– Может, вам что-то подклеить? Я сегодня отлично клеюсь. Вы не подумайте, что я к вам липну. Вовсе нет, – сардонически заметила я, пытаясь сдуть окаменевшую прядь волос с лица. – Просто думайте быстрее, а то клей застывает. Скажу честно, клей – отличный. Универсальный. Клеит все. И бумагу, и ткань, и кожу… Особенно между пальцами.

Инквизитор достал какую-то порванную папку. Через десять минут я почувствовала себя клеем-карандашом. У меня остался не только порох в пороховницах, сопли в соплах и залежи клея в складках платья. Я щедро подклеивала переплеты, склеивала папки, бумаги и даже книги. «Моя ты умница!» – ласково произнесла старенькая школьная библиотекарша, глядя на подклеенные учебники. – «Почти как новенькие!». «Спасибо, я старалась!» – скромно ответила я, вспоминая, как каталась с горки на своем портфеле битком набитом учебниками, а потом, высунув язык, подклеивала их. Не отказывать же себе в удовольствии!

– Я могу в баночку нацедить клея, – устало предложила я, понимая, что влипла по полной. – Если у вас найдется подходящая емкость, я выжму подол. Просто там еще не все засохло. Благодарности не надо. Меня вполне устраивает то, что домой я уйду вместе с вашим стулом. Боюсь, что в мой интерьер он не впишется, но главное, чтобы я с ним вписалась в дверь. Стул пройдет, пройдет и все остальное. Главное, что с пустыми руками.

– Это может быть расценено с моей стороны, как покушение на чужое имущество, – сощурил желтые глаза инквизитор. Я поймала отблеск его очков. Он пристально смотрел на меня, а я начинала заметно нервничать. На часах было уже полдвенадцатого.

– Как там говорится? Поймать вора за руку? – я посмотрела на свои грязные и липкие руки. – Я ведь стул выносить собираюсь не руками. Так что вам придется ловить вора за другое место. Поверьте, вам будет очень неудобно это делать. Мне тоже…

– Совесть замучает? – поинтересовался канцлер от инквизиции присаживаясь в свое кресло и поправляя ручку, лежащую на столе рядом со стопками бумаг, аккуратно сложенных уголок к уголку.

– Дело не в совести. Дело в том, что я не знаю, пройду ли я с ним в дверь. Так или иначе, догнать меня не составит труда. Поверьте, я далеко не убегу! Но постараюсь,– я уже не знала, смеяться мне или плакать. Нервишки шалили так, что пора бы их поставить в угол. Маленькие террористы, требовали печенья, конфет, горячей ванны и чая, но, увы, ничто из вышеперечисленного мне не светит.

Иногда настигает такое чувство, когда действительно грустно и смешно одновременно. Это бывает тогда, когда попадаешь в идиотское положение. Такое, как у меня сейчас, например.

– Мне нравится твой оптимизм. Как человек, я с радостью отпущу тебя домой, а как инквизитор, я еще не решил, – заметил канцлер от инквизиции, не сводя с меня испепеляющего взгляда святоши и праведника. Я даже проверила, нет ли на мне дыры, которую он прожег. Да нет, вроде еще нет.

– А я, как человек, скажу большое спасибо, зато как журналист обязательно опишу особенности тюремного быта во всех подробностях, – парировала я, глядя как он осторожно разворачивает мои слипшиеся документы.

– Анабель Эрланс. Отличный псевдоним, – произнес канцлер, снова глядя мне в глаза.

– Не жалуюсь, – я отвела взгляд, изучая красивые и явно недешевые обои. На самом деле я только что сломала об него свой скан-детектор эмоций. В приборе для чтения чужих мыслей по глазам произошло короткое замыкание. Запахло горелым.

– Не хочешь почитать, что про тебя пишут? – поинтересовался инквизитор, протягивая мне лист бумаги. Да, я и сама понимаю, что душевный разговор не клеится, зато все остальное склеилось прекрасно.

