Только я удалился от суматохи на второй этаж, как бригада «скорой» провезла кого-то на каталке в операционную. В этой части здания не было окон, но обычно я определял время суток по состоянию поступающих пациентов. Этим вечером больные разной степени тяжести лежали на койках в коридоре, ожидая свободных мест в палатах. Я встал между койками, когда мимо пронеслась с каталкой вторая бригада, а за ней почти сразу – третья.

Субботняя запарка.

Мимо промчалась последняя каталка, и я успел заглянуть в широко раскрытые невидящие глаза пациента с глубокой раной головы. Бригада завезла каталку в боковую палату, двери закрылись.

– Извините… – обратилась ко мне невысокая женщина, спешившая вслед за врачами по коридору.

Я попытался обойти ее, но она уперла ладонь мне в грудь. Вид у нее был ошарашенный и растерянный. На лбу кровь. Похоже на состояние шока.

– Вы здесь работаете? С ним все будет хорошо?

– Нет, – сказал я, отступая. – В смысле, не работаю.

Я помчался по коридору и, не оглядываясь, завернул за угол. Ноги сами несли меня вперед. Хотелось затеряться в лабиринте отделений и палат. В пустом коридоре я прислонился к стене и закрыл глаза.

У человека на каталке было снесено полголовы.

Наконец я подошел к кофемашине, поискал мелочь в карманах. От палаты Мартина Вика меня отделяло всего ничего, но из-за перегородки я добирался сюда десять минут.

Я опустил первую монету в щель и увидел свое отражение в черной пластиковой панели. Посмотрел вниз и заметил кровавый след от ладони, который оставила на моей рубашке встревоженная женщина. Четкий, хоть отпечатки пальцев снимай. Я сунул деньги обратно в карман и пошел в туалет замывать пятно.

6

Над раковиной висел лист полированной стали. Зеркало наркоманы бы разбили на самодельные ножи. Сталь потускнела из-за вмятин и царапин, так как от листа все равно пытались оторвать хотя бы часть. Мое лицо в нем виделось сюрреалистично, будто искаженная, ненастроенная картинка из другого измерения. Я пригляделся. Темные круги под краснеющими глазами.

Значит, в зеркале я.

В первых двух дозаторах мыла не оказалось, но для комплекта я проверил и третий. Тоже пусто. Отказавшись от идеи отмыть пятно, я просто застегнул пуговицу на пиджаке.

Я уже открыл дверь, но тут из кабинки послышался странный звук.

Похожий на бульканье. На полу валялись надорванные пустые пакетики из-под жидкого мыла. Плоские и блестящие, они напоминали огромных раздавленных личинок. Из кабинки раздался другой звук. Долгий влажный поцелуй.

– Кто здесь? – спросил я.

Ответа не было.

Свет потускнел, я остановился на полпути к кабинке, догадавшись, что я увижу. Толкнул приоткрытую дверцу. Тощая девица в зеленом спортивном костюме с надвинутым на лицо капюшоном сидела на крышке унитаза и высасывала мыло из пакетика. Говорили, что с такого пакетика пьянеешь, как с шести рюмок водки. Правда, чище стать не получится, а вот побочные эффекты неслабые.

Амнезия, слепота и непроизвольное опорожнение кишечника.

Хотя бы далеко ходить не придется.

Ногти странной особы покрывал зеленый лак, а вокруг глаз красовались татуировки в виде пентаграмм разных размеров. Возраст я определить затруднился. Такой образ жизни резко накидывает скорость или значительно уменьшает расстояние на спидометре жизни. Зависит от того, как посмотреть.

Она грязно выругалась и присосалась к пакетику.

Мне стало ее жаль, так что я не особо к ней приглядывался. Только кивнул. Дверца захлопнулась и закрылась на щеколду. В ответ на ругательство можно было пошутить, что помыла бы лучше рот, но слишком мрачная выходила шутка.

7

В заброшенное крыло я вернулся с двумя стаканчиками кофе. Ренник стоял навытяжку и даже не взглянул на меня, когда я поставил стаканчик на конторку. То ли уязвленная гордость не позволила, то ли что посерьезнее.

– Ну, за здоровье, – сказал я, но он не ответил.

Я шел к палате Вика так осторожно, будто мне на спину пришпилили бумажную мишень.

Из-за двери доносилось приглушенное бормотание. Я прислушался, потом постучал и вошел. Сатти сидел рядом с Виком и заканчивал рассказывать какую-то грязную историю.

