Кровь лилась на пол ручьями. Кубки опрокидывались. Расписанные драгоценностями костюмы обагрились алым. Илла жадно пил уже третий кубок, пока над ним не нависал лекарь Викрий с требованиями соблюдать меру из-за раздраженного желудка. Лицо старика было перемазано кровью, и он вытирал его рукавом, придавая бледному лицу еще более пугающую красноту.

Юлиан прошел по липкому полу, чувствуя, как пристает к камню обувь, и поднес одной пожилой аристократке кубок. Та привстала, обхватила пальцами дающую руку и жадно припала к кубку. Затем, безумная и пьяная, обвила шею Вестника, и он почувствовал на губах поцелуй.

Причастие обратилось в кровавую попойку.

Безумие стало охватывать знать. Сдержанность растворялась в густой завесе запаха крови, а фарфоровые лица укрыла кровь. В углу храма лежало уже более пятидесяти трупов, соки с которых уже вытянули меж делом. Кто-то из аристократии тянулся к телам, растеряв всякое благородство и ощущая вложенную в них Гааром звериную сущность.

Пиршество продолжалось долго.

Юлиану казалось, что на Элегиар уже опустилась ночь. И все же молитвы жреца Симама стали не так яростны, сам жрец охрип, а часть знати, пьяная, и вовсе возлежала в креслах, распластавшись. У стен стояла безмолвная храмовая стража из евнухов, а кровь каждого убиенного пробовали перед укладыванием на жертвенник веномансеры. Но делалось все так тихо и осторожно, что, казалось, будто только аристократия и находилась в храме, ибо все действо крутилось вокруг нее и для нее.

Наконец, голоса стихли. Юлиан уже шатался: то ли от опьянения, то ли от усталости. Он видел осоловелые глаза вокруг себя, видел их покровительственные взоры, ибо теперь, став Вестником, кормящим с рук, он подозревал, что стал для господ на ступеньку выше.

В конце концов, до замутненного его сознания донеслись обращения жрецов. Все вампиры приподнялись в креслах, стали приводить себя в порядок, ибо не было здесь камердинеров и слуг – все остались у повозок. Спустя время с глухим звуком двери храма отворили – яркая полоса света разрезала тьму храма. Все ослепли после блаженной тьмы.

Юлиан посмотрел на свои залитые кровью руки, словно он окунул их в чан по локоть, и ему отчего-то вспомнились три брата в тюрьме Брасо-Дэнто. В каком-то немом отупении с позволительного кивка Симама он последовал за Иллой. Тот тоже шел, покачиваясь, хотя с каждым шагом тело его, доселе расслабленное, стало напрягаться, возвращаясь к обычному состоянию ожидания опасностей.

Когда Юлиан привык к смене освещения, только тогда он понял, что весь пол, от алтаря до дверей, залит кровью, а лицо у веномансера липкое при касании не от пота, а от крови.

Где-то впереди зашумела стража. Истошные вопли. Под охраной аристократия вышла, качающаяся, из дверей храма и прищурилась. Кое-кто одергивал себя, приводил в надлежащий вид одежду. Дайрик надевал маску. К кому-то бросилась прислуга, которую не пустили внутрь на таинство. Кто-то еще словно не понимал, что происходит.

Юлиан брел вперед и смотрел по сторонам, разглядывая всех вокруг словно через призму. Но холодный воздух стал отрезвлять его, а буйный ветер взметнул на нем одежды, поторапливая.

Разглядывая блаженные лица выходящих из храма, он вдруг понял, что они – счастливы, искренне счастливы. А он до сих пор вспоминает лицо убиенных… И вдруг мысль, печальная, осенила его – никто из вампиров никогда не задавался моральной стороной вопроса, убийца он или нет. Вампиры всегда убивают ради сытости и наслаждения, ограничиваясь лишь вопросом законности убийств, ибо это их сущность, ибо они – хищники.

А задается ли хищник вопросом, убийца он или нет? Вряд ли.

И каждая сделка Юлиана с совестью, приближающая его ко мнению, что он – убийца, – отдаляла его от вампиров. Ибо те убийцами не были. Не была убита для них девственница на алтаре – было проведено жертвоприношение их любимому богу.

