открыл рот и снова повалился на Макса. Парень оттолкнул тяжелое тело, одновременно перекатываясь на живот, чтобы увидеть то же, что и Нефедов в свой последний миг. И надеялся, что не обзаведется от этого лишней дыркой в башке.

В дверях лаборатории стоял Самарский, правая рука в гипсе, в левой пистолет, на лице ни кровинки.

– Отлично, отличник, – Грошев тяжело поднялся.

– Макс, – из-за спины сокурсника выскочила Настя, ее лицо еще хранило красноватые следы слез.

За ней вошел Игрок. Или кто-то, на него очень похожий. Опухшее лицо, заплывшие глаза, рассеченный в двух местах лоб. Его руку крепко сжимала Натка. В дверь заглядывали Светка Корсакова, рыжая староста и Сенька Соболев.

– Ничего себе вы тут… – парень не договорил, лишь очумело потряс головой.

– Ага. Мы, – согласился Грошев. – А вы здесь откуда? Не то, чтобы я жаловался, но все-таки.

– Письмо твое получили, – ответила староста.

– Я получил, между прочим, с камешком моим, – Сенька посмотрел на Макса.

– Восхищен вашим доверием, – парень демонстративно прижал подрагивающие руки к груди.

– Точно, я так поверил, что отнес письмо Темычу, – Сенька отвернулся.

– А я велел идти к Куратору, – глухо сказал Самарский.

Наташка вдруг шагнула вперед и с размаху пнула мертвого Нефедыча в бок. Артем вздрогнул, рука с оружием медленно опустилась.

– Да, – подтвердил Соболев. – Мы отнесли твое сочинение на вольную тему Нефедычу. Если бы он посмеялся и сказал, что Грошев – в своем репертуаре, я бы сейчас гонял мяч на стадионе.

– Но он не сказал? – спросил Макс.

– Нет, – ответил Артем. – Он велел убираться и молчать о письме, забыть раз и навсегда, словно мы даже читать не умеем, – Самарский шумно выдохнул. – А это неправильно. Мы давали присягу. И он тоже давал. И ты, – парень указал пистолетом на Гроша, – и она, – на Настю, – и я.

– Дай сюда, – библиотекарша выхватила оружие.

– Не надо, я сам. Куратор хотел убить студента. Сам отвечу, пусть занесут в личное дело, сам…

– Дай сюда, самец, не спорь со старой женщиной, – ее руки, оказавшиеся неожиданно сильными, выхватили оружие. – Моему личному делу уже ничто не повредит. Как эти, – она указала на Леху и Настю, – сбежали из карцера, и кто им помог – не мое дело. Пусть охрана отдувается, – она задумалась и осторожно спросила: – Жива охрана-то?

– Жива, – выкрикнула староста, – что вы, Марья Курусовна. Мы ждали, пока все уйдут, потом с ключами возились, их не только взять надо было, но и вернуть. А потом все время обязательно кто-нибудь придет, в камеры заглянет, поболтать, – она нервно хихикнула. – Потому и так долго.

– Пистолет у кого конфисковали?

– У сейфа, – продолжала отвечать, как прилежная ученица, Ленка. – Там, в караулке. Артем достал.

– Молодцы, – непонятно какое действие одобрила бабка. – А теперь запоминайте, вас здесь вообще не было: никого, кроме меня и Максима. Поняли? Не слышу?

Староста закивала, Натка с Косой ответили: «Да» одновременно. Игрок издал невнятный звук, который можно было толковать как угодно. Соболев фыркнул. Самарский все еще смотрел в остановившиеся глаза Старшего Куратора.

– Тогда убирайтесь!

Макс склонился к телу Нефедова и стал обшаривать карманы, ключ от наручников обнаружился в левом нагрудном. Браслеты тихо клацнули, и он бросил их на пол, подавляя детское желание поддеть ногой и запнуть под шкаф. Вместо этого парень наклонился, поднял череп.

Из караулки послышались отдаленные голоса.

– Поздно, – бабка покачала головой. – Объясняйся теперь, – она задумалась. – Тогда так…

– Нет, мы уйдем, – Лиса посмотрела на Макса. – Уйдем через лаз.

– Через тот, где его взяли? – не скрывала скептицизма Коса. – Он слишком узкий, я слышала, как ребята из боевой группы смеялись. Пусть он и тощий, но не дистрофик.

– Нет, не дистрофик, – Настя не сводила с Гроша глаз. – И лаз не тот, другой, по которому на самом деле ходила росомаха.

– Их два? – спросил Артем странным деревянным голосом. – Ты не говорила.

– Да, – в тон ему ответил Макс, – их два.

Он склонился к телу Нефедыча, загораживая его от взгляда отличника. Подцепив пальцами цепочку, дернул, срывая с шеи железную табличку с двойным рядом номера. Голова Куратора приподнялась и со стуком упала. Самарский отвернулся.

