Однажды, когда я был очень раздражён после ссоры с братом, Скэр додумался опять процитировать что-то в духе: «Встревожим вихрь разгневанных огней, и мы, и наши названые братья!»^[1] – так что я со всей силы запустил в него попавшейся под руку книгой. Он не успел увернуться, и тяжёлый корешок ударил его по скуле. Потом три дня он ходил побитой собакой, а мне было жутко стыдно. Но в тот самый момент, когда его скула опухла – а затем налилась синевой, – Скэриэл умудрился обернуть произошедшее в шутку: «Страйк, Хитклиф! Какой бросок!»

Когда мы только познакомились, он мало в чём разбирался, у него были смутные представления о поэзии Серебряного века, как и о поэзии вообще. Он только краем уха слышал о сюжетах классических произведений, почти не интересовался историей и никогда не был в театре. Я дал ему почитать «Убить пересмешника», затем «Повелителя мух», и Скэриэл плотно подсел на литературу. Он был как жаждущий в пустыне, дорвавшийся до оазиса. Скэр приходил ко мне почти каждый день, чтобы читать; иногда я давал ему книги домой, дарил новые издания. Предложил записаться в библиотеку при лицее, но он отказался. Большую часть книг он читал онлайн и прибегал ко мне обсудить. Но, в отличие от него, я был не на домашнем обучении, мне много задавали, и у меня не оставалось времени на обмен впечатлениями.

Скэриэл оказался всеядным в жанрах. Он прочитал все детские книги Габриэллы, вроде «Золотой коллекции октавианских сказок», «Питера Пэна», «Алисы в Стране чудес», «Волшебника страны Оз». Его привёл в восторг сборник мифов Древней Греции. Из моей домашней библиотеки он прочитал всё, и пришлось в срочном порядке обновлять книжные полки, чтобы ему было чем поживиться. На шестнадцатилетие я подарил ему одно из первых изданий «Коллекционера» Джона Фаулза. Скэриэл был так счастлив, что сгрёб меня в объятия и чмокнул в щёку.

В отличие от меня, Скэриэл всегда идеализировал исторических личностей: писателей, поэтов, политиков, учёных. Около полугода он не мог говорить ни о ком, кроме Александра Македонского. Бывало, приходил ко мне с утра, усаживался на кровать, включал очередную лекцию и пропадал так на весь день. Я занимался своими делами, мог даже оставить его и уйти на пару часов и больше. Он сидел тихо, полностью растворившись в информации, которую получал, так что я даже забывал о его присутствии и вздрагивал, когда он напоминал о себе.

– Готи, ты знал, что Александра упомянули в Коране? Его там зовут Искандером. И он «наби» – это люди, избранные Богом.

Или:

– Оказывается, Александра не отравили, он не подхватил никакой индийской болезни, а умер от панкреонекроза. А вот Гефестион скончался от брюшного тифа. Но я всё равно считаю, что Гефестиона могли отравить. У него было слишком много врагов.

Скэриэл две недели упрашивал меня нарядиться на Хеллоуин Александром Македонским, а сам планировал стать его верным другом Гефестионом.

– Нам не обязательно заходить к другим домой за сладостями, давай просто прогуляемся в таком виде по улицам. – Скэр ходил за мной по пятам. – Ты вылитый Александр в молодости! Цвет волос, телосложение. Знаешь, что успел сделать Александр в тринадцать лет? Он уже мог принимать иностранных послов, и он укротил Буцефала. Ты помнишь про Буцефала?

– Я знаю историю, Скэр, но отец меня убьёт, если узнает, что мы с тобой расхаживаем в образах Александра и Гефестиона. А Гедеон ему в этом поможет. Мой отец тоже в курсе истории, и ему точно не понравится, что мы оденемся, как исторические любовники. И ему будет всё равно, захватывал Александр Персию или Индию, как далеко он со своими походами продвинулся в Азии и сколько у него было жён.

Скэриэл унялся, когда я пообещал когда-нибудь в будущем устроить вечер в стиле Древней Македонии: пить вино, есть мясо и обсуждать походы Александра Великого.

Мы много читали, яростно спорили и быстро мирились. Скэриэл полюбил Уайльда, а я его считал переоценённым. Из бит-поколения он выделял только Карра («Как ты не понимаешь, он их всех собрал, объединил!»), а я утверждал, что основная заслуга в становлении творческой революции принадлежит Керуаку, Берроузу и Гинзбергу. Мы могли до утра разводить демагогию по поводу творчества Сэлинджера (ему нравился Холден из «Над пропастью во ржи», а я терпеть не мог этого героя) – и в конце концов прийти к общему выводу, что Сэлинджер был крут, ведь он пережил высадку в Нормандии.