Что ж, размышлял он печально, человеческое прошлое не сотрешь и тысячами убийств…

И вот он уже возвращался назад. К нему тянули свои руки опьяненные вампиры. Однако Вестник на них не смотрел, пребывая в задумчивости. Он знал, что запомнит этот день надолго.

Юлиан сел во всю ту же повозку, и до его слуха, отошедшего от странной глухоты, донеслись пронзительные вопли. Он оглянулся. Перед храмом образовалось столпотворение. Нищие вампиры, огрызаясь, кидались на залитый кровью пол у входа внутрь, вставали на колени и слизывали кровь, цена которой в последние годы взлетела под небеса из-за ослабшего потока рабов. Ненадолго Юлиану показалось, что в этой возне из сплетенных тел он услышал возгласы Дигоро, который устремился к алтарям.

Услужливый камердинер помог старику Илле взобраться по ступеням, и тот буквально рухнул в подушки, ибо здоровье его за последний год сильно пошатнулось. Юлиан подсел рядом. И снова напротив устроился Дайрик Обарай, Королевский веномансер.

Возничий на облучке хлестнул лошадей, и они повезли молчаливых и забрызганных кровью господ к особняку. Впрочем, ни господ, ни пирующих в городе вампиров их облик, обагренный кровью, не беспокоил – город сейчас принадлежал им. Дело близилось к обеду; пустынные улицы, унылые и серые, протягивало мерзким ветром. За версту не было видно ни одной живой души. Ставни заколотили. Магазины закрыли до следующего дня. Город будто вымер.

Где-то вдалеке, со стороны Трущоб, чуткий слух Юлиана различил женские крики о помощи, сменившиеся стонами боли. Затем все это скрыл в себе ветер, который завыл с новой силой.

По небу ползли тучи, обещая разразиться либо дождем к вечеру, либо мокрым снегом в ночи, если успеет похолодать.

– Ну что же… – апатично протянул Дайрик, пока повозка гремела колесами по выложенным плиткой улицам. – Все прошло, как должно. Но впрочем, вы в роли вестника, достопочтенный, выглядели много убедительнее. – Дайрик снова попытался раскидать ноги, но уперся в Юлиана. Тот не уступил. – Вы, пожалуй, были лучшим вестником на моем веку…

Илла не ответил. Лишь сцепил пальцы одной руки вокруг трости, а другой вытирал морщинистые губы, чтобы привести себя в порядок. Казалось, будто своим старческим взглядом он следил за дорогой сквозь плотные шторы, но глаза его были затуманены.

– В твоих словах сквозит больше лести, чем истины, Дайрик, – наконец, произнес он. – От Вестника в церемонии требуется слишком мало, чтобы судить его качество работы, с той лишь разницей, что раньше церемония была куда более зверской. Лучше расскажи, как продвигаются исследования Белой Розы.

– Увы. Мы более разводим антимонию, чем движемся дальше. После сведений от вашего раба о том, что в производстве яда использовалась перегонка из животного сырья, мы хоть и сузили круг методов, но результата не добились.

– Следы использования Белой Розы находили в других землях?

– Нет, – лениво вздохнул Дайрик Обарай.

– А чем тогда отравили наместника Дюльмелии? Ходят слухи о белой пене, извергаемой им изо рта перед смертью.

Дайрик, кажется, скривился под маской.

– Много чего говорят, достопочтенный, но это не следы Белой Розы, а обыкновенная реакция борькора на вино, которое выдерживают в свинцовых чанах для сладости. Именно им наместник запил отравленную тушу цапли. Те, кто выкупил у Вицеллия секрет Белой Розы, не торопятся явить ее силу, что странно и необъяснимо с точки зрения логики, ибо яд этот надо вовсю использовать, пока на него у веномансеров нет ответа…

– Ищите! – обрубил Илла и вцепился в веномансера колючим взглядом. – Нужно отыскать противоядие до войны.

– Я понимаю, достопочтенный… Однако мой учитель умел хранить секреты, стоит отдать ему должное. – Тут Дайрик увидел, как вспыхнули холодным огнем глаза советника, и умолк про достоинства Вицеллия, затем посмотрел на Юлиана. – Но вы можете помочь в исследованиях, если позволите мне взять в Ученый Приют вашего раба. Среди магистров ходит слух, что он долгое время принимал этот яд. Как знать…

– Нет, – оборвал Илла. – Ищите!

