– А я… Ну, скажем так, мы с Карлом решили, что ради того куша, который нам светил, отсидка одного из нас – не самая большая потеря. Естественно, я не хотел проходить через такое, – признается он достаточно легко. – Но зато посмотри, что у меня есть сейчас.

– Вы с Карлом решили?

– Ну, конечно, в большей степени так просто получилось. Вариантов тогда было не особо много. Карлу пришлось выбирать, кем пожертвовать, он сбежал с деньгами, а нас с Басиром схватила полиция Руанды.

– И после этого, – не верит Рид, – после того как вы четверть века провели там, он приезжает в Джакарту… И вы с ним решаете открыть магазинчик денег? После того как он вас сдал? Что за херня? Вы не похожи на святого, простите уж за каламбур, ваше преосвященство. Да вы должны были первым делом взять Басира под ручку и вместе посадить Гринберга в яму со скорпионами!

– Все не так, как выглядит на первый взгляд, Эйдан. – Эчизен задумчиво чешет локоть. Это его старая привычка, и сейчас Риду начинает казаться, что под рукавом рясы может прятаться огромный уродливый шрам. – Они никогда не были друзьями. Мы с Карлом – да, а у них не сложилось с самого начала. И меня Карл не планировал подставлять.

– Ну да, – зло хмыкает Рид.

– Я приехал в Джакарту практически голым, сойдя с корабля руандийцев. Как ты думаешь, на чьи деньги строилась эта церковь? На чьи деньги я набирал людей? А кто, по-твоему, оплатил операцию, чтобы я снова мог ходить? – Эчизен посмеивается. – Не воображай себе лишнего, мальчик. Карл не предавал меня, а я не предавал его. В любом плане могут быть сбои.

Рид тоже улыбается, вместо того чтобы раздраженно цокнуть языком. Лично он придерживается философии Басира: убить ублюдка, который заставил тебя пройти через ад на земле, – это даже не месть, это восстановление кармической справедливости. Впрочем, раз Эчизен на стороне Гринберга, у Рида нет причин плыть против течения.

– Но ты прав, я сильно рисковал, согласившись на производство в городе Картеля. Тем не менее именно из-за него у меня было и остается самое надежное алиби на всем острове: Басир думает, что я ненавижу Карла точно так же, как и он сам.

Рид качает головой. Он сваливает. Он покивает, будет поддакивать, посочувствует – ай, какая подстава, ай, как вам не повезло – и-и-и на полной скорости… Как будто мало у него своих проблем: за пять тысяч километров отсюда Руссо, наверное, уже слышал новости о террористе, захватившем самолет с помощью зажигалки и неотразимого обаяния. Может быть, уже даже выслал в Индонезию пачку своих ребят. У Рида очень плотный график, Картель в него не влезает, так жаль, так жаль, давайте как-нибудь в другой раз соберемся.

На следующей неделе? Через пару лет? В прекрасном никогда?

– Когда Картель вышел на него, Карлу пришлось бежать, – продолжает Эчизен, пока не замечая, как от его бывшего ученика уже побежала пунктирная линия в сторону черного хода. – С ними он бы не смог пересечь границу, а с нами у него связаться не получилось – и он пустил их на рынок.

Иисус Христос Наркозвезда, какой же хреновый план. Спросили бы Рида – он специалист по лучшим планам, он бы вам сразу так и сказал: «План – дерьмо дерьма». А еще специалист по лучшим планам вам бы сказал: «Собирайте манатки, прячьте кокаин в фигурки Девы Марии и сваливайте, пока все это не закончилось резней».

В итоге специалист по лучшим планам ничего не говорит.

– Как всегда… Безбашенный риск очень в его духе. – Кажется, это эвфемизм, а епископ и сам понимает, что они крупно облажались. – Он покинул страну, не успев передать оттиски нам, и теперь мне приходится носиться по городу вместе со всеми, чтобы заполучить их обратно. Старый маразматик, во имя Господа.

– Как я понимаю, мы наконец переходим к событиям нашего столетия? – вздыхает Рид с ювелирно выверенной ленцой.

– Именно. Лестари, дай этому сыну божьему, пожалуйста, карту острова. И ручку.

Он говорит это неизменно плавным голосом, однако Рид снова чувствует, как волоски на затылке готовы встать дыбом. Эчизена никто и никогда не смог бы заболтать: он всегда помнит, зачем ты ему нужен. И Рид ему нужен, чтобы…

– Работа, о которой вы говорили, я должен буду рисовать схемы побега от Картеля? – пытается отшутиться он.

– Когда ты только начал работать на меня… – любуясь игрой закатного солнца на витражах, будто бы рассеянно, с ноткой ностальгии говорит епископ, пока Лестари действительно кладет перед Ридом карту. Что за приколы? – …Ты был дерзким и совсем глупым белым пацаном, непонятно как выжившим в трущобах, с твоим-то наглым языком… При нашей первой встрече ты заявил, что… Как там было? Память уже подводит…

Ага, сто раз, с нарастающим раздражением думает Рид. Ты все помнишь до каждой буковки, старый манипулятор. Тем не менее он подыгрывает:

– Я сказал, что буду счастлив войти в сени святого дома, чтобы посвятить свою жизнь Господу.

