– Я только быстренько посмотрю, действительно ли Хельга там, – ответил он и вытащил из кармана брюк отвертку. Он что, боялся, что Хельгу до него уже кто-то украл? Изнутри он вытащил еще одну урну, поменьше – так это, по крайней мере, выглядело – и начал возиться с крышкой. С этого момента все пошло не так. Под его кряхтенье и стоны маленькая металлическая крышка откупорилась и отлетела. Гельмут был ошарашен, с какой стремительностью это произошло. Маленькая урна, или капсула, или как уж там она называлась, выскользнула у него из рук, опрокинулась, ударилась о мою голову и с грохотом упала на землю. Старик еще попытался ее поймать, его вытянутые руки застыли в воздухе, лицо выражало безмолвный крик – а я с ног до головы была обсыпана Хельгой. Я потрогала то место на голове, куда ударилась урна, – наверное, шишка будет. Потом я протерла глаза, пытаясь убрать пепел.

– Подождите! Не надо! – Гельмут поспешно спустился вниз и поднял капсулу с остатками пепла.

– Не двигайтесь, – остановил он меня, осторожно опустился на колени и ладонями стал собирать рассыпанный по земле пепел, насколько это было возможно. Я стояла, не двигаясь, и думала о том, что на меня только что, так сказать, высыпали труп. Ну или что-то типа того. Кряхтя, Гельмут встал и осторожно начал стряхивать пепел с моей одежды, собирая его в ладонь. Не задумываясь, он рукой проводил мне по лицу, выковыривая пепел даже из уголков моих глаз. Целая вечность прошла, пока он сказал «так», и мне можно было открыть глаза.

Я уже хотела было отряхнуть свою одежду, как он схватил мою руку и у него из груди вырвалось как заклинание:

– Нет!

– Эм-м, но мне же надо почиститься.

– Но это же Хельга.

– Да. Хм… Но я же не могу теперь вечно ходить, посыпанная Хельгой.

– Да. Я знаю. Знаю.

В нерешительности он переминался с ноги на ногу.

– Можете сейчас со мной ко мне домой пойти? – это прозвучало как приказ, его голос снова обрел уверенность.

– Что? Вы с ума сошли?

– Тогда можно будет Хельгу еще немножко с вас смыть. То, что смоется, я высушу. И вы чистая будете. Я не извращенец и не убийца. – Последние слова он, похоже, старался произнести как можно дружелюбнее, и его лицо скривилось в попытке приветливой улыбки, но это больше походило на зубную боль.

– Именно это и сказал бы извращенец-убийца. Вам не кажется?

Он смотрел на меня так, будто его сейчас вырвет. Потом он выдавил из себя: «Я прошу вас», и казалось, что эти слова его сейчас задушат. Он стоял передо мной: тонкие волосы развевались на ветру, в сухоньких руках останки его подруги (или кем уж там ему приходилась Хельга), сзади у стены фирменная лопата «Вольф-Гартен». Он выглядел недовольным и несчастным одновременно. Было уже, наверное, часа три ночи. А первая электричка в мою сторону отправлялась в семь. Мне хотелось пить, мне надо было в туалет, и дел у меня в настоящий момент тоже особо не было. Из-за депрессии я не склонна была преувеличивать ценность своей жизни, поэтому я сказала:

– Да ну и ладно. Пошли.

Гельмут велел мне прижать руки к телу, как будто ребенка держу, чтобы Хельга как можно меньше с меня разлеталась. Шли мы медленно («Чтобы силу встречного ветра сократить», – сказал Гельмут, но я думаю, он просто устал), а минут через двадцать свернули на небольшую улочку с домами малоэтажной застройки. Старик жил в одном из этих домов, напоминавших бассейн, только вывернутый наизнанку. Дом был облицован таким странным светлым кафелем, какой уместно было бы использовать для внутренних стен бассейна, – но ведь не для фасада же здания.

Гельмут открыл ключом дверь и сразу запихнул меня в комнатку направо – в крошечную, малюсенькую ванную с душевой кабиной.

– Только не двигайтесь, – крикнул он, удаляясь по коридору. Я слышала, как он открывает шкафы один за другим, шарит в них. И через некоторое время он вернулся с пачкой фильтров для кофе и клейкой тканевой лентой.

– Вы что, мистер Макгайвер? – пошутила я.

– Кто? – растерянно переспросил он.

– Ладно. Неважно.

Я наблюдала, как он приклеивает кофейные фильтры один к другому, пока не получился целый коврик. Потом он опустился на колени, положил этот гигантский фильтр в душевую раковину, подогнал его по размеру и закрепил по краям клейкой лентой.