Дайрик лишь лениво дернул плечами, понимая, что старик не желает пускать по стопам Вицеллия своего раба, о котором все уже знали, что он – сын Иллы.

Повозка остановилась у ворот особняка Иллы. Консулы выбрались из повозки и под вой ветра поспешно исчезли в проеме двери. Холодные порывы бросались на окна, и весь дом трясся от основания до крыши. Зимы в Элегиаре не баловали ни снегом, ни крепким морозцем, но были щедры на слякоть и лютые ветра, которые разгонялись на равнине, как конь на воле.

Юлиан, словно тень, последовал за господами и сел рядом с Иллой, который благодушно позвал его. Чуть погодя явилась прелестная Лукна, звеня украшениями, и ее голос разнесся песнью в особняке. Пела она нежно, спокойно, потому что характером была покорна – не как Сапфо. Чуть погодя к ней присоединились и другие дети Зейлоары: флейтисты, лютнисты и модный менестрель Парфоло.

Дайрик Обарай, лежа на подушках, наконец отстегнул золоченую маску в виде коры, и показал свое лицо. Теперь Юлиан смог разглядеть его нормально, в ясном сознании. К его удивлению, Дайрик был моложе, чем казалось поначалу, потому что маска сильно приглушала его голос, делая старше.

Правая половина лица: смуглого, обрамленного остатками каштановых бакенбардов, – была сожжена какой-то мощной кислотой. Губы Дайрика, тонкие, укрывала темно-розовая корка, а ухо и часть волос и вовсе отсутствовали. Что же это, последствия неосторожного обращения с карьением?

Да, вероятно, карьений, думал Юлиан, ибо он так же когда-то сжег на лице кожу до мяса, когда по ошибке залил для разведения кислоты воду в нее, а не наоборот. Тогда карьений резко нагрелся и выбросил облако разъедающего пара в лицо незадачливому веномансеру, отчего тот ослеп на один глаз на добрый месяц. Надо ли вспоминать, как безудержно и зло хохотал Вицеллий Гор’Ахаг, наблюдая за страданиями своего ученика? Лить кислоту в воду – вот золотое правило, запомнил на всю жизнь Юлиан.

Но у него, к счастью, все зажило, а вот лицо Дайрика носило на себе пожизненный отпечаток его ремесла – ремесла опасного, не прощающего ошибок.

Глава 6
Маронавра

Чуть позже.

Дело близилось к вечеру. Ветер усилился и ревел в трубах, пока флейтисты пытались перебить его яростный рев музыкой. Зажгли сильфовские лампы.

Наконец, Дайрик Обарай поблагодарил за прием и покинул особняк вместе со свитой. Ему помогли подняться в прибывший паланкин рабы, и, потерявшись за занавеской из темной ткани, королевский веномансер отправился во дворец, в Ученый Приют, где и жил. Чуть позже исчезли и музыканты.

Уже в ночи лекарь Викрий взялся за хозяина, и чуть погодя тот уже лежал в мягком халате на диване. Обмотанный бинтами Илла, пока горячая мазь грела тело, не переставал буравить Юлиана грозным взглядом. Тот же пока не понимал причины такого молчаливого внимания. В конце концов, он спросил.

– Я могу быть свободен, достопочтенный?

– Нет. Обмойся быстро в бане, переоденься в лучшее и возвращайся.

Удивившись, Юлиан пошел исполнять приказание. Для него нагрели баню, и он, отмыв кровь, что была даже на волосах, уже спустя полчаса переоделся; сухой и чистый, он вернулся на диван. В голове еще стоял зыбкий туман из-за обилия выпитой крови, а перед глазами – убитые девственницы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Илла.

– Достаточно хорошо.

– Еще пьян?

– Немного.

– Но сыт?

Юлиан кивнул.

– Они не должны были тебя поить до опьянения… Но чертов Симам снова забыл все договоренности…

Пока Илла, будто сомневаясь в чем-то, чесал подбородок в раздумьях, в коридоре зашумели. В гостиную стремительно вбежал молодой майордом и поклонился с письмом в руках.

– Хозяин, – сказал он в спешке. – Из дома почтенного Маронавра прибыл посыльный!