– Почти, – соглашается епископ. – Правда, звучало это как «только тронь меня, и я разрежу тебе горло и нассу в него, ты, пидор».

Ой, да?

– Это все мой селатанский акцент.

Рид машинально берет в руки ручку и принимается ее вертеть. Нарастает ощущение, что епископ в своей обычной хитрой манере заманивает его в капкан.

– Хорошее было время, – вздыхает Эчизен, а потом рассеянно взмахивает ладонью, будто пытаясь ухватить какое-то фантомное забытое воспоминание. – А еще ты только и болтал, что о том мальчишке… Как там его звали? Тот, с которым ты вырос?

Ручка в пальцах у Рида дергается и замирает. Капкан издает жесткий, скрежещущий звук, но из него еще есть шанс выбраться, и Рид пытается:

– Ваше преосвященство, вы же меня знаете. Я компанейский парень. У меня этих друзей почти столько же, сколько недругов. – Он щелкает пальцами. – Могу перечислить всех в хронологическом порядке.

– Эйдан.

– Да подождите отказываться!

– Я говорю про конкретного твоего друга, – обманчиво мягко прерывает его епископ. – И ты об этом знаешь.

Конечно, про конкретного, старый ты урод, и Рид понял, что ты понял, что Рид понял. Но знаешь что? Иди к черту. И этот кое-кто конкретный тоже пусть идет к черту. Дудки. Рида ждет лодка до Куала-Лумпура, понятно?

Рид злится и оттого даже не шутит в ответ.

– Видишь ли, в чем дело, Эйдан… Я сказал, что ты очень удачно оказался в городе. – Епископ медленно поднимается с кресла и также медленно обходит стол. – Не только потому, что сейчас дому Господню очень пригодились бы твои таланты, хотя я их и не умаляю. Давай я расскажу с самого начала.

Он останавливается сбоку от Рида, сложив руки за спиной и рассматривая застекленный винтажный сервант, в котором выставлены иконы.

– Оттиски Карл сбыл мелкому дельцу по имени Сиритат Чантара.

Господи, это что, Чопинг? У него есть нормальное имя? Вот она, главная новость дня.

– Денег выкупить у Карла оттиски в одиночку у Сиритата не было. Поэтому ему пришлось быстро искать сообщника. И он нашел одного.

Рид тут же проводит связь с предыдущей темой разговора. О, черт. Нет. Нет-нет-нет, только не говорите ему, что этот узкомордый придурок…

– Они договорились продать их «Желтым Тиграм», группировке из Сурабаи. Но сообщник Сиритата обманул и его, и покупателей. Украл оттиски и скрылся.

Черт, вот дегенерат, с глухой злобой думает Рид.

– Это Сиритат рассказал, когда Салим его навестил. Правда, вместе с Салимом его решил навестить и Картель – к сожалению, слухи в этом городе расходятся быстрее, чем Господь карает неугодных. Но в любом случае и мы, и они опоздали. Оттисков у Сиритата уже не было.

Воровать из-под носа у Картеля, ну ты и…

– Поэтому, пожалуйста, Эйдан, – епископ поворачивается к нему лицом и мягко просит: – Отметь на карте все места, где мог лечь на дно твой друг Хитрец Мо, про которого ты так часто травил байки.

Поправочка: Хитрец Мо был его недругом, но Рид уверен, что сейчас епископа не интересуют такие нюансы. Да и байки, которые травил про него Рид, носили не однажды-мы-как-то-с-моим-приятелем характер. Скорее их сюжет можно было уложить в предложение: «Ага, Мо снова что-то замышляет, пойдемте сломаем ему нос».

В общем, может, вступив в Церковь, Рид и трепался о нем – но только в уничижительном ключе, понятно?

Бесполезный кусок безмозглого дерьма. Воровать то, на что охотится Картель, да Рид поверить не может, что этот прыщ решится на такое… Его же теперь убьют.

Сваливай, говорит он себе. Это не твои проблемы.

Твои проблемы, говорит он себе, – это Руссо, который хочет снять твой скальп и съесть его с красным вином, а не идиот, который в тринадцать лет чуть не переехал тебя на мопеде.

Отметь на карте то, что они от тебя хотят, говорит он себе, а затем нарисуй поверх огромный член, если хочешь, – и, ради всех святых, руки в ноги и пошел отсюда.

Вслух Рид говорит другое:

– А что, если… – почему-то произносит его рот, – если я сам его найду?

Если бы можно было вырубить себя, Рид бы себя вырубил. И отпинал бы по ребрам бесчувственное тело.

– О? – улыбается епископ. – Я-то думал, ты уже успел составить план побега. В конце концов, именно в этом ты хорош… – Он смотрит на