Они, и по праву, чешское национальное достояние, они, в специальных футлярах, хранятся на одной с книгами Ярослава Гашека и Карела Чапека полке чешской культуры. Не скажу, что в Театре Спейбла и Гурвинека неизменный аншлаг, но зрителей в зале, несмотря на отвлекающие от традиционного искусства соблазны дигитальной эпохи, собирается немало. В репертуаре числится чертова дюжина спектаклей «для всей семьи» с названиями вроде «Гурвинек среди ослов», «Беспокойные выходные Гурвинека» или «Гурвинек и зеркало». В прошлом бывало всякое: в представлениях для взрослых Спейбл и Гурвинек, болтаясь на ниточках, увлекались и политической сатирой тоже. В 1940-е – антифашистской, она легко читалась, и с кукловодами разбиралось гестапо; в «советское» время – антисоциалистической, она была чуть более невинной, хотя и вызывала в партийных кабинетах недовольство. Теперь в этом преимущественно детском и семейном театре общественно-политической тематикой не злоупотребляют, да и на дворе другие времена, помягче.

В последние десятилетия обеих кукол водит и говорит их голосами актер и режиссер Мартин Класек. Вообще-то для любой страны это здо́рово: уметь иронизировать над собой, иметь в запасе таких смешных деревянных человечков, такие артистические традиции и такое приятное развлечение для самых маленьких и для тех, кто постарше. Но Пльзень, и это горький удел провинции, спор за своих славных сыновей проиграл. Городские власти пытались даже судиться с Прагой за кукольную торговую марку, однако после десятилетия неторопливых прений иск был отклонен. Именем талантливого Йосефа Скупы в Пльзене назвали улицу. Впрочем, и в Праге тоже назвали, но мало ли в Праге улиц? Известно же, что знаменитости редко остаются на малой родине, иначе, может, им и не стать знаменитостями.

Покинул Пльзень, едва окончив школу, и 17-летний Карел Готт, рассчитывая продолжить образование в столице страны. Так и случилось: в Праге амбициозный юноша сначала выучился на электромонтера, а потом мало-помалу превратился в главного чешского эстрадного певца современности. За 60 лет выступлений Готт, популярный при всех политических режимах, бесчисленное число раз исполнил без малого тысячу разных композиций, записал на разных языках 293 альбома, 42 раза был назван лучшим эстрадным голосом своей страны по результатам всенародного голосования в анкетах «Золотой соловей» и «Чешский соловей». Щедро одаренный природой лирико-драматический тенор, в социалистической Чехословакии Готт заслужил звания заслуженного-народного артиста и политике партии не перечил. Занять место в первых рядах строителей нового общества он не стремился, но, когда просили, поддерживал разные начинания коммунистов: выступал на праздничных концертах, подписывал письма с осуждением диссидентов, с приятным мягким акцентом пел на русском языке про Советский Союз, оккупировавший его родину:

Все, что мне видится,
Все, что мне слышится,
Все, чем живется,
И все, чем мне дышится,
Мне подарила земля моя вечная,
Самая добрая и человечная!^[6]

Готт не отказывался радовать своим песенным творчеством Густава Гусака и Леонида Брежнева, и ему позволялось концертировать не только в Восточной, но и в Западной Германии, не только в Москве и Софии, но и в Лондоне и Париже. Он прожил долгую и, надо полагать, приятную жизнь талантливой знаменитости, снискал у себя дома и еще в нескольких странах Европы феноменальную популярность, прежде всего среди возрастной женской аудитории, а когда в 2019 году скончался, удостоился редких для Чешской Республики государственных похоронных почестей. Закаленные борцы с компартийным режимом не простили Готту соглашательства, но, думаю, он в таком прощении и не нуждался: каждый сам устанавливает для себя пределы возможного.

