Она стояла, как загипнотизированная, но собаки не обращали на нее ни малейшего внимания. Они смотрели на детей.

– Мама, как их зовут?

Голос Евы прозвучал в полной тишине, как слабый писк. Она вздрогнула. Их как-то зовут? Безусловно, у них есть имена, они же собаки. И она их помнила, точно. Имена вертелись на языке, но никак не давались. Они были заперты в дальних чертогах разума, и голосили, просясь, чтобы их выпустил на волю.

– Их зовут Призрак и Тьма.

Все трое одновременно обернулись и увидели Федюшу. Он стоял в проеме двери. Не той, которую открывала Саша, а соседней.

– Господи, напугал!.. – выдохнула Саша. Нервы, взвинченные до предела, в любой момент грозили лопнуть, как перетянутая струна. – Что ты тут делаешь, Федя? Ты вроде ушел домой.

– Да вот, решил, эта, как его… задержаться. Подумал, вдруг вы пойдете к собакам, а детишки-то, не дай бог… ведь дети же, вдруг полезут… вот и решил. Мамка все «пойдем да пойдем», а я думаю, не-а, надо бы погодить, предупредить.

– О чем предупредить, Федя?

– Чтоб поосторожнее с ними, с собаками. А то они, эта… того самого… как бы не выскочили.

– Спасибо, Федя, мы будем начеку. Они что, на самом деле такие опасные?

– Да днем-то нет…

– А почему только днем?

И тут он смутился, этот несчастный идиот. Смутился, потому что сболтнул лишнего и понял это. Выходит, он не хотел говорить, что собаки днем не опасны или ему запретили об этом говорить.

– Ты выпускаешь их ночью, Федя?

– Раньше выпускал, а потом перестал.

– Почему?

– Селод Лексаныч не велел.

Он не умел выговаривать «Всеволод Александрович» и называл отца на свой лад.

– Почему не велел?

Федюша с несчастным видом пожал плечами. Этот здоровенный детина в мешковатых брюках и линялой футболке с гладкими толстыми щеками и глазами пятилетнего ребенка, был не способен выдумать хоть сколько-нибудь приемлемую ложь. Раз оступившись, он боялся вновь ослушаться чьего-то приказа. Это читалось у него на лице.

– Так почему они ночью опасны? Расскажи мне.

Саша взяла его за руку и внимательно посмотрела в глаза. Близнецы завороженно следили за ее действиями. Федюша заволновался, начал переминаться с ноги на ногу, но руку не отнимал. Пыхтел, сопел и, наконец, выдал:

– Н-н-не знаю…

– Но ты знаешь, Федюша. Расскажи, мне это очень нужно. Почему их нельзя выпускать ночью?

В душе идиота шла нешуточная борьба. Лицо дергалось, он вспотел, но потом одна сторона все-таки одержала вверх.

– Да не знаю я! – выпалил он и вырвал руку. – Селод Лексаныч так велел. А больше не знаю ничего… вот.

И насупился, уставясь на Сашу. Руки спрятал за спиной, совсем как малыш, не желающий их мыть перед обедом. Что ж, наскоком завоевать высоту не удалось. Но ничего, лиха беда начало.

– Хорошо, Федюша, ты только не волнуйся, – успокаивающе промурлыкала Саша. – Ты молодец, отлично со всем управляешься, мне нравится. Это хорошо, правда?

Она больше не пыталась до него дотрагиваться, и он немного успокоился.

– Вроде не жаловались… Селод Лексаныч не жаловался.

– Спасибо тебе, Федюша. Будешь и дальше нам помогать? Ты нам очень нужен, без тебя нам не справиться. Так будешь помогать?

– Я, эта… конечно! – вспыхнул он и потупился. – Хотел еще, эта… сказать.

– Говори, – она ободряюще улыбнулась.

– Вы красивая… очень. И дети красивые. Я вас в телевизоре видел, но сейчас вы лучше, эта… вот.

Саша засмеялась. Этот искристый смех всегда работал безотказно.

– Спасибо, Федюш! Мне давно не говорили, что я красивая. Скажи, а почему так странно назвали собак?

– Сам Селод Лексаныч назвал. Призрак и Тьма.