– Нет, я, конечно, слышал, чтобы политики целовали детишек, но не взасос, как этот.

Обычно Сатти оживлялся, рассказывая пошлятину, но сейчас в его голосе не слышалось привычного задора. Видимо, он просто резко сменил тему.

– Черный. – Я протянул ему кофе.

Сатти взял стаканчик и оставил его исходить паром на столе. Потом с треском откупорил новый флакончик антисептика и натер им руки.

– Что, много народу сегодня?

Я кивнул и посмотрел на Мартина Вика. Мой приход будто нарушил какой-то важный момент, но взгляд блестящих всевидящих глаз оставался неподвижным.

– Не спит?

– Сам, что ли, не видишь? – ответил Сатти.

– Как самочувствие, Мартин?

В лице Вика что-то промелькнуло, взгляд черных глаз остановился на мне. По спине пробежал знакомый холодок. Сатти приблизил ухо ко рту Вика и прислушался.

– Говорит, если в мире есть справедливость, то он выздоровеет.

– Если бы в мире была справедливость, мы бы остались без работы. Нет, серьезно, как он?

– Как раз собирались прочитать прогноз. – Сатти поднес к Вику газету.

Я пригляделся. На фотографии Вик выглядел смущенным и расстроенным.

– Цена жизни, – прочел Сатти заголовок. – Как сообщают наши источники в больнице, мистер Вик цепляется за жизнь, но ему остались считаные дни. – Сатти опустил газету и посмотрел на заключенного. – Не верь тому, что пишут в газетах, Март.

Губы Вика зашевелились. Сатти наклонился к нему и хмыкнул, будто собираясь ответить на вопрос.

– Источником может быть любой, кто побывал в палате. Врач, медсестра, уборщица. Ты ведь не стал бы торговать информацией, а, Эйд?

– Да кто бы мне поверил, – ответил я. – Уверен, что он хочет это читать?

Сатти открыл разворот с фотографией улыбающегося семейства. Их было пятеро. Мать, отец, две девочки и мальчик. Семейство Муров.

– А почему бы не проплыть по волнам памяти, да, Март?

Губы Вика вновь зашевелились, и Сатти наклонился к нему. Потом выпрямился с мрачным видом и медленно перевел взгляд на меня:

– Может, сходишь и отмоешь дерьмо с рубашки?

Я посмотрел на пятно засохшей крови у себя на груди и попятился к двери.

– Конечно. Смотри, кофе остынет.

Не глядя ни на меня, ни на кофе, Сатти повернулся к Вику. Я вышел в коридор. Из палаты снова послышалось бормотание Сатти. Я посмотрел на пост. Констебль Ренник пристально наблюдал за мной. Дуло винтовки нацелилось прямо на меня. Я направился к туалету, гадая, что все это значит.

8

Я включил свет. На полу валялся пустой пакетик из-под жидкого мыла. Такой же, как в туалете за перегородкой. Когда мы с Сатти тут разговаривали, его не было. Я посмотрел на дозаторы над раковинами. Пустые. Распахнул приоткрытую дверцу кабинки. Еще два пакетика плавали в унитазе. Я отшагнул, посмотрел наверх. Панели на потолке прямо над кабинкой не было.

Пульс участился, отреагировав на аномалию. Я вышел из туалета.

Ренник не сводил с меня взгляда.

– Все нормально? – спросил я.

Он не ответил.

– Все в порядке, констебль?

Ренник кивнул, а я прошел мимо него к лестничному пролету.

– У тебя кровь! – окликнул он.

За эти недели я столько ходил по этим ступеням вверх и вниз, что накачал ноги, и теперь быстро спустился на первый этаж, хлопая дверями. Протолкнулся сквозь толпу у регистратуры, надеясь, что у меня просто паранойя, и поднялся по центральной лестнице в отделение. Все так же многолюдно. Я пробрался по коридору к туалету, где видел наркоманку около двадцати минут назад. У писсуара стоял мужчина. Он посмотрел на меня тем еще взглядом, когда я забарабанил в стену кабинки.

Изнутри не доносилось ни звука.

Я отшагнул, посмотрел наверх. Здесь тоже не было панели на потолке. Я распахнул дверцу плечом. В унитазе плавал пакетик из-под мыла. Наркоманка либо смылась в унитазе, либо выбралась через потолок.

Я выругался.

