– Хороший цветовой выбор, – хвалит, затем берёт карандаш и прорисовывает некоторые детали, соединяя мои чёрточки, и вот, вырисовываются глаза, смотрящие на нас обоих. Папа отошёл чуть поодаль, снова внимательно рассматривает получившийся образ чего-то. И я понимаю, что сама ненароком вырисовывала того мужчину, с которым столкнулась в кафешке. Максим. Чувствую, как к щекам приливает кровь, потому что вспоминаю и нашу вторую встречу – поцелуй. Хочу прикоснуться к свои губам, будто вновь ощутить на себе губы мужчины, мягкие, тёплые и со вкусом ментоловых сигарет. Но воздерживаюсь, чтобы папа ничего не заметил, лишние расспросы мне не нужны. Его глаза – чёрные и бездонные врезались мне в память и вот уже неделю спокойно спать не дают. Преследуют, словно хотят узнать все тайны мира. И душа моя тянется к нему, желает поделиться, но мое сердце замирает и не хочет биться, вновь ощутить чувство любви. Я боюсь. Боюсь снова оказаться за бортом. Весь мой блокнот изрисован его лицом, потому что запомнила каждую чёрточку, каждую морщинку и даже родинку на скуле, спрятанной под порослью бороды. Черные глаза таят в себе боль, их выражение настолько впитало это ощущение, что теперь является единым целым, словно одно не может существовать без другого. Слегка хмурые густые брови, низко опущенные полосками, дополняли всю глубину его переживания. И, кажется, в то мгновение, я была готова сказать, что в чем-то его понимаю. Но в тот момент, когда Максим стал помогать собирать мои наброски, что я выронила из рук, когда мы встретились взглядом, будто что-то щёлкнуло между нами, солнечные лучи, упавшие на его лицо подчеркнули роговицы глаз, и настолько чернее чёрного цвета я не видела никогда. Увидев Максима в том кафе во второй раз, сердце ходуном в пляс пошло, отдаваясь грохотом у самого горла. Потому что каждый день высматривала его, как ненормальная. А увидев, разволновалась, будто девчонка малолетняя при виде красивого парня, волнующего мои внутренние чувства, давно уснувшие, а теперь будто очнулись от зимней спячки и требуют максимального разряда. Старалась смотреть куда угодно, но только не в их сторону, а глаза сами, то и дело поглядывали, запоминали каждое его движение. Подошедший мужчина, сидевший за одним столиком с Максимом, показался мне знакомым, долго вспоминала кто он, но так и не вспомнила. А его фраза, въевшаяся в сознание, будто толчком дала в грудину, и я вылетела пулей из кафе. "От любви ещё никто не умирал, Вишенка". Вишенка – ненавижу это прозвище, потому что с ним связаны не самые лучшие воспоминания. А его фраза, что от любви не умирают, вообще задела за живое, этот мужчина, как ножом по сердцу прошёлся, зная на какие точки надавить, чтобы человека лишить рассудка, и пуститься галопом бежать, лишь бы покинуть место.

Из мыслей меня вырывает щелчок пальцев отца у самого носа.

– Знакомые глаза, да? – с прищуром всматривается. Улавливает каждое мое движение или действие, в надежде поймать, наконец, мое настоящее настроение и внутреннее состояние. Отворачиваюсь от папы, чуть засмущавшись, но согласно киваю головой, без слов даю понять, что он прав. – Девочка моя, – ласково обращается, сжимая в объятиях, – это нормально, – чуть шепотом говорит, покачивает в руках, убаюкивает.

– Понимаю, – слегка вздохнула, но не стала продолжать, что именно я понимаю. Потому что это сложно объяснить. Отец отстраняется и больше не задаёт никаких вопросов, касающихся полотна с неясным образом глаз. Я же срываю бумагу и переворачиваю обратной чистой стороной, чтобы больше не видеть их, не терзать себя изнутри. Стряхиваю с фартука невидимые нити, словно на нём могли скопиться пылинки за некоторое время, что я сижу у себя в студии, затем снимаю его и вешаю на стульчак.

– Идём, я угощу тебя обедом, – предлагаю отцу, а сама уже выхожу из комнаты, не оставляя ему выбора, как пойти следом. Чуть подождав, когда папа вышел, закрываю дверь на замок и убираю ключ в карман брюк. Знаю, что никому нет дела до моих работ, и всё-таки так я чувствую, что все самое сокровенное останется за замком. Квартира довольно просторная, кухня и зал совмещены, поэтому мне нет необходимости бегать туда-сюда с едой. Ставлю разогретые тарелки с лазаньей на барный столик, соус и столовые приборы, пока папа готовит свой кофе в турке. Вот же ценитель восточной культуры. Ему нужно было остаться там, когда один друг шейх предлагал, но душа папина тянется к родным краям. Говорит, что здесь ему легче дышится, а значит в голову больше идей приходит. Шутник.

– Завтра Леока, наконец, проведет выставку, – отец начинает разговор, нанизывая на вилку перья, и отправляет их в рот.

