«Робкие свидетели могут спугнуть маньяка. А отважные – сломать ему ребра!» – подвела итог я, подводя читательниц к мысли о привлечении свидетелей криками: «Пожар!».

Низвергнутый тиран выл на кухне, проклиная меня и моего названного двоюродного брата до седьмого колена, вспоминая те времена, когда она единолично главенствовала в доме, и все семейство боялось ей слово поперек сказать. Я с чувством хорошо исполненного гражданского долга бросила письмо в почтовый ящик, в надежде, что оно успеет в утренний выпуск, но с неприятным удивлением обнаружила, что письмо не отправляется! Сломался мой ящик! Нет, я не зря выбросила старый мамин учебник по "теории вероятности", ибо в моей жизни нет места вероятности. Моя жизнь подчинена только закону подлости. И по закону подлости мне придется тащиться в редакцию пешком, заодно прикупить себе печенье к чаю.

Закрыв дверь на новый замок, проверив наличие ключа в кармане, я быстро смоталась туда и обратно, а потом с покупками стала открывать дверь. Ключ повернулся в замке два раза и … застрял. Я сложила пакет с печением на землю, поплевала на руки и почувствовала себя медвежатником. Воровато оглядываясь, я пыталась вынуть ключ и вспоминала инструкцию. Хотелось пойти обратно в магазин, но время было позднее, поэтому пришлось бы ждать до завтра. «Ни лает, ни кусает, в дом не пускает!» – закатил глаза демон. «Еще чего не хватало!» – возмутилась я. – «Еще не хватало, чтобы он руку отгрызал!»

Замок упорно не отдавал ключ и стоял на своем. Я уже подумала, что он вступил в сговор с бабкой.

– А ну отдай ключ! – принципиально возмутилась я, пытаясь вертеть ключом в замке. Ни туда, ни сюда. Я стала тянуть ключ на себя и тут же услышала душераздирающий крик, исходящий, надо понимать, от замка. «Вор! Вор! Вор! Попытка взлома!» – орал замок противным голосом. Не хочу знать, кто подарил этому чуду магической техники такой истерический фальцет, но есть у меня предположение, что их было двое. Один сидел на стуле, широко расставив ноги, а второй с явным усилием ноги обеспечивал ему славу Фаринелли. Верещал замок так оглушительно громко, что у меня возникло ощущение, что похититель моего альбома в своем кабинете вздрогнул и пристально с подозрение посмотрел на дверь.

Через пять минут рядом нарисовался отряд инквизиции. Здравствуйте!

– Итак, что здесь происходит? – поинтересовался незнакомый голос, вызвав во мне легкое разочарование.

– Замок заклинило. Открыть не могу! – ответила я, пытаясь перекричать это чудовище.

– Документы! – потребовал инквизитор, протягивая перчатку. – Ваши и документы о том, что эта недвижимость принадлежит вам!

– Дома все! – возмутилась я, прикидывая, как бы половчее забраться наверх, чтобы вынести документы. Инквизитор положил руку на замок, и он заткнулся.

– Проследуйте за нами! – услышала я, обреченно сгребая бумажный пакет с печеньем. Пока меня вели, я активно грызла свою добычу, стряхивая с себя крошки. На душе что-то радостно предвкушало незабываемую встречу.

По дороге у меня поинтересовались, есть ли у меня родственники, чтобы сообщить им о моем местонахождении. Я облизала сладкие пальцы, покрытые сахарной пудрой, и промолчала. Мы и так направляемся к моему единственному «родственнику». Если что – я не с пустыми руками!

Меня впихнули в знакомый кабинет и закрыли за мной дверь.

– Было у меня нехорошее предчувствие, что ты не дотерпишь до утра, – раздался знакомый голос. – Ты продержалась двенадцать часов, шесть минут и десять секунд. Что у нас на этот раз?

– Печенье будете? – спросила я, протягивая ему пакетик. – Не смотрите на него так. Им еще рано гвозди забивать. Но меня предупредили, что если оно еще немного полежит, то вполне возможно именно его откопают археологи будущего, в качестве окаменелости, по которой будут восстанавливать историю цивилизации.