Судьба «золотого соловья» – в контексте общественных потрясений, которые во второй половине XX века суждено было испытать Центральной Европе, – некоторым кажется показательным, даже типическим для Чехии явлением. Среди этих некоторых – польский журналист Мариуш Щигел, в 2008 году взбаламутивший читающую публику книжкой «Готтленд». Щигел составил бойко и остроумно написанный сборник из посвященных чешским людям и явлениям исторических эссе и биографических очерков, иногда поданных в жанре репортажа или путевых заметок (книжку перевели и на русский)^[7]. В центр своего в целом доброжелательного повествования о чешском бытии и сознании автор поставил важные дискуссионные темы, например вопрос лояльности к неправедной и несправедливой власти (одним из символов такой лояльности для Щигела стал и Карел Готт) или обоснованность попытки произвести в социальной пробирке человека будущего, неважно, чехословацкого или социалистического.

«Страну Готта» восприняли в Чехии довольно нервно. Как кажется, отчасти, поскольку и здесь порой тоже считают: иностранцу негоже критически судить о том, о чем домашние в силу тех или иных причин помалкивают или только нехотя проговариваются. Нужно иметь в виду и следующее: чехи и поляки часто выбирали диаметрально разные способы сопротивления иностранным вторжениям и внешнему давлению, у этих народов отличающийся друг от друга опыт существования на границах разных миров и политических систем (герой одного романа Богумила Грабала сказал так: «Мы, чехи, не воюем»). Дал себя знать, думаю, и непростой опыт двусторонних отношений: Польша и Чехословакия столетие назад сошлись в кровавых боях, польские войска дважды в минувшем веке агрессорами оказывались на чехословацкой территории^[8]. Щигел родом из Силезии, стародавней чешской и, по историческим меркам, новообретенной польской земли. Может быть, и это сказалось.

В конце 1960-х годов Карел Готт приобрел в пражском пригороде Еваны виллу, чтобы заниматься вдумчивым творчеством вдалеке от друзей и поклонников. Но насладиться спокойствием ему по разным причинам не удавалось, вилла почти все время пустовала, в конце концов певец продал эту свою ненужную собственность за полмиллиона долларов гламурному бизнесмену Яну Мотёвски. Мотёвски организовал музей Карела Готта Gottland (поместье Элвиса Пресли в Мемфисе называется Graceland) с пафосным рестораном, однако экспозиция долго не просуществовала. В 2008 году Мотёвски, деловые усилия которого сталкивались с трудностями, бесследно исчез во Франции. Музей в Праге закрыли, здание перепродали. Работая над своими очерками, Щигел ничего этого знать не мог, но название его книги после столь трагического для Мотёвски и столь разочаровывающего для Готта финала зазвучало еще многозначительнее.

Когда знаменитый певец ушел в вечность – ушел торжественно, под горький народный плач, – его связь с матерью Чехией, «страной Готта», не стала определеннее и проще. Пльзень отреагировал на кончину эстрадной мегазвезды появлением черно-белого портретного граффити на Лидицкой улице. Портрет тут же раскритиковали в социальных сетях: многие решили, что художник бездарный, дескать, Готт получился непохожим на себя. Рисунок затерли. Записи скорбящих земляков в двух книгах соболезнований заняли пять сотен страниц. Конечно, открылась дискуссия, какой именно объект – театр или мост, фонтан или памятник, концертный зал или променад – Пльзень должен посвятить своему выдающемуся уроженцу.

Начало этой главы может создать впечатление о Пльзене как о секулярном, чуть ли не богохульном городе, лишенном символов святости и высокой духовности. Последние страницы главы такое впечатление могут еще и усилить, поскольку я собираюсь подробно рассказывать о знаменитом пльзеньском пиве, а такой рассказ все-таки больше о бренном, чем о вечном. Но не думайте: в Пльзене найдется кому и где при желании поклониться в пояс. Первый и самый известный адрес – главный алтарь кафедрального собора Святого Варфоломея, в котором хранится выполненная из кремнистой глины полихромная фигура Богоматери с младенцем Иисусом на руках работы неизвестного мастера конца XIV века. Пльзеньскую мадонну считают важным образцом так называемого прекрасного стиля в богемской готике (немецкие искусствоведы в свое время использовали термин weicher stil, «мягкий стиль»). В разных чешских землях было нарисовано и вытесано несколько таких «прекрасных мадонн» (мне известны Крумловская, Святовитская, Штернберкская, Вратиславская), но та, что из Пльзеня, точно самая знаменитая. Ну и самая прекрасная: высотой 134 сантиметра, с S-образным изгибом стройного тела, с меланхолическим и в то же время скорбным материнским ликом. Понятно, что это скульптура милосердная и чудотворная, защитница и исцелительница.