Дедушка с богатой фантазией разошелся на три листа. «Я – ученый с мировым именем! Я – заслуженный член президиума магического совета, почетный профессор Академии, автор более трех сотен монографий, научных трудов Ирвин Гамильтон обращаюсь к канцлеру от инквизиции. Сегодня я подвергся нападению. Под видом журналистки преступница проникла в мой дом, нанесла непоправимый урон моей репутации и моему имуществу! В результате ее бесчинств пострадал бесценный экземпляр Аннуса, названного в ее честь… »

Я боюсь даже писать статью про этого товарища, потому, что стоит назвать пару его растений, меня растерзают. Сначала на цитаты, а потом на кусочки. А за то, что произошло, я была бы не прочь помочь ему склеить ласты. Благо клей с меня течет в избытке.

– Впечатляет! И это все я? Взгляд со стороны, конечно, хорошо. Только смотря с чьей. Ну что ж. Готовьте штрафы и готовьтесь к тому, что я буду погашать их за ваш счет. Мучимая совестью, как человек, и алчно потирающая руки, как журналист. Вам же все равно, как все было на самом деле? – вымученно улыбнулась я, просматривая все претензии к моей персоне. Лицо стянуло от клея, поэтому даже улыбка стоила мне невероятных усилий.

Ответить мне не успели. На пороге стоял канцлер от магии собственной хмурой персоной, а за его спиной маячил «ученый с мировым именем», он же кляузник по совместительству. Над главмагом не хватало только тучки, которая поливает его дождиком, а над головой «светилы» – начищенного до блеска нимба.

– Проходите. Вы слегка опаздываете, – заметил инквизитор, глядя на красивые часы, украшающие стену его кабинета. «Уж полночь близится, а Германа все нет!» – мысленно вздохнула я, понимая, что отмоюсь я еще не скоро. Если я сегодня не отмоюсь, завтра не отмоются все присутствующие.

– Я так понимаю, что это – та журналистка?– заявил канцлер от магии, заходя в кабинет. – Я как раз хотел поговорить по поводу завтрашней статьи, которую, я так понимаю, она собирается написать.

– Присаживайся, – канцлер от инквизиции указал на кресло. Маг прошел и сел в предложенное кресло. Ирвин сел на стульчик рядом, всем своим видом показывая, что правда на его стороне. – Сейчас тебя, мисс предприимчивость, будут учить, как правильно писать статью про ученого с мировым именем.

Вы время видели? Меня в двенадцать ночи будут учить, как правильно писать. Несите прописи! Сейчас займемся правописанием и левописанием.

– Я предлагаю разойтись по-хорошему. Завтра мы ожидаем увидеть серьезную статью про «великого ученого, внесшего колоссальный вклад в науку». Ваша журналистская работа – представлять людей в выгодном свете, поэтому я настаиваю на том, чтобы статья не выходила за рамки приличия. Все названия растений вы можете заменить на более благозвучные. На свое усмотрение. Мы готовы предоставить всю необходимую информацию, – произнес канцлер от магии, глядя на меня темными колючими глазами и хмуря черные кустистые брови.

Ну да, я ведь – журналист, а не репортер. Для репортера главное – скорость, а для журналиста – качество. Не в первый раз «пишу» интервью. Если вы думаете, что те интервью, которыми пестрят газеты и журналы – настоящие, то я, наверное, вас сильно огорчу. Не каждый человек может давать интервью. Далеко не каждый. И не каждый журналист может расположить к себе жертву так, чтобы получился диалог. Я не говорю про публичных людей, привыкших давать интервью за интервью. Они – профессионалы. Они – актеры. Написанное «мы встретились с имярек в его кабинете» чаще всего на самом деле выглядит так «я целый вечер сидел и обрабатывал корявые ответы, присланные его секретарем на электронку». Или это выглядит, как лихорадочная стенография «бреда сивой кобылы» для дальнейшей художественной обработки до удобоваримого состояния.

– Ирвин Гамильтон – великий ученый. Его растения спасли жизни тысячам людей. Они широко используются в медицине, в парфюмерии, в магии. Думаю, что вам стоит уважить чужие заслуги. Об инциденте, который произошел, думаю, упоминать не стоит. Тем более, никто серьезно не пострадал, – пояснял мне канцлер от магии, пока «великий ученый» рядом чинно кивал, соглашаясь со всем сказанным.