– Да, мы все долго готовились. Будем надеяться, что некоторым всё-таки повезёт, и их работы заметят, – согласно киваю головой, продолжая свои мысли. – Я выставлю пару портретов, один, что во Франции писала, помнишь, старушку с багетами, – улыбаюсь, вспоминая милую бабушку с корзинкой в руках, как в старые добрые времена настоящая француженка шествовала по брусчатке, прям напротив местной пекарни, и теперь она следует этой традиции, не нарушая её.

– Помню, – папа тоже улыбнулся, потому что тогда мы оба были тронуты этим образом: традиции против современности, некая борьба прошлого и настоящего. – А второй?

– Представлю образ ребенка в четырех эмоциях, – говорю и жду реакции отца на это. Вилка на полпути замирает у рта отца, он уставился в глаза мне, а я смотрю на него, со своими широко открытыми, сильно сжимаю губы, и щеку изнутри прикусываю, чтобы не сказать чего лишнего. Папа будто оттаял, отставляет столовый прибор, положив рядом с тарелкой, промакивает салфеткой рот, лихорадочно соображая, что мне сказать, затем пожимает плечами, будто уже согласился со своей собственной мыслью.

– Хорошая идея, – два коротких слова, пауза. – Я рад, что ты смогла преодолеть барьеры. Можно узнать, кого взяла в прообраз?

– Соседского малыша, – слова даются так легко, и я расслабилась. Попиваю, приготовленный кофе отцом, держа кружку в одной руке, а другой обнимаю себя и подпираю первую. – Яна недавно родила, и я спросила разрешения, не была бы она против моей идеи. Вот так и появилась вторая портретная картина для выставки. Получилось спонтанно, но, думаю, оно того стоит. Леока Франсовна была в восторге от этой идеи и даже сама теперь хочет её воплотить.

Папа рассмеялся вслух, все напряжение вмиг исчезло.

– Ну, у Леоки всегда вызывают восторг новаторства в стихии искусств. Поэтому, я не удивлен. – Отец направляется к раковине, кладет свое блюдо, затем наливает остатки кофе и делает глоток с закрытыми глазами, наслаждается настоящим вкусом. Без сахара и молока. Брр, не понимаю его, как можно наслаждаться горечью.

– Кстати, пап, – вдруг вспоминаю, что недавно его пригласили устроить аукцион в Абу-Даби, и он обещал подумать, станет ли выставлять на продажу картины. – Что насчёт того приглашения в эмираты?

– Я, собственно, чего и зашёл, дочь. – Он согласно кивает, потому что напомнила ему о важном деле. – Через неделю едем. Проведём выставку талантов, потому что она ведь смежная, не брошу же своих пейзажистов, – улыбается мне и подмигивает. Знаю, для папы его ученики, словно дети, по пальцам посчитать и даже двадцати не набрать. Сейчас все стремятся пуститься в неомодернизм, абстракции, минимализм и в цифровое (папа яро ненавидит этот вид, потому что компьютеры отбирают все больше и больше у простого художника, лишая его именно всех прелестей: от выбора кисточки до невероятного запаха готового полотна). Конечно, каждый по-своему выражает себя, но становится меньше реалистов. Тех, кто может передать образ так, как видит. Не искажая реальность, не приукрашивая, и не ломая цветовую гамму. Словно запечатлеть природное – живое. То же самое и с портретными писателями – вымирают, словно динозавры, либо приходит замена, но тут же сходит с пути, потому что общество жестокое и не терпит постоянства. Мир искусства не так-то красив изнутри, как принято считать. Здесь есть свои плюсы и минусы. Враги и друзья. Те, кто может постоять за младшего, а потом нахально втеревшись в доверие, воткнуть нож в спину. Было. Проходили и не раз.

– Значит, решено, – довольная, предвкушая скорую поездку в жаркую страну со своими причудами. Где женщины в чадре ходят, скрывают свою красоту от чужих глаз, и лишь муж вправе видеть её во всяком виде. Это тоже своего рода волшебство, оно манит и притягивает к себе с невероятным магнетизмом. Однажды, я всё-таки изображу девушку в танце. Тем более, что я скучаю по своей подруге, Амине. В течение нескольких месяцев не созванивались, а буквально дня три назад болтали без умолку точно часа два, пока не прервалась связь, потому что на телефоне закончились деньги.

– Ладно, увидимся на выставке завтра. – Папа машет рукой, уже собрался на выход. Прихватил свой пиджак, наверняка по пути в химчистку сдаст.