– Ты мне зубы не заговаривай,– закатил глаза мой «двоюродный братец» с нежным именем Альберт, пока я в красках описывала покупку нового замка и попытки вытащить из него ключ. Эпитетов я не жалела, красноречиво описывая вопли замка, у которого с треском пытались отобрать его добычу. Упомянув незлым словом продавца, который не предупредил меня о том, что такое бывает, неразборчивую инструкцию, которую я выбросила за ненадобностью, я в не самых культурных высказала свое мнение выражениях о магии в целом. В разгар моего повествования, дверь открылась, и вошел отряд инквизиции, таща почерневшего от копоти мужика.

– И все-таки она вертится! – орал потерпевший, размахивая руками и сверкая глазами. – Вы представляете! Вертится!

– Сжечь! Эллиот, я предупреждал! Еще одна жалоба соседей и… – произнес Альберт, откладывая ручку и беря в руки рапорт, открывая его и снова закрывая.

– Вертится! – возмущался мужик, заглядывая всем в глазах. – Вы что? Не понимаете? Это – прорыв в науке! Сенсация!

Потерпевшего выволокли, дверь закрылась.

– Ты приказал его сжечь? Да как ты можешь! – возмутилась я, вскакивая со стула и глядя в холодные глаза «кузена», и внезапно переходя на «ты».

– Я приказал сжечь его записи, чертежи и осевой механизатор. Полный бред, ни капли здравого смысла, – протер очки Альберт, подавляя зевок. – Я его предупреждал, что еще раз и .... Так, а что ты делаешь?

– Ты рассказывай, рассказывай, мне очень интересно, – промурчала я, переписывая из осторожно позаимствованного прямо из-под носа инквизитора рапорта все подробности жизни одинокого изобретателя. Тэкс… Эллиот Эллей… Взрыв… У соседей вылетели стекла… А! Вот еще интересненькое! В прошлый раз ему оторвало палец? Круто! Рухнула… подпорная… стена! Ммммм!

Я подняла глаза, осторожно закрывая папочку и нагло засовывая ее обратно под руку канцлеру. Все. Я справилась! Потом вздохнула, поймав на себе пристальный взгляд, и вернула на стол чужую ручку, положив ее рядом с рапортом. Судя по взгляду, меня только что прокрутили на мясорубке и слепили из меня отличные котлетки.

– Тс… Не будите мою совесть, – я приложила палец к своим губам, пытаясь подавить улыбку. Пришлось опустить голову, изображая покаяние. Пока я изображала кающуюся грешницу, мои глаза пробегали надписи на папочках. Каждый уважающий себя журналист ищет информатора, на котором можно успешно паразитировать. Я, кажется, нашла. Так что я могу неплохо подзаработать на криминальной хронике. Часы пробили полночь. Ой! А что это за папочка со знакомым именем «Ада»?

– А куда это твои журналистские ручки тянутся? – с едва заметной усмешкой заметил канцлер, осторожно отодвигая подальше от меня заинтересовавшие меня бумаги.

– К папочке! – кротко заметила я, с сожалением провожая папку глазами в стол.

– А если папочка даст папочкой по рукам? – услышала я в ответ, глядя, как документы сдвигаются на другой край стола. От меня подальше.

– Тогда я обижусь и буду вести себя хорошо, – буркнула я, понимая, что только что перешла некоторую границу. Если сейчас, я не буду поймана, как правонарушитель «этических норм», с последующим расстрелом на месте из огнемета системы «Да как ты посмела! Устыдись!», а все ограничится ожогом третьей степени от взгляда, то это натолкнет меня на довольно интригующие мысли.

Я осторожно подняла глаза, нарочно потянула руку к первой попавшейся папке, за что была поймана и моментально обезврежена.

– Если я сказал – нельзя, значит, нельзя. Нельзя ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра, ни когда я отвернусь, – его рука в перчатке лежала поверх моей внезапно похолодевшей руки, слегка сжимая мои пальцы. – Ты меня поняла?

«Кайся, Магдалена, со страшной силой!» – хором заорали ангел и демон мне в уши. – «Путь к сердцу инквизитора лежит через покаяние!». «А путь к сердцу журналиста лежит через «возьми, милая, перепиши, что тебе надо!»» – парировала я, глядя на свою прижатую к папке "маленькую преступницу", поверх которой лежала большая "рука правосудия".

