Денек выдался жаркий. Самый разгар лета, градусов двадцать пять – тридцать. Отовсюду мерзкий запашок, как из канализации. Проходя по переулку, я чуть не задохнулась от вони. Из-за жары запахи не улетучивались, так что спасения от них не было нигде. Как и от жары.

Я запрокинула голову, глядя на поезд и пытаясь сориентироваться. Интересно, сколько сейчас времени? Я помнила, где находятся все городские часы – с павлином, «Отец-Время»^[10], на улице Маршалл-Филд и многие другие. На небоскребе Ригли-билдинг часы висели со всех четырех сторон: откуда бы вы ни пришли, увидите точное время. Но на том перекрестке, где я стояла, часов не было.

Я не заметила, как светофор переключился на красный. Не заметила, как по улице несется такси, стараясь обогнать конкурента. Просто шагнула на дорогу.

И почувствовала его хватку. Его рука сдавила мое запястье, как в тисках, пригвоздив к месту.

Мне сразу понравилось это ощущение теплой, мощной, оберегающей ладони. У него были толстые пальцы, большие руки, ухоженные короткие ногти. На коже между указательным и большим пальцами – крошечная татуировка, что-то маленькое и остроконечное, напоминающее горную вершину. Какое-то время я просто таращилась на эту чернильную горку.

Он действовал быстро и решительно, остановив меня одним движением руки. Через мгновение такси промчалось дюймах в шести от моих ног. Лицо обдало ветерком. Саму машину я заметила, только когда она полетела дальше, и лишь тогда поняла, что чудом избежала смерти.

На монорельсе с визгом затормозил поезд.

Я опустила взгляд на его руку. Посмотрела на запястье, потом выше – на предплечье, на лицо. Его глаза округлились, брови беспокойно хмурились. Он волновался за меня.

Никто и никогда не волновался за меня.

На светофоре загорелся зеленый, но мы не тронулись с места. Просто стояли и молчали. Прохожие обходили нас. Прошла минута. Две. А он все не выпускал мое запястье. Его ладонь была теплой и липкой. На улице такая жара, что тяжело дышать – ни глотка свежего воздуха. Мои бедра взмокли от пота, джинсы и светло-голубая футболка прилипли к телу.

Наконец мы одновременно произнесли:

– Чуть не сбила.

И дружно рассмеялись, выдохнув с облегчением.

Я чувствовала, как сердце колотится в груди. И совсем не из-за машины.

Я угостила его чашкой кофе. Кажется очень банальным, да? Но больше ничего не пришло в голову.

– Давай я угощу тебя кофе, – предложила я. – Ты спас мне жизнь.

Взмахнула ресницами, положила руку ему на грудь и одарила улыбкой.

И только тогда заметила, что в другой руке он уже держит кофе – кажется, со льдом. Мы оба уставились на стаканчик и хихикнули. Он выбросил его в урну.

– Давай притворимся, что ты этого не видела. Я буду очень рад выпить кофе.

Его улыбка была совершенно искренней: я видела это по глазам.

Его звали Уилл. Он запнулся, когда произносил имя, и вышло «Уи-Уилл». Он нервничал, стеснялся в женском обществе – в моем обществе. Мне это понравилось.

Я накрыла его ладонь своей и сказала:

– Приятно познакомиться, Уи-Уилл.

Вскоре мы сидели рядышком за столиком в кафе, болтая и смеясь.

В ту ночь намечалась вечеринка – на крыше с потрясным видом на город. Вечеринка по случаю помолвки друзей Сэйди – Джека и Эмили. Пригласили ее, а не меня. Кажется, Эмили меня не особо жаловала, но я все равно собиралась пойти – как Золушка, которая отправилась на королевский бал. Платье я позаимствовала из гардероба Сэйди. Оно сидело на мне как влитое, хотя Сэйди – с ее широкими плечами и толстыми бедрами – крупнее меня. Ей это платье ни к чему. Можно сказать, я сделала ей одолжение. Да, у меня была дурная привычка хозяйничать в ее вещах. Как-то раз, занимаясь этим, я услышала скрежет поворачивающегося в замке ключа и пулей вылетела в гостиную всего за секунду до ее появления. Моя дорогая соседушка стояла, подбоченившись, и вопросительно смотрела на меня.