– Да. – Встаю со стула и провожаю его, закрывая входную дверь. С минуту другую должна Вероника приехать с очень сногсшибательной новостью. Так и сказала мне по телефону. Вся такая радостная, чуточку возбуждённая. Что ж, посмотрим. У моей подруги есть любопытная черта характера, ей нравится попадать в неприятности. Вот, например, взять её странные отношения с Грозным. Накой чёрт, ей сдались эти отношения. Разве женатый мужик, счастливо живущий в браке уже, сколько она мне говорила, почти десять лет, станет рушить устоявшееся. Конечно, нет. А вот она здорово поплачет из-за Влада. Выйдет ей это боком, как чувствую. Мало Веронике было, когда непосредственный начальник Бесов (тоже не понимаю, почему мужчина запрещает называть себя по имени) застукал их аудиенцию. Но поплакала день у меня, переночевала, а утром, будто ничего не было. Собралась и ушла на работу. И Бесов этот тоже с причудой, зачем стоять и смотреть, как люди трахаются. Раньше не видел, или впечатление получить решил адреналиновое. Самое интересное, что фамилия оказалось такой распространенной, ведь моя преподавательница Леока Франсовна тоже Бесова. А вдруг родственники? Сама тут же эту мысль отбрасываю, ну, в самом деле, ведь не единственный же тот чёрт на всей земле.

Спустя несколько часов Вероника всё-таки притащила свой зад ко мне. Зашла в зал (вторая половина кухни), плюхнулась на диван, включая попутно телевизор на свой сериал. Не помню название, но говорит, что в стиле Шерлока Холмса. Довольная, как кот из Алисы, улыбается во все тридцать два зуба, глаза блестят. Специально тянет время, думает, мучает меня своим томлением. Ну ладно, пусть так и думает, не портить же своей близкой подруге иллюзию, словно она фокусник и сейчас я ахну от представления. На подносе ставлю две чашки с чаем и тортиком, вишнёвым, потому что люблю эту ягоду и всё тут.

– И ни капельки не интересно? – с прищуром уставилась на меня, беря кружку со стола, отпивая глоток чая с молоком. Морщит носик, – опять гадость подсунула, Рит, – возмущается. Я прекрасно знаю, что не любит смешивать чай с молоком, но эта моя маленькая месть за её томление.

– Ну не знаю, – слова получаются звучными, будто пою из песни, не гляжу на подругу, делаю вид, что телевизор привлёк внимание. – Знаешь, Вероника, – всегда называю ее полным именем, будто бзик какой-то, а объяснить не могу. Подруга стихла, но чай всё-таки пьёт. – Английские аристократы наверняка уже вычеркнули тебя из списка гостей. Неуважение, дорогая моя, не приветствуется. Тем более, когда ты, сучка, молчишь.

– Ах, ты стерва, – обе смеёмся, поиздевались друг над другом, и при этом не обиделись ни на грамм. – Ладно, будет тебе, сюрпризик. – Копается в сумочке и вынимает два билета пригласительных.

– Что это? – действительно стало интересно. Тем более бордовый цвет этих карточек, будто кричал, оповещая, что принадлежит клубу "Бурлеск". Наслышана о нём. Но никогда не посещала. Вход, исключительно по приглашению. А, как гласят студенческие "легенды", бордовый пригласительный – это вообще супер, ты вроде как вип персона. – Где взяла? – вся смехотворность улетучилась в миг, потому что шестерёнки заработали, где Вероника могла получить эти карточки. Зарплата стажёра вряд-ли покроет седьмую часть этого билета, а уж двух – тем более. Вероника отмахнулась от меня.

– Там, где уже нет, – шутит, старается вновь вернуть спокойное настроение, но выходит не совсем так. – Ладно, Влад подарил.

– Это что, оплата за трах с тобой, Вероник? – возмутилась я, затем ставлю чашку на стол и сложила руки на груди, приняв позу, будто в бой рвану. И мне реально хочется хорошенько дать по голове Веронике, может вправду извилины на место встанут. А Влад гавнюк, наверняка прослышал, что молодая девчонка мечтает попасть на арену элитных мужиков, почувствовать себя богиней. Вот сволочь.

– Нет, – подруга машет отрицательно головой, как болванчик. И принимается объяснять. – Он хотел с женой пойти сегодня.

– Сегодня? – я прерываю её. Она замахала руками, чтобы дала ей дальше сказать.

– Но эта Светка, – при упоминании имени жены Влада, Вероника надувает губки и фыркает. – Не захотела идти и Владика не пустила, сучка. Поэтому компанию ты мне составишь.

– Нееет, дорогая, – очень сильно качаю отрицательно головой, отказываюсь и даже руками жестикулирую. – С ума сошла? У меня завтра выставка. Какие нахрен бордели? Одурела?!

– Это не бордель, – Вероника принимается отстаивать права клуба. Нахмурилась, и кислую мину составила.

– Нет? Насколько уж студенты у меня на потоке галдят, что есть комната для вуайеристов, а ты говоришь не бордель, – Вероника заинтересовалась и уже смотрит на меня, как на знатока, играя бровками. – Да-да, подруга, ты правильно подумала. Стоишь и смотришь, как двое незнакомцев сношаются, и знать не знают, что кино их смотрят. Поэтому, твой браслетик, – показываю на два пригласительных, – и даёт доступ к этому.

Вероника захлопала в ладоши от радости. Подскочила и начала отплясывать, рассмешила меня до слёз.

– Мы идём вместе, – чуть успокоившись, она плюхнулась рядом со мной, обнимает и целует в щёку. Я только начинаю сопротивляться, она щиплет меня в бок, и я кричу.

– Идиотка, больно же.