– Я не знаю, как долго клейкая лента продержится в воде. Наверное, недолго. Но не могли бы вы положить вашу одежду в пакет – я вам сейчас принесу – и передать его мне, прежде чем встанете под душ?

– Что?

– Я тогда стряхну Хельгу с одежды и соберу остатки.

– М-м-м… Ладно. Хорошо. Но дверь ведь запирается, да?

– Разумеется. Секунду. Я дам вам полотенце и чистый халат, – сказал он и исчез.

Я в это время рассматривала его конструкцию из фильтров. Идея абсолютно бредовая, подумала я, но сказать это вслух не решалась. Кем бы ему эта Хельга ни приходилась, кажется, она была безумно дорога ему, если он не хотел потерять ни пылинки из ее пепла.

Если бы это был твой пепел, я бы, наверное, так же себя вела. В конце концов, я влезла на кладбище ночью, чтобы навестить тебя, хотя сделать это можно было прекрасно и днем. То есть медаль за душевное здоровье мне бы вряд ли кто-нибудь вручил.

Гельмут вернулся и принес мне махровый халат и полотенце. Когда он вышел из ванной, я повернула старый латунный ключ и осторожно, чтобы рассыпать как можно меньше пепла, разделась. Всю одежду, кроме носков и нижнего белья, я положила в пакет, надела халат и открыла дверь. Гельмут ждал в коридоре и теперь, встав на колени, сунулся в ванную и маленьким ручным пылесосом собрал пепел, насыпавшийся с меня на пол. Думаю, ничего более иррационального мне видеть не доводилось. Мне пришлось помогать ему встать на ноги. Он только взял пакет, кивнул, даже не сказав спасибо, и мелкими шажками вышел из ванной, а потом еще раз обернулся:

– Осторожнее с водой, не включайте сильный напор. Вода будет медленно стекать: из-за кофейных фильтров.

– Хорошо. Я осторожно.

Когда он закрыл за собой дверь, я опять заперлась и повернулась к душу. Стены ванной были облицованы белой плиткой, а в душевой кабинке плитка была с голубыми волнами. Я сразу вспомнила море, тебя и подумала, как бы ты отнесся к тому, что у меня тут умерший человек в волосах. Ты бы точно сказал на это «бомбически», может быть, даже сжал кулак, как Борис Беккер, чтобы жестом подчеркнуть степень супербомбичности. Может, ты спросил бы, как это пахнет и каково оно на вкус. Если бы ты сейчас был здесь. И если бы я не знала, что ответить на последний вопрос, ты бы счел меня дурой.

Я сунулась в волосы, растерла пепел между пальцами, а потом лизнула подушечку пальца – никакого вкуса. А не было ли это каннибализмом? Или я уже совсем с ума сошла? Сколько я уже не спала?

– Все в порядке? – глухо спросил он за дверью.

– Да, все хорошо! – быстро ответила я.

Все супер, Гельмут, я тут как раз твоей подружкой полакомилась. Нет, я действительно слишком долго не спала.

Я встала в душевую и тихонько открыла кран так, чтобы из старомодной лейки над моей головой потекла лишь тоненькая струйка воды. Вода, ударяясь о кофейные фильтры, издавала глухие звуки, как от падающих капель дождя. Я закрыла глаза и просто стояла, думая о твоей могиле и тем самым опять же о тебе.

– А откуда берется дождь? – спросил ты однажды.

– Ну, из облаков, ты же знаешь.

– А облака откуда берутся?

– Хм, это посложнее будет.

Ты пошел в свою комнату, принес листочек, восковой мелок и сунул их мне в руки.

– Покажи! – потребовал ты.

– Ладно, – я начала рисовать что-то похожее на море. – Это море, где скапливается почти вся вода, какая есть на земле.

– И рыбы! Они там тоже скапливаются, – вставил ты. Лицо выражало максимальную концентрацию. Подбородком ты опирался на обе руки: типичная поза Тима-исследователя.

– Ну, да, так сказать. Во всяком случае, на поверхности моря вода испаряется, и на суше, конечно, тоже.

– Испарение мы на природоведении проходили. Это как при сушке белья, да ведь?

– Верно. И эта вода, которая испаряется на море, перемещается маленькими парящими капельками в сторону материка. Если влажный воздух теплее, чем прохладный воздух над землей, он поднимается вверх в атмосфере. – Я нарисовала купол над морем и материком и показала стрелками направление, в котором двигается влажный воздух.