И посмотрел на вольер. Из вольера на ними внимательно наблюдали две пары ореховых глаз. Никакого тебе виляния хвостом, никаких собачьих проявлений привязанности, а ведь их окликнул по имени человек, который их кормит! В голове всплыли отрывочные сведения: ротвейлер считается хоть и не самой умной собакой на свете, впереди идут королевский пудель, немецкая овчарка и еще пара-другая пород, но и тупой его не назовешь.

– Призрак и Тьма, – эхом повторил Ян и сделал шаг к сетке.

Все произошло настолько быстро, что она не успела среагировать. Не успел и Федюша. Как только Ян назвал собак по имени и сделал к ним шаг, обе одновременно бросились. Молча кинулись на сетку и врезались в нее со всего маху, как два болида на гонках Формула-1. Сначала она услышала глухой удар, потом увидела раскрытые пасти. Собаки повисли на сетке, вцепившись в нее зубами. Губы исчезли, глаза исчезли, вместо них зазмеились красные языки и засверкали белоснежные резцы длиной в детский палец. Сетка ходила ходуном, но выдержала натиск. Бросившись, собаки забормотали на низкой частоте, напоминающей звук работающего двигателя.

Вероятно Ян, ее девятилетний сын, так испугался, что не отступил. Собаки бросились, а он как стоял в двадцати сантиметрах от сетки, так и продолжал стоять. Она вырвалась из ступора, загребла сына в охапку и оттащила от вольера. Федюша схватил кусок трубы и со всей силы ударил по сетке. Собаки отпрянули, перестали бормотать, и она услышала, как щелкнули, смыкаясь, зубы. Псы уселись на дощатый пол и уставились на посетителей, как ни в чем ни бывало. Федюша колотил трубой по сетке, но обитатели вольера его словно не замечали. Ян вывернулся из Сашиных объятий и взял Еву за руку. Безотчетный жест, единственно возможный в данной ситуации. Ева стояла, не жива ни мертва от ужаса. Саша присела перед детьми на корточки.

– Господи, Ян, зачем ты к ним подошел? Ты не испугался? Ева, что с тобой? Ты испугалась, маленькая?

У самой внутри все так и дрожало от пережитого. Подошел Федюша с красным, дергающимся лицом. Она посмотрела на вольер за его спиной. Собаки вели себя совершенно спокойно и не обращали на людей внимания.

– Вот за то я и говорю, – проворчал Федюша. Он все еще сжимал в руке кусок трубы.

Ева как будто застыла и только хлопала глазами. Саша обняла ее и прижала к себе.

– Ты в порядке, милая?

– Да, – пролепетала дочь. – Я в порядке, мама.

Но она чувствовала, как напряжено ее тельце.

– Да успокойся, мам. С ней все хорошо, – пробурчал Ян. Он был раздражен, но нисколько не испуган. Интересно, если бы она не оттащила его от сетки, он так и продолжал бы стоять лицом к лицу с этими беснующимися тварями?

– Зачем ты к ним подошел?

Она смотрела на сына, продолжая обнимать Еву. Яну эти объятия явно не нравились. Он предпочел бы утешить сестру сам, без посторонних.

– Хотел посмотреть, что будет.

– Посмотрел?

– Посмотрел.

Она отстранилась от Евы, и поставила близнецов перед собой в ряд.

– Обоих предупреждаю, в первый и последний раз: вольер обходите за километр. Застукаю вас здесь, посажу обоих под замок. В разных комнатах. Вам понятно?

– Не сердись, мам, – тихо сказала Ева.

– Нам все понятно. К вольеру не приближаться, в лабиринт самим не ходить, – Ян безошибочно вычленил, что от них требуется в данный момент, и, как всегда, отвечал за двоих.

– Умный мальчик. А теперь марш в дом.

Только покинув задний двор, Саша наконец-то перевела дух. Федюша плелся за ними, все еще не расставаясь с куском трубы. Обернувшись, она увидела, что собаки разлеглись на полу. Не решившись подняться на террасу для утреннего кофе, Федюша мялся на пороге.

– Так я эта, того… пойду?

– Придешь завтра покормить этих монстров? – спросила она. – Боюсь, сама я не решусь.

– Эта я конечно! – Федюша просиял. – Я обязательно. И эта… не испугались они там? Детишки?

– Все в порядке, не переживай, – мягко улыбнулась Саша, – ты ни в чем не виноват.

– Ага, – радостно закивал он, развернулся и потрусил к лужайке.