Наши взгляды на живопись тоже разошлись. Я обожал Ван Гога и Моне; Скэриэл считал, что нет никого гениальнее Рембрандта и Рубенса. Мне нравились пейзажи и натюрморты, ему – портреты, исторические полотна, анималистика. Мои вкусы не менялись годами, в то время как Скэриэл прыгал с одной картины на другую, если его, например, спросить о любимых творениях Рубенса. Сегодня он без ума от «Изгнания из рая», завтра – от «Падения мятежных ангелов», а потом он доказывает, что картины Рубенса с Иисусом – это единственное, на что он готов смотреть вечно.

С поэзией дела обстояли получше. В последнее время Скэриэл увлёкся Рембо (я в целом хорошо относился к его творчеству, но мне он не нравился как личность), а до него зачитывался Уолтом Уитменом. Днём и ночью он выкрикивал любимые строчки.

«О капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершён,
Все бури выдержал корабль, увенчан славой он»^[2].

Он так часто декламировал это стихотворение, что я тоже запомнил его наизусть. Уитмена я уважал, но слушать его круглосуточно было тем ещё испытанием.

Спускаясь к Скэриэлу, я ненадолго остановился вне поля его зрения – не специально, не собирался подслушивать. Почти сразу я с удивлением понял: он разгневан. Скэр стоял спиной, но весь его вид говорил о том, что он готов разнести кухню, если не полдома.

– Повторяю ещё раз, – шипел он в трубку. – Ноэль должен переехать оттуда. – Скэр замолчал, выслушивая ответ, но быстро перебил: – Неделя! Не больше.

Он отшвырнул несчастный смартфон. Я замер. Не хотелось попасться под горячую руку.

Ноэль. Я никогда прежде не слышал этого имени. С кем разговаривал Скэриэл? Я привык к нашим посиделкам в моём доме и постоянному общению по переписке. Редко задумывался о том, что помимо меня у Скэра могут быть ещё друзья.

– Долго ты там будешь стоять? – Он повернулся ко мне. Его голос звучал спокойно. Он снова взял себя в руки или умело скрывал раздражение.

– Я только что подошёл… – Как пойманный на месте преступления, я спустился на кухню.

– Чушь, – беззлобно хмыкнул Скэр. – Твоё дартвейдеровское дыхание тебя выдало.

Увидев меня, он громко рассмеялся. Я осмотрел себя и только сейчас понял, что на футболке (прекрасный вкус, спасибо, друг!) красуется мультяшный единорог.

– Тебе идёт, Готи. – Он пару раз ударил ладонью по столу в приступе хохота.

Я закатил глаза и показал ему средний палец. Дождался, когда Скэриэл успокоится, и, решив, что ничего плохого в простом любопытстве нет, спросил:

– Кто такой Ноэль?

Его улыбку как ветром сдуло. И с ответом он явно не нашёлся. Я удивлённо приподнял брови.

– Скажем так. – Скэр растягивал слова, явно давая себе время на размышления. – Знакомый из детства.

– Ты мне никогда о нём не говорил.

– Мы с ним не близки.

– Но сейчас у него какие-то проблемы?

– Это допрос? – ощетинился Скэриэл.

Я пожал плечами (перенял его привычку) и изобразил равнодушный вид «не хочешь – не говори, не больно-то и хотелось». Скэриэл в знак примирения пододвинул ко мне тарелку с сэндвичем. Сыр и ветчина – моё любимое сочетание. Видимо, успел приготовить, пока я был наверху. Я откусил кусочек. Скэриэл уселся напротив.

– Почему твой дом выглядит так, как будто ты въехал только вчера?

– Я тут бываю нечасто, а из Эдварда плохая домохозяйка.

– Кстати, где он?

– Уехал по делам. – Скэриэл поднялся и налил мне стакан сока. Слава богу, не апельсиновый. Мне его хватило в «Глубокой яме».

Я откусил ещё. Показалось, что Скэриэл разговаривал по телефону с Эдвардом, но я никак не мог взять в толк, какие у них отношения. Иногда он вёл себя так, как будто Эдвард не родной дядя, а наёмный работник или что-то вроде того.