– Выглядишь так, будто затеяла что-то нехорошее, – заметила она. Я промолчала. «Нехорошее» – мой конек. Это Сэйди предпочитала играть в пай-девочку.

Я не только позаимствовала у нее платье, но и купила босоножки с эффектом «металлик» на танкетке и с ремешками крест-накрест. По ее кредитке.

В тот же день я пригласила Уилла на вечеринку по случаю помолвки.

– Мы, конечно, практически незнакомы, но было бы глупо с моей стороны не спросить: пойдешь со мной?

– Почту за честь, – он подмигнул в ответ. Мы сидели совсем близко; его локоть касался моего.

Он точно придет.

Я продиктовала адрес и сказала, что буду ждать.

Мы расстались на том же месте, под монорельсом. Я смотрела вслед, пока он не исчез в толпе. И даже тогда продолжала смотреть.

Я с нетерпением ждала новой встречи.

Увы, у судьбы оказались другие планы: на вечеринку я так и не попала.

А вот приглашенная туда Сэйди – пришла. И резко выделялась на фоне остальных. Уилл подошел к ней, очаровался и забыл обо мне.

Я оказала Сэйди огромную услугу, позвав туда Уилла. Я всегда оказывала ей услуги.

Если б не я, они никогда не встретились бы. Сначала он принадлежал мне, а не ей.

Вот только Сэйди все время забывает об этом.

Сэйди

На нашей улочке нет ничего особенного, как и на любой другой здешней улице. Только горстка коттеджей да сельских домиков, разделенных несколькими деревьями.

На острове меньше тысячи жителей. Мы обосновались в самой населенной части, в пешей доступности от парома. С крутого уличного склона виден материк. Он кажется крошечным, но все равно радует глаз.

Пусть я больше не являюсь частью большого мира, но, по крайней мере, вижу его.

Медленно еду в гору. С хвойных деревьев уже опали иголки, а с берез – листья. Они рассыпались по земле и хрустят под шинами автомобиля. Вскоре их скроет снегом.

Соленый запах моря проникает в оконную щелку. В воздухе веет холодом: осень уходит, настает время зимы.

Сейчас уже больше шести вечера. Небо темное.

Через две двери от моего дома, у Бейнсов, бурлит жизнь. Рядом припаркованы три машины без опознавательных знаков. Так и вижу, как криминалисты внутри собирают улики, снимают отпечатки пальцев и фотографируют место преступления.

Улица вдруг стала другой.

Вижу на нашей подъездной дорожке полицейскую машину. Паркуюсь рядом с «Фордом Краун Виктория», медленно вылезаю. Беру вещи с заднего сиденья и направляюсь к входной двери, настороженно оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что я тут одна. Меня снедает сильнейшее чувство тревоги. Трудно не поддаться воображению, которое уже нарисовало убийцу, прячущегося в кустах и наблюдающего за мной.

Но на улице тихо. Соседи спрятались по домам, ошибочно думая, что там безопаснее. Наверное, и Морган Бейнс так думала.

Вставляю ключ в замочную скважину. Когда я вхожу, Уилл вскакивает. Его мешковатые джинсы пузырятся на коленях, футболка частично выбилась из-за пояса. Длинные волосы растрепаны.

– Здесь полиция, – быстро произносит он. Впрочем, я и сама вижу: служитель закона сидит на краю дивана. – Расследуют убийство.

Уилл чуть ли не задыхается, произнося это слово. Убийство.

Его глаза покраснели: он явно плакал. Достает из кармана платок и вытирает глаза. Из нас двоих Уилл более чувствителен. Плачет при просмотре фильмов. Плачет при просмотре вечерних новостей.

Плакал и тогда, когда я узнала, что он спал с другой женщиной, хоть и безуспешно пытался отрицать это. «Сэйди, у меня есть только ты», – убеждал Уилл много месяцев назад, падая на колени и клянясь, что невиновен.

В его защиту я должна сказать, что не видела ту женщину. Но признаки измены были повсюду.

Я винила в случившемся себя: следовало догадаться раньше. В конце концов, я ведь не первая, на ком он хотел жениться.

Мы стараемся не вспоминать о прошлом. «Отпусти и забудь», как говорится. Только легче сказать, чем сделать.