Столб Пресвятой Девы Марии (1681), Пльзень. Скульптор Кристиан Видман

Пльзень замечателен и своей Большой синагогой, как утверждают, второй по размеру в Европе после будапештской. Построенный в конце XIX века в модном тогда романско-мавританском стиле, этот храм Божий был рассчитан на две тысячи прихожан, то есть вмещал в себя всю до последнего человека иудейскую общину города. Синагога волей Всевышнего уцелела в годы нацистской оккупации (хотя и пострадала, конечно), и вот неспешное ее восстановление продолжается до сих пор. В Пльзене теперь не больше сотни иудеев, под их молитвы поэтому приспособили тесное боковое помещение, а в главном зале, украшенном росписями с растительными мотивами, проходят выставки и концерты. Не раз доводилось певать здесь и Карелу Готту.

Рядом с синагогой когда-то размещались казармы одной из самых знаменитых воинских частей габсбургской императорской и королевской армии, 35-го Пилзенского пехотного полка. Этот полк сформировали в 1683 году и отправили прямиком на венский фронт защищать столицу монархии от османской осады. Пилзенская пехота участвовала потом в разных военных кампаниях, как водится, покрыла себя неувядаемой славой и пороховой гарью, испытала и триумфы, и поражения, но всегда верой и правдой служила государю под знаменем с девизом «Выстоим и победим!». В 1918 году 35-й полк перестал быть королевским и императорским, заступив на охрану завоеваний Чехословацкой Республики. Распущен был в 1939-м, когда прекратила свое существование и армия ЧСР, а обветшавшие казармы в Пльзене снесли еще через три десятилетия. В Чешской Республике традиции показательно-исторического полка передали 171-й пехотной роте так называемого активного резерва. Она дислоцирована в Пльзеньском крае, и ее бойцов по традиции называют «тридцатипятники». Имя полка носит широкая пльзеньская улица, ведущая от Большого театра к Новому, с синагогой посередине, а также популярный в городе пивной ресторан самой разветвленной чешской гастрономической франшизы Švejk.

История Пльзеня, как, впрочем, и прошлое почти любого города, пестрит такими вот наглядными примерами перехода предметов и явлений из старого качества в новое. Совсем не так, как столетие с лишним назад, читается, например, символика пышного фасада Городского клуба, в начале XX века средоточия всего лучшего чешского, что только можно было во всем свете сыскать. Имена отцов нации, начертанные золотыми буквами у здания во лбу; скульптурные аллегории Единства и Благородства перед бельведером; многоцветные фрески «Концерт» и «Урок» в промежутках между вторым и третьим этажами; конечно, щит с двухвостым львом – Měšťanská beseda образца 1901 года языком архитектуры вещала о национальных гордости и доблести чехов, выстоявших в недружелюбном немецком окружении, примерно как 35-й пехотный полк. То-то ли сейчас?

Напротив этого пафосного здания, в парке Мартина Копецкого (был такой заслуженный бургомистр Пилзена), расположен еще один артефакт австро-венгерской эпохи – высокая метеорологическая будка, выполненная в стиле Венского сецессиона, на гранитной подставке, тяжелой чугунной ковки, с темно-зеленой шапочкой и золотым флюгером наверху. Это экспонат даже не двойного, научного и исторического, назначения, я бы добавил еще и третье, философско-метафизическое. Различные приборы на стенах будки не только указывают температуру воздуха, его влажность и атмосферное давление, не только уточняют, на какой высоте над уровнем моря находится площадь Республики (313 метров). Здесь есть подвижная карта звездного неба над твоей головой, и есть карта чешской разницы во времени, сколь бы невеликой она некоторым ни казалась. Ведь не каждой стране дано раскинуться в 11 часовых поясах, для кого-то имеет значение каждое астрономическое мгновение. Полдень в Пльзене наступает на четыре минуты позже, чем в Праге (скороходный «Западный экспресс» покрывает эту дистанцию за час с небольшим), разница во времени между дальним востоком Чешской Республики и ее крайним западом составляет 16 минут.