– А теперь поговорим о ваших вчерашних приключениях, молодой человек. – Скэр изобразил тон моего отца, и я скривился.

Чёрт.

– Мне надо позвонить Сильвии или Кевину, предупредить их, что я жив, а не лежу на дне канавы. Только вот батарейка разряжена…

– Позвони с моего. – Он принялся осматриваться, ища выкинутый в порыве гнева смартфон. – У меня есть номер Кевина.

– Чего? – Я удивился не на шутку.

– Чего? – прыснул Скэриэл. – Мы иногда переписываемся, он прикольный. У нас с ним много общего.

– Что, например?

– Ты. – Скэриэл протянул мне найденный смартфон. У него треснул экран от удара.

Я промолчал и поскорее набрал Кевина. Долгие гудки, и вот он – испуганный голос моего водителя. Я сказал, что со мной всё в порядке, продиктовал адрес Скэра (тот быстро написал его на листочке неразборчивым, словно врачебным почерком) и попросил забрать меня через час. Отсоединился. Скэр лениво прислонился к спинке стула.

– Ну? Я жду потрясающую историю об Оскаре и о том, как тебя напичкали таблетками.

– Я не принимал никаких таблеток! – возмутился я.

– О боже, святая простота. – Он усмехнулся. – Ты пил что-нибудь? Скорее всего, тебе подсыпали, пока ты там глазками хлопал. Как ты умудрился оказаться в Запретных землях? Без меня! Я хотел первым тебя сводить.

– Оскар тебя опередил. – Настала моя очередь смеяться. Скэриэл комично обижался, когда хотел поднять мне настроение.

– Предатель. – Он манерно отвернулся. – А где он сам?

– Без понятия, надеюсь, не на дне сточной канавы. Он меня бросил вчера.

– А ты и мастер верить всяким типам вроде Оскара, я погляжу.

– Иди в жопу, Лоу. Он меня попросил, а я не мог отказать!

Скэриэл хотел добавить что-то колкое, но я остановил его жестом и резко поднялся.

– Просто заткнись. Я понял, что облажался.

Оставив свой завтрак, я направился в гостиную. Он последовал за мной. Я уселся на диван и только тут спохватился.

– Стой. А что ты забыл вчера в клубе? Я думал, ты уехал по учёбе.

– Мгм, – пробурчал он. – Я вернулся в город вчера днём и решил заглянуть в клуб, встретить друга.

– Прекрасно. Вы с Оскаром одну отмазку на двоих используете.

– Эй. – В его голосе послышались недовольные нотки. – Не сравнивай меня с этим придурком. Я полукровка и могу спокойно разгуливать по Запретным землям.

– Если мне не изменяет память, ты вчера был в маске. Спокойно разгуливать в маске?

– Это сложно объяснить. – Он дотянулся до журнального столика, где помимо пульта лежала пачка сигарет и стояла пепельница. – Ты не против, если я закурю?

– Дай мне тоже.

Я никогда прежде не курил, но так и подмывало исправить сейчас этот факт своей биографии.

– Ещё чего! Хватит с тебя клуба, проститутки и таблеток.

Я вспомнил Билли. Как мой одурманенный разум вообще посмел сравнить её с Оливией Брум? Я почувствовал укол совести. Эта низшая ловко меня обработала! Не появись Скэриэл, я бы уже искал деньги, чтобы выкупить у Билли свои интимные фотографии.

Скэр достал из кармана зажигалку и закурил.

– Как тебе действие таблетки?

– Голова уже не так трещит, – неохотно отозвался я. – Аспирин обычно мне быстро помогает.

Скэриэл захихикал.

– Я про таблетку в клубе. Понравилось?

– Э… не знаю. Я как будто видел искры. Цвета были ярче.

– Есть с крутым эффектом и не таким тяжёлым отходняком. Тебе подкинули дешёвку, чтобы мозг быстрее отключился.

– А ты в этом разбираешься? – недоверчиво спросил я.

– Немного. – Скэриэл затянулся и выпустил дым в сторону.

– Непривычно видеть тебя курящим.

– Я не скрывал это, просто ты не спрашивал.

Раздался громкий звонок. Скэриэл удивлённо уставился на меня, как будто впервые узнал о наличии дверного звонка в этом доме.

– Ко мне обычно никто не приходит.

– Может, это Эдвард?

– Нет, его не будет ещё несколько дней. – Скэриэл затушил сигарету. – «Дверь открыл я: никого, Тьма – и больше ничего»^[3].