Саша зябко поежилась. Стало холодно.

– Пошли в дом, – сказала она детям.

Заботиться об ужине не пришлось. В холодильнике обнаружилось запеченное мясо, свежие огурцы и сырники. Ксения позаботилась обо всем. Она сидела за круглым столиком на кухне и смотрела, как едят дети. Самой есть не хотелось. Дорога и волнения так вымотали ее, что кусок не лез в горло. Сейчас она уложит близнецов спать и попытается собраться с мыслями.

– А здорово ты его сегодня развела, – обратился к ней Ян с набитым ртом.

– Прожуй сначала, – машинально ответила она. – Не поняла, что я сделала?

– Говорю, клево ты развела этого идиота.

Она удивленно посмотрела на сына.

– В каком смысле «развела»? О чем ты говоришь?

– Ты хотела, чтобы он выболтал тебе про собак. Начала хорошо, но не дожала.

– Ян, откуда ты набрался таких слов?

– Каких? – искренне удивился сын.

– Таких! «Развела», «дожала». Так нельзя выражаться, это дурной тон.

– Тон как тон, – он пожал плечами, запихивая сырник в рот целиком.

– Перестань набивать рот! – крикнула она. «Надо держать себя в руках». – Понимаешь, культурные люди так не говорят.

– Да? Получается, ты не культурная? – парировал сын, еле проглотив сырник. – Ты сама так говоришь, я слышал.

– Когда ты такое от меня слышал?

– Когда ты говорила с Риткой по телефону.

– Во-первых, с Маргаритой Владимировной! А во-вторых, тебя никто не учил, что подслушивать чужие разговоры нехорошо?

– Я не подсушивал, ты разговаривала очень громко.

– Он прав, мамочка, мы ничего не подслушивали, – вставила свои пять копеек Ева. – Ты так нервничаешь по телефону, что не слышать невозможно.

Вот она, правда жизни! Думала, они глухие и слепые? Нет, у тебя очень даже сообразительные дети, и наверняка это цветочки из того, к чему они успели приобщиться. Особенно после того, как они все переехали к Волгину.

– Хорошо, пусть вы не подслушивали, а услышали случайно. Понимаете, взрослые, у которых напряженная работа, иногда срываются и говорят не совсем то, что хотели бы. Но с Федей ты все неправильно понял. Я его не разводила, как ты выражаешься, а задавала наводящие вопросы.

– Нет, ты его разводила, но не дожала. Он ничего полезного так и не сказал.

Он смотрел ей в глаза, твердо, как взрослый.

– Сейчас не сказал, скажет позже. Главное, установлен контакт.

«Что ж, если ты так торопишься вырасти, я тормозить тебя не буду. Только вряд ли тебе понравятся многие из тех открытий, которые ждут тебя впереди. Зря ты несешься, как паровоз».

– Ты не имела на это право, – вдруг сказал Ян.

– На что не имела право?

Сегодня сын не уставал ее удивлять.

– Разводить его.

– Еще раз говорю тебе, я его не разводила, а расспрашивала.

– Нет, разводила. Это гадко, потому что он дебил, а ты умная.

Господи, а ему только девять и он еще не добрался до повести «Цветы для Элджернона». Что будет дальше?

– Знаешь, Ян, умные люди обычно только и делают, что пользуются ситуацией. Иначе какой смысл быть умным?

– Я никогда не буду так поступать. Это подло.

– Поживем увидим, сынок.

Не может быть, чтобы она на полном серьезе схлестнулась с девятилетним мальчиком, своим сыном. Это в нем говорит чувство противоречия, желание делать все наперекор. Возможно, он соперничает с ней за Еву и таким образом выражает протест. Просто у него сложный характер, это бывает, это ничего. Конечно, в этой ситуации маленький засранец не прав, но мать на то и мать, чтобы принимать своих детей такими, какие они есть. И любить их, несмотря ни на что.

Ева металась от одного к другому, пытаясь сохранить равновесие между матерью и братом, но не могла придумать, как это сделать. Их игры были для нее еще недоступны. Она очень любила мамочку, но Ян был вне конкуренции.

– Что, доели? – Саша встала из-за стола. Она решила закрыть тему и все спустить на тормозах. – Ева, допивай молоко и марш в постель! Давайте, я вас провожу.

– А ты где будешь спать? – обеспокоенно спросила Ева.