– Я ведь только одним глазком посмотрю… – я всячески изображала несвойственное мне смирение, не сводя глаз со стола и чувствуя, как он ме-е-едленно проводит большим пальцем по моей руке. – Мне тоже кушать хочется… И долги выплачивать надо. Чужие, между прочим…

– И это все, что ты хочешь сказать в свое оправдание? – спросил канцлер таким «прокурорским» голосом, от которого мне захотелось научиться телепортироваться. – Я спрашиваю, это все, что ты готова сказать в свое оправдание, мисс Несовершенство?

У меня такое чувство, что мистер Совершенство разглядывает стройные ряды потенциальных любовниц и жен. «Эм.. Эта слишком костлявая, меня уже давно не тянет на холодец. Эта слишком полная, мне жирное нельзя… Это (задирает голову), слишком высокая, эта (опускает голову) слишком низкая. У этой глаза близко посажены, у этой нос подкачал… А есть у вас (вытаскивая первую попавшуюся) точно такая же, только с голубыми глазами, большой грудью и губками-бантиками, только воспитанная-превоспитанная? Нет? Жа-а-аль. Будем искать…» Наш герой с нескрываемым злорадством отмечает, что не родилась еще дама, которая удовлетворит взыскательному вкусу того, кто «слишком хорош для этого мира».

«Держи абонемент на перевоспитание!» – гаденько усмехнулся демон, протягивая мне в мохнатой лапке красивый сертификат. – «Ты только посмотри в его глаза! Там же черным по белому написано: «Не все потерянно! Я тебе перевоспитаю! Через год ты будешь образцом для подражания! Эталоном!». Я мысленно скривилась. «Не вижу в этом ничего плохого. К совершенству надо стремиться, с каждым днем становясь все лучше и лучше!» – возликовал ангел. «Ну да, конечно!» – мерзко усмехнулся демон, почесываясь калькулятором. – «Где же он раньше-то был, пока нас жизнь насиловала?». «Но…» – ангел протянул ко мне руку. «Не ведись!» – прошептал демон. – «Понимаю, искушение велико, но ты подумай сама. Ты – взрослый человек, у тебя есть свои принципы, у тебя есть опыт. Пусть ищет себе какую-нибудь наивную малолетку, и лепит из нее свой идеал! Все, закругляйся, пока не поздно!».

– Я сегодня красноречива, как никогда. Мне не нравится, когда ВЫ называете меня мисс Несовершенством. И скажу сразу, меня уже поздно перевоспитывать, – холодно заметила я, гордо убирая руку. – Даже на правах родственника. Пойду я дальше ковырять свой замок. Всего хорошего. Кушайте печенье или подождите до завтра, когда им можно будет не просто перевоспитывать, но даже пытать особо несговорчивых преступников.

Я встала и вышла. Меня попытались сопроводить, но я категорически отказалась, пытаясь проглотить комочек в горле. Несмотря на мои протесты, меня довели до самой двери дома, открыли этот чертов замок и молча удалились.

В коридоре я прослушала радиопьесу под названием «Я тебя люблю, дорогая моя внучка, только открой мне дверь!», катарсисом которой была имитация «призрачного инфаркта». Увидев, что пьеса не тронула меня до слез, призрак поменял концепцию и стал угрожать мне всеми небесными карами, обещая настолько мрачное будущее, что Альфред Хичкок подавился, а Стивен Кинг расплакался.

Повалявшись немного на кровати, я услышала стук в дверь. Нехотя надевая ботинки и наскоро застегивая платье, я выглянула в окно. На пороге стояла фигура в черном.

«Ути-бозецьки ты мой! Кто к нам пришел?» – умилился демон, пока ангел всхлипывал и разглядывал полысевшие крылья, похожие на куриные.

Я спустилась, поинтересовалась, кому не спится и не работается в ночь глухую, прислушиваясь к ответу. Ответа не последовало. В дверь снова постучали. Стучали уверенно и очень настойчиво.

«Открой!» – затрепетал ангел, растирая заплаканные глазки.

И я открыла. На пороге стоял инквизитор в маске и плаще.

– Чем могу быть полезна? – поинтересовалась я, хмуро глядя на маску смерти.

– Здесь неподалеку нашли девушку. Жертву, – раздался незнакомый мне голос. – Нам нужен свидетель! Пройдёмте со мной.

Как человеку мне никуда не хотелось идти, а вот как журналисту… Через минуту я закрыла дверь, и вооружившись ручкой и бумагой, проследовала на место преступления. В переулке сидела девушка с плаката, вздрагивая и глядя полубезумными глазами куда-то в стену.