Мы хватаем миски с рас малаи (представьте себе супер сладкие кусочки чизкейка без корочки, посыпанные орехами) и гулаб джамуном – это мой любимый десерт: жареные сладкие шарики в сахарном сиропе. Однажды мама приготовила их нам на папин день рождения, и масло забрызгало все вокруг так, что потом целый час пришлось его оттирать. Позже папа подмигнул мне и заявил, что гулаб джамун получился со вкусом раздражения, но, как по мне, вышло отлично. Еще на столе я вижу бурфи и ассорти из бесконечного множества прочих индийских сладостей, а еще блюдо с красиво разложенным пааном: конвертиками из листьев бетеля с начинкой из специй, засахаренных фруктов и других ингредиентов, от сочетания которых начинается бешеный приход. Папа как-то случайно пристрастился к таким штукам с табаком и жевал их где-то в течение года, постоянно сплевывая красный сок, пока мы угрозами не заставили его прекратить, потому что зрелище было мерзким.

В углу мы находим полупустой столик и садимся.

Какой-то мужчина в костюме берет микрофон.

– Еще раз благодарю вас за то, что пришли поздравить мою дочь Амину и ее мужа Хамида.

Зал взрывается аплодисментами.

И только сейчас до меня доходит, как и до Рейна: мы вломились на чью-то свадьбу. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь сообразить, на каком мы сейчас этапе. Была ли уже лошадь? Или меня заставят танцевать, а я не знаю никаких движений, кроме одного, похожего на кик-степ из клипа Kid’n Play.

– Амине действительно подходило ее имя, она всегда была настойчива. А Хамид, несмотря на его любовь к янки… – Он делает паузу для драматического эффекта. – По крайней мере, ему хватает благопристойности быть панджабцем. Аль-Хамду ли-Ллях…

– Пап, – шепчу я. Папа тем временем с такой гордостью смотрит на счастливую пару, будто это его собственные отпрыски. – Пап! – Он переводит взгляд на меня. – Что это за люди?

– Семья Санни, – поясняет он и шикает на меня.

– Кто такой Санни, черт побери?

– Владелец одного местечка во Фреш Медоус, где подают бирьяни^[15].

– А тебя он сюда приглашал? – спрашивает Рейн.

Папа рассеянно качает головой, продолжая радостно улыбаться оратору.

– Технически – нет, – говорит он. – Но посмотрите вокруг. Нам здесь рады. Это же торжество.

Рейн не может сдержать смех.

Я отправляю в рот ложку с последним кусочком сладкого теста.

– Идем, – говорю я с набитым ртом.

Папа пожимает плечами и встает.

По пути к выходу Рейн набирает горсть пакоры^[16], и папа пробует кусочек (он называет это вознаграждением). До середины квартала мы бежим трусцой и смеемся, словно они за нами гонятся.

Я захожу домой, и из кармана худи выпадает забытый батончик «Пикник». Такой уродливый, вкусный, тягучий, нашпигованный арахисом, изюмом и карамелью. Я разрезаю его на кусочки и бросаю в пакетик с походной смесью сухофруктов и орехов «Халдирамз», чтобы на куски батончика налипло побольше соли, специй и хрустящих крошек. Печенье я оставляю на потом. Выкладываю фотку в Instagram вместе с кроссовками Kiko Kostadinov x Asics Gel-Delva в самом крутом сочетании цветов, которое только смог найти, потому что у них очень хитрый дизайн, а еще, вы только вдумайтесь, это по сути походные кроссовки и даже больше.

Я готовлюсь ко сну. Я вымотан, но всегда, когда мне удается успокоить мысли, в моей голове разом открывается двадцать пар глаз. Интересно, чем она занимается, что ест? Помнит ли вообще меня Каролина Суарез, пусть она даже и не знает моего имени?

Пальцы сами заходят на ее страницу. Внезапно я испытываю мучительный укол одиночества. Возвращаюсь к своей публикации со снеками, которая уже набрала несколько лайков, несмотря на позднее время, и я, как всегда, добавляю какофонию хештегов. Помимо обычных #foodporn, #foodie, #chocolate, #kicks, #sneakers, #ASICS, #Bulgarian, я добавляю: #бултых.

* * *

Два дня спустя, когда я заканчиваю смену, мне пишет Алиса (Тиндер).