– К нам есть вопросы, – возвращает меня в настоящее Уилл.

– Вопросы? – Я смотрю на полицейского. Ему за пятьдесят, а то и за шестьдесят. Поредевшие волосы, рябая кожа. Над верхней губой полоска коричневато-седых, как и на голове, волосиков – типа как усы.

– Здравствуйте, доктор Фоуст. – Он смотрит мне в глаза, протягивает руку и представляется: – Берг.

– Здравствуйте, офицер Берг.

Он выглядит взволнованным, даже немного изумленным: обычно ему поступают жалобы на гадящих в соседских дворах собак, незапертые двери и неизменные звонки в службу спасения с вешанием трубки. Но не такое. Не убийства.

На острове всего несколько патрульных, и офицер Берг – один из них. Они часто встречают паром у причала, чтобы убедиться, что все на борту и нет никаких проблем – хотя проблем никогда и не бывает. Во всяком случае, в это время года. Мне говорили, что летом, когда приезжает порядочно туристов, все меняется. Но пока здесь тихо и спокойно. Единственные пассажиры парома – те, кто отправляется каждое утро через пролив в школу или на работу.

– Какие вопросы?

Отто ссутулился на стуле в углу, теребя бахрому диванной подушки. Вижу, как голубые нити распускаются в его руках. Взгляд усталый. Я беспокоюсь: наверняка он пережил стресс, услышав об убийстве соседки. Не испугался ли? Я-то точно испугалась… Сама мысль, что совсем рядом с нашим домом кого-то убили, просто невероятна. Стоит подумать, что произошло у Бейнсов прошлой ночью, как меня бьет дрожь.

Озираюсь в поисках Имоджен и Тейта. Уилл будто читает мои мысли:

– Имоджен еще не вернулась из школы.

– Вот как? – Офицер Берг, похоже, заинтересовался.

Уроки заканчиваются в два тридцать. Путь из школы долгий, но Отто все равно почти каждый день возвращается к трем тридцати или четырем. Часы на каминной полке показывают десять минут седьмого.

– Нет, но она скоро придет. С минуты на минуту, – отвечает муж и ссылается на занятия с репетитором, хотя мы оба знаем, что никаких репетиторов у Имоджен нет. Полицейский заявляет, что ему надо побеседовать и с ней тоже. Уилл кивает.

– Разумеется.

И добавляет, что если она припозднится, то он сам отвезет ее в Центр общественной безопасности. Там всегда дежурит пара полицейских, которые выполняют роль и медиков, и пожарных. Если б у нас что-то загорелось, офицер Берг мог бы примчаться в пожарной машине. Если б у меня или Уилла случился сердечный приступ, офицер Берг мог приехать в карете «Скорой помощи».

Допроса избежал только семилетний Тейт.

– Он во дворе, – успокаивает Уилл, заметив, что я ищу сына взглядом. – Играет с собаками.

Тут я слышу лай. И меряю Уилла взглядом, красноречиво дающим понять, что я думаю о гениальной идее оставить ребенка одного снаружи, когда только вчера на нашей улице произошло убийство. Бросаюсь к окну, выходящему на задний двор, и вижу сына в толстовке, джинсах и криво нахлобученной шерстяной шапке. Он играет с собаками в мяч: со смехом забрасывает его как можно дальше, а «девочки» бросаются за ним, соревнуясь, кто первым вложит его обратно в ладонь маленького хозяина.

Неподалеку виднеются следы костра. Пламя уже погасло, остались только дымящиеся угли. К счастью, он на безопасном расстоянии от Тейта и собак.

Офицер Берг замечает кострище и интересуется, есть ли у нас разрешение.

– Разрешение? На разведение костра? – переспрашивает Уилл. Когда полицейский кивает, муж пускается в объяснения: сын упросил приготовить сморы^[11] после возвращения из школы. Сегодня в классе читали книжку «С – это сморы», и Тейту очень хотелось их попробовать.

– Раньше в Чикаго мы готовили сморы только в тостере. Мы развели совсем небольшой костерок, он совсем не опасен.

Офицеру Бергу это неинтересно.

– Здесь можно разводить открытый огонь только с разрешения.

Муж извиняется, оправдываясь незнанием местных порядков. Полицейский пожимает плечами.