Я промолчала, вспоминая, скольких душевных терзаний стоит превратить «мычащего быка, который не может связать два слова» в «интеллигента в седьмом колене, спокойно цитирующего Шекспира в оригинале наизусть». Легким движением пера «невменяемый неадекват» превращается .... превращается… в «образец для подражания». Реальное: «По пацански отвечаю за базар! Если че – бью рожу! Гы-гы-гы!» в тексте звучит примерно так: «Я – человек слова. Как говорил Вальтер Скотт: «Меньше скажешь слов, скорее справишь дело!» В связи с этим я стараюсь быть немногословным, а доказывать свою правоту исключительно поступками». Аплодисменты – в студию! Гонорар – в карман!

– Простите, но вы сами понимаете, о чем вы меня просите? -скривилась я, глядя в глаза канцлеру от магии. – Разумеется, перечислять все я не собираюсь, но при этом упускать важные детали не намерена. Никакие заслуги в прошлом не смогут покрыть позор настоящего. Выживший из ума старик, заседает в президиуме, входит во все возможные советы исключительно за прежние заслуги, а в свободное от заседаний время занимается сумасшедшими и опасными экспериментами, один из которых чуть не стоил мне жизни. При этом он врет на каждом шагу, поливает меня грязью и пытается выставить виноватой. Что еще можно добавить? Ничего.

В голове уже вертелся неплохой заголовок: «Пошлое настоящее прошлых заслуг». Но я отмела его, как неблагозвучный. Как журналист я не в обиде. А вот как человек....

– Да как ты смеешь! – возмутился Ирвин, вскакивая с места. – Я – заслуженный…

– Вы играете с огнем. Сами понимаете, чем может обернуться для вас правда, – перебил канцлер от магии, сплетая пальцы и хмуро глядя на меня исподлобья.

– Зато я прекрасно понимаю, чем обернется моя ложь. Пусть даже ущерб себе, но во благо чужой репутации, – усмехнулась я, идя на принцип и чувствуя себя, как двоечник на педсовете. – Я напишу статью. Упущу, так сказать некоторые подробности, но факт того, что прошлые заслуги не имеют ничего общего со старческим маразмом, я обязательно раскрою.

– Я еще раз повторяю, – зловеще произнес канцлер от магии. – Статья должна быть серьезной. Да, действительность придется приукрасить, но это – ваша работа. Если бы не Ирвин Гамильтон, то половину города стерли с лица земли эпидемии. Так что своему появлению на свет вы обязаны ему! За вами никто не стоит, поэтому я бы не рекомендовал вам …

Я почувствовала, как кто-то положил руки на спинку моего стула. Я даже не оглянулась. Не скажу, что этот странный жест придал мне самоуверенности, скорее он заставил меня слегка напрячься. Попасть между молотом и наковальней – сомнительное удовольствие.

– Вы же понимаете, чем чревата для вас правда? Даже с морально этической стороны? – поинтересовался канцлер от магии, внезапно сменив тон. – Человек, сидящий перед вами – легенда. Имейте же уважение. Элементарное уважение к чужим заслугам.

– Искажения фактов в угоду прошлым заслугам – неприемлемо, – раздался позади меня голос инквизитора. – Я вспоминаю о прошлых заслугах только при вынесении приговора рецидивистам.

– Я настаиваю на том, чтобы преступницу наказали по всей строгости закона! Мой бесценный Аннус, который я имел глупость назвал в честь это бессовестной девицы, пострадал из-за нее! – орал Ирвин, заглядывая в глаза своему защитнику, тыкая в меня пальцем и вскакивая со стула. На нем был все тот же слипшийся халат, одинокий тапок и заляпанные клеем очки. Жалкое зрелище. «Легенда становится психом!» – промелькнул в моей голове спонтанный заголовок. Неплохо. Совсем неплохо. Я подумаю.

– После этого заявления, я намерен ввести цензуру на названия, – раздался позади меня голос. – С завтрашнего дня мое постановление вступает в силу. Одной бессонной ночи вам должно хватить, чтобы достать словари и вспомнить правила словообразования и благозвучия. В противном случае я каждое заседание буду зачитывать особо понравившиеся названия вслух. Ирвинг Гамильтон! Будет справедливо, если я начну с вас. И если кто-то рассмеется, я приму меры. Даже с учетом прошлых заслуг, боюсь, что ваше кресло освободится очень скоро и его займет более достойный кандидат.

«Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!» – промелькнуло у меня в голове. Канцлер от магии нахмурился и подался вперед. Ирвин надулся от гнева, как индюк, захлебываясь от негодования.