«Ты где?»

«Собираюсь домой», – отвечаю я. Уже три недели от нее не было ни слова.

«Заходи ко мне».

Алиса работает помощником редактора в книжном издательстве, поэтому ее грамматика всегда безупречна, но точка в конце последнего предложения меня выбешивает. Такая самоуверенность. Она живет в Мидтауне в новенькой квартире-студии со стиралкой, сушилкой и с парнем, который платит половину арендной платы, потому что получил работу в Олбани и приезжает только на выходные.

Я начинаю писать ей: «Не могу».

В голове мелькает образ Лианны Смарт.

Хватит мечтать.

Я удаляю сообщение. К девяти часам я уже в постели с Алисой. Минута в минуту.

Глава 9

– Вот, – говорит Алиса пару часов спустя, поднеся кисть к моему лицу. После шампуня мои волосы пушатся, и я все пытаюсь пригладить их рукой, потому что никаких средств с собой у меня нет. Алиса пускает меня к себе в спальню только тогда, когда я приму душ. «Микробы из метро», – неизменно твердит она, морща нос.

Мы валяемся вместе, и при дневном свете все кажется таким привычным. Как будто мы в реальных отношениях и сегодня выходной.

– Понюхай, – распоряжается она. И вот ее тонкое запястье уже прямо перед моим носом. Я тянусь к переплетениям вен и улавливаю фруктовый аромат: слива, вишня и малина, такие спелые, что вот-вот начнут портиться. Без макияжа лицо Алисы очень бледное, на висках даже проступает синева. Она снова трет запястье толстой полоской пробника парфюма из журнала, и тут я вижу помятое сверкающее лицо Лианны Смарт, глядящее на меня снизу вверх со страницы.

Если бы это был квест в стиле «Охоты на мусор» – охоты за вещами, связанными с Лианной Смарт, – я бы стал победителем. Или же я сошел с ума.

Пульс у Алисы совсем не такой, как у Лианны. Другая химия, другое сердцебиение, другие гормоны, разный жирный блеск на коже, и, разумеется, на бумаге частицы парфюма лежат иначе, но я ожидаю почувствовать ее запах. Тяжелый фруктовый аромат с неописуемыми темными лесными нотками. Лианна Смарт рекламирует Лианну Смарт, но это не одно и то же.

Алиса накидывает короткий шелковый халатик и бросает страницу в оловянную мусорную урну, которая идеально сочетается со стулом от туалетного столика. Это меня оскорбляет.

– Ты знал, что она получила семизначный гонорар за свои мемуары? – говорит она. – С какой стати девятнадцатилетней девчонке понадобилось писать историю своей жизни?

Мне нужно выйти на воздух.

– Не хочешь прогуляться? – спрашиваю я Алису.

– Холодно, – говорит она, выглянув в окно. – Может, выпьем, и плевать, что еще рано? – Ее глаза загораются. – Пьяный поздний завтрак, – объявляет она. – Хочу «Мимозу» или – о-о-о-о, горячий пунш! – Она рьяно оттирает запястья полотенцем, висящим на крючке у входа в ванную. – Фу, ну и парфюм. От него разболелась голова. Букет для малолетних стриптизерш. С ноткой жженой карамели. Жженой карамели с метамфетамином.

Алиса театрально хмурится и хватает смартфон. Однажды она не без гордости сказала мне, что спит с ним на груди.

– Господи, – говорит она, листая экран, и закатывает глаза. – Откуда у меня пятьдесят четыре новых письма?

Это ее любимое занятие: подсчитывать количество электронных писем, полученных за то время, что прошло с момента прошлой проверки почты. Словно эта цифра свидетельствует о важности ее работы. Как плотно она влилась в поток нью-йоркской жизни. У нее два начальника, она работает в обеих «командах», и однажды за кофе она показала мне оповещения из Slack, и мне в тот же миг расхотелось жить.

– Я так рада, что нам не надо сегодня на работу, – говорит она. Не совсем понимаю, сарказм ли это, учитывая, что она сказала это в промежутке между хождением по комнате и яростным печатанием. – Ох. Как они все на меня злятся. Мне нужно выпить.