– Ага! – воскликнул ты. Это прозвучало как «Эврика!», во всяком случае, очень значительно.

– Да. А вверху всегда бывает прохладнее, чем внизу. Ты же знаешь, когда мы приезжаем к тете Маргит, там вверху всегда холоднее, чем у нас внизу, правильно?

– Точно!

– Дело в том, что холодный воздух не удерживает воду так, как теплый воздух. И испарившийся водяной пар конденсируется: так это называется.

– Я такого слова не знаю.

– Не страшно. В итоге это приводит к тому, что капельки воды маленькими группами собираются и удерживают друг друга. Мы эти группы видим уже облаками, потому что их так много, что они становятся непрозрачными.

– Ага! – снова воскликнул ты, выхватил у меня из руки мелок и нарисовал облако с улыбающимся личиком.

– Когда эти группы капелек становятся слишком тяжелыми, им сложно удерживаться в воздухе, и рано или поздно они падают вниз. В зависимости от того, насколько воздух холодный, это может быть дождь или град, снег, снежная крупа или еще что-то. – Я нарисовала от облака стрелочки в сторону моря и в сторону материка. – Как видишь, это круговорот. Вода же, которая спускается вниз, снова испаряется.

Ты молчал и внимательно рассматривал рисунок.

– А рыбы тоже могут испаряться?

– Нет, рыбы не могут испаряться.

– Только представь: они испаряются, взлетают в небо, а потом все вниз падают из рыбных облаков. Повсюду только и слышно «плюх», «плюх», а вместо дождя на голову сыплются рыбы! Но они же тогда все мертвые будут!

Лицо у тебя застыло от ужаса.

– Рыбы не испаряются. Только вода.

– А если море когда-нибудь испарится полностью, тогда все рыбы задохнутся? – вся эта тема тебя сильно беспокоила.

– Нет, – сказала я и провела пальцем по стрелочкам. – Вода же все время дождем или другими осадками падает на землю. Это круговорот.

– Мне кажется, я иногда тоже немножко испаряюсь, – прошептал ты заговорщически.

– Да? – прошептала я в ответ.

– Мне кажется, мне надо съесть мороженое, чтобы пополнить внутри запас воды, – добавил ты с улыбкой.

– Да, так и поступим, а то улетишь мне еще в облака!

Я все еще неподвижно стояла под душем. Вода струйками стекала по телу. Дорожки, по которым стекали капельки, оставляли на моих руках узор там, где смылся пепел. Я стала как будто мраморная. Я медленно принялась стирать пепел со своего тела. Механически я проводила руками по волосам, распределяя воду, снова и снова выжимала волосы. Сейчас ты был в облаках. Ты испарился.

В воде вокруг ног образовался серый рисунок. Потом я услышала стук в дверь.

– Вы там?

– Да. Все нормально.

– С фильтрами – получается? – глухо прозвучало через дверь.

– Да, работает!

– Отлично.

Больше ничего не последовало. Я еще один, последний раз выжала волосы, вышагнула из кабинки и вытерлась полотенцем. На махровом ворсе следов пепла не оставалось. Значит, большую часть Хельги я смыла. Я посмотрела в маленькое зеркало над раковиной, чтобы проверить, нет ли за ушами, на шее, еще где-нибудь остатков пепла, а потом надела нижнее белье, носки и халат. Выйдя из ванной, я пошла вдоль маленького коридора.

На стенах были старомодные бежевые обои с узором из коричневых кустиков травы, которые ты без обиняков назвал бы какашечными, пожалуй. Справа находилась винтовая лестница, ведущая вверх и вниз, слева от меня – коричневая деревянная дверь с матовым стеклом, но она была закрыта. Прямо по коридору чуть приоткрытой стояла деревянная дверь, ведущая в комнату, где горел свет. Я вошла и очутилась, к своему удивлению, в очень современной кухне. Стены в пастельных тонах, а панели шкафов покрыты рояльным лаком цвета яичной скорлупы. Я увидела стеклокерамическую плиту, большой американский холодильник с генератором льда и всякими приспособлениями. Прямо передо мной была стеклянная раздвижная перегородка, рядом с которой стоял обеденный стол и четыре стула. На одном из них сидел Гельмут и ковырялся в ручном пылесосе, кисточкой извлекая кусочки пепла и собирая их на белом листе бумаги. Как он различал, какие кусочки были Хельгой, а какие просто грязью – спрашивать я не стала.

– Я все, – объявила я.

– О, очень хорошо. Пусть фильтры теперь высохнут сначала.

– Где мои вещи? Я бы оделась.