Мужчина у писсуара ретировался, не вымыв руки. Я последовал за ним. Расталкивая пациентов и сотрудников, спустился по главной лестнице. Преодолел лабиринт приемного покоя и снова ступил на лестницу. Лампы замигали, свет потускнел. Погас.

Я нащупал перила и вздрогнул.

Откуда-то шел сильный химический запах, и, кажется, кто-то спускался по лестнице. Сердце чуть не выпрыгивало из груди. Повеяло прохладой. Кто-то прошел мимо меня. Лампы снова зажглись. Я обернулся и увидел тощую в зеленом худи. Сначала она шла, потом побежала вниз по лестнице.

– Эй! – позвал я ее и вздрогнул, когда завыла пожарная сирена.

В узком пространстве лестничного пролета вой отдавался в висках, словно звук пневматической дрели. Я закрыл уши руками, помчался вверх по лестнице. Распахнул дверь на этаж и сразу понял, что что-то не так, потому что Ренника на посту не оказалось. Сквозь вой сирены его было не дозваться. Я бросился к посту охраны, заглянул за конторку и отпрянул. Констебль лежал на полу, схватившись за шею. Сквозь пальцы струилась кровь, булькала в горле и пузырилась на губах, не давая вздохнуть.

Неожиданно из палаты Вика выскочил Сатти, охваченный пламенем, и заметался, натыкаясь на стены. По коридору прокатилась волна жара. Очнувшись от ступора, я сорвал со стены огнетушитель и принялся поливать Сатти. Он покатился по полу, сбивая с себя пламя. Включилась система пожаротушения, нас обоих залило водой. Огонь наконец погас.

Я пробрался мимо напарника в палату Вика, и в нос мне с ходу ударил смрад.

Почерневший Вик дергался в ремнях на все еще тлеющей койке. Я стал заливать его пеной из огнетушителя. Огонь потух, но осталась вонь горелой кожи и паленых волос. Я уткнулся носом в сгиб локтя. Хотел уйти, но еще живой Вик пытался привлечь мое внимание сквозь вой сигнализации.

Я подошел к нему, закрыл глаза и наклонился поближе.

– Не я, – произнес он.

От него исходил жар.

– Я знаю, Мартин…

– Не это, – быстро проговорил он.

Я посмотрел в черные глаза на обгорелом, покрытом волдырями лице. В них светился гнев.

– Муры, – прошептал он.

Кожа вокруг его рта треснула, он принялся бить меня кулаком в грудь. Возможно, говорил что-то еще, но сигнализация орала отовсюду. Вскоре он обмяк на догорающей кровати. Проверять пульс уже не было необходимости.

Шатаясь, я вышел из палаты. Обалделый, промокший до нитки. Сатти дополз до Ренника и пытался руками остановить кровотечение из его шеи.

Вода на полу окрашивалась в алый цвет.

Я ринулся мимо них, на лестницу. Тремя этажами ниже мелькнула убегающая фигура. Я погнался за ней, перепрыгивая через ступени, поскальзываясь в мокрых ботинках, делая виражи на лестничных площадках.

В лестничный пролет виднелись еще силуэты внизу, а когда я сбежал на этаж ниже, дверь рядом распахнулась.

Толпа хлынула на улицу через пожарные выходы.

Сначала я еще видел убегающую девицу, но спустя несколько мгновений понял, что упустил ее. Я проталкивался сквозь толпу и орал, чтобы меня пропустили, но все равно добрался до первого этажа только через несколько минут. У выхода на меня смотрели с отвращением и изумлением. Видели потеки крови у меня на руках, на лице и на рубашке – свежие, влажные от воды. Я взобрался сначала на капот, а потом на крышу «скорой» и вгляделся в парковку, освещенную рассеянным светом натриевых фонарей.

Люди, паника, повсюду.

9

Шел пятый час утра. По статистике, в это время происходит наибольшее количество смертей. Хоть в чем-то мы опережали график. Я позвонил из «скорой» и вызвал подкрепление. Спустя считаные минуты пожарные уже оцепили здание. Я подробно описал прибывшим коллегам наркоманку и рассказал обо всех событиях, которые привели к нападению на Ренника. К обширным ожогам Сатти и убийству Мартина Вика. Я и сам мало что понял из своего рассказа, но старший инспектор кивком разрешил мне идти. Я встал, надеясь завалиться в какой-нибудь бар, но тут мне на плечо опустилась чья-то рука. В пухлой перчатке спецназовца.