– Обираешь мертвых? – скривился Сенька.

– Именно. Желаешь помочь?

– Потом силушкой померяетесь, – остановила перепалку библиотекарша. – Пошли вон, пока не поздно.

Корсакова выскочила первой, Настя второй, потом староста, Натка, непривычно молчаливый Игрок, Соболев, Самарский.

– Мальчик, ты же понимаешь, – она посмотрела на череп в его руках, на покачивающуюся в воздухе табличку, – этот камень никто толком не видел. Они думают, что он был у тебя. Но думать и знать – это разные глаголы, – парень опустил голову, подхватил с пола зеленый рюкзак, на котором остались отпечатки ног Куратора, и убрал чужие останки. – Ходят слухи, что он пропал из хранилища, но официального подтверждения не было. А слухи, – она махнула морщинистой рукой, – ходят всегда. Не о тебе, так обо мне. Пока пропажу не конфисковали из твоих рук, никто не может с уверенностью сказать, что ты таскаешь за пазухой: реликвию или кусок слюды. Понимаешь, Максим?

– Понимаю, – он взялся за майку и, подняв, вытер тканью нижнюю часть лица, стирая успевшую потемнеть кровь. – Если камень вернуть, будет трудно доказать, что он пропадал. Любой охранник предпочтет признаться в раздолбайстве, нежели пойти по статье о хищении из сокровищницы Империи.

– Умный мальчик. А теперь исчезни отсюда.

И он исчез. Догнал остальных у самой дыры, края которой изрядно обвалились. Лаз стал еще шире. Как только он появился, в Настиных глазах отразилось облегчение. Парень забросил рюкзак за спину и стал протискиваться в дыру следом за девушкой, снова оказываясь в каменных внутренностях скалы. В какой раз? Он уже сбился со счета.

Этот ход не был похож на лабиринт, в котором застряла группа Ильина, он не был похож на штреки старой шахты. Его будто оплавленные стены напоминали след, оставленный горячим прутом в толще сугроба. Изломанного прута. Неровная, грязная, широкая полость. Как говорил Леха, горы иногда шевелились, раскрывая на своем теле одни раны, оставленные людьми или природой, и смыкая другие. Инатар был изрыт старыми захоронениями и выработками камней, он был полон тайн и ходов, которыми по легенде раньше соединялись все существующий бункера. Раньше много чего было.

Лисицына оглянулась, на него, как оглядывалась за последние десять минут раз пять. Игрок обнял Наташку за талию. Коса достала телефон и пыталась осветить им путь.

– Рошомаха? – спросил Леха, и по тому, как старательно он проговаривал слова, другу больно даже просто открывать рот. – Все, щитай плопал бункел, так и будет шастать.

– Далеко до выхода? – нервно спросил Сенька.

– Не шнаю, – ответил Игроков. – Макш, не отштавай.

Грошев кивнул, не имея ни малейшего представления о том, видит его друг или нет. Он думал о словах библиотекарши, о той почти нереальной надежде, что они дарили. Если вернуть камень на место так, будто он и не пропадал, купится ли на это СБ? Цаплин? Император? Сам Грошев бы не купился, но много ли он потеряет, если не попробует.

– Настя, – позвал парень.

Тени, шедшие впереди, зашевелились, девушка замедлила шаг. Пропуская вперед Леху с Наткой и Афанасьеву, которая недоуменно обернулась, несколько минут они шли в темноте. И в молчании.

– Как вы связывались с Дороговым?

Лисицына споткнулась, наверное, ждала от него чего-то другого. Девчонки вечно ждут какой-нибудь чепухи, вроде признаний в любви и клятв в верности.

– Откуда… почему ты решил, что мы связывались? – едва слышно проговорила она.

– Все еще считаешь меня идиотом?

– Нет, я, – впереди кто-то хихикнул, и она замолчала, выдохнула и заговорила снова, на этот раз в полный голос: – Это Калес. Он договаривался, а я должна была…

– Подготовить меня, – констатировал Макс. – Разделение труда.

– Макс, – она повернулась к нему в темноте. Прохладная рука легла на запястье, где еще недавно были наручники, тонкие подрагивающие пальцы иногда могут сдерживать не хуже кандалов.

– Перестань, – он сбросил ее ладонь. – У тебя был шанс все рассказать, ты им не воспользовалась. Конец печальной истории.

– Кому-то дали отставку, – прокомментировала идущая впереди Коса. – Неужели нашей принцессе?

– Прекратите, – твердо сказал отличник. – Не время и не место.

– Значит, мне нужен Калес, – не обращая внимания на перепалку, Макс ускорил шаги, обгоняя старосту, Игрока, на секунду ровняясь с Артемом. Впереди остались только Светка, чья белая кожа в свете экрана телефона казалась голубой, и Сенька.