А мне нужно убираться отсюда. Алиса меня выбешивает. Учитывая, что она, похоже, делает это намеренно, судя по тому, как увлеченно она хмурится и отвечает на непрошеные письма. В глубине души я гадаю, хотел бы я такой жизни или нет. Постоянная работа. Электронный адрес на официальном хостинге. Визитки. Алиса говорит, что в бизнес-центре для сотрудников их фирмы выделена отдельная столовая.

Мне бы пойти домой и разобраться с заявлениями на поступление в колледж. Найти источник финансирования. Попытаться оформить медицинскую страховку. Что угодно, только не смотреть, как работают другие. Но от перспективы продираться через мелкий шрифт мне становится не по себе.

– Спасибо, что зашел, – говорит Алиса и наконец поднимает на меня взгляд. Я воспринимаю это как намек и натягиваю джинсы.

– Тебе нравится твоя работа? – Я никогда не думал, что спрошу ее напрямую.

– Да, – отвечает она оборонительным тоном. Словно рабочий смартфон подслушивает ее. Она садится за туалетный столик и начинает так яростно наносить лосьон на руки, словно злится на кожу за то, что та требует ухода. У меня возникло ощущение, что я стал свидетелем чего-то очень интимного. – В смысле уж ты-то в курсе ситуации на рынке труда, – говорит она моему отражению. Между прочим, она никогда не спрашивала, где я работаю. – Я прошла шесть стажировок, четыре из которых были неоплачиваемыми, и мне пришлось обскакать трех других кандидаток, чтобы после семи месяцев фриланса получить постоянное место. Я люблю свою работу. Но не настолько, чтобы задержаться там дольше, чем на два года, если за это время не получу повышение и жирненькую прибавку.

Она делает паузу, снова берет в руки смартфон и улыбается.

– Ты поймешь это, когда будешь готов, – говорит Алиса таким елейным тоном. Кажется, что она поцелует меня в лоб и шлепнет по заднице, выпроваживая за дверь.

– Мне пора, – говорю я ей.

Выйдя на улицу, я внимательно осматриваю квартал. Холодно, но ярко. Все сверкает. Ветер задувает в мой нос крошечные осколки, и они взрываются там фейерверками.

Худшее место в Нью-Йорке – это, бесспорно, Таймс-сквер. Спросите любого. Но если окажетесь здесь в нужное время, то увидите, как над люками поднимается пар, в точности как в кино, и, хотя здесь нет источающих мудрость саксофонистов в беретах на каждом углу, сам свет уже завораживает. Я пробиваюсь сквозь семейство туристов, каждый из которых тащит на себе катастрофическое количество сумок с покупками, скользя по грязному снегу.

Полицейское присутствие чувствуется повсюду. Каждый раз, когда я вижу кучки копов в районах этой части города, постоянно думаю: стихийное бедствие. Я посмотрел все кинематографические оды, в которых мой родной город заставляют жрать дерьмо, поэтому, если иду куда-то, где отдает большим экраном, – статуя Свободы, Крайслер-билдинг или Бруклинский мост (всех этих мест мы с друзьями стараемся избегать), – то не могу не думать о приливных волнах из «Акульего торнадо».

Повсюду серебристые турникеты, крутятся стайки девчонок-подростков, которые напоминают мне запутавшихся в сетях рыб. Они то задирают головы, то опускают, разглядывая обновления в новостях – в поисках любых изменений, – мечутся между своими смартфонами, светодиодными экранами и магазинчиками.

– Что происходит? – спрашиваю я бангладешского торговца хот-догами, стоящего на своем привычном месте, на углу напротив билетных касс TKTS.

На окраинах города хот-догами торгуют доминиканцы, но здесь – строго бангладешцы. В отличие от продавцов орехов, риса с халяльной курицей или сока, – те тушат курицу совершенно иным способом. Торговец хот-догами тыкает пальцем вверх. И – да-да, какие уж тут шутки. Там Лианна Смарт. Ее четырнадцатиэтажный подсвеченный портрет.

– Настал великий день для «Большого яблока», – воркует голос на видео. Можно подумать, кто-то еще так называет Нью-Йорк. – «Лианна Смарт» от Лианны Смарт.

Она приподнимает руку с фактурным флакончиком, целует его. Это стеклянная бутылочка в форме охотничьего рога, с одной стороны розовая, с другой как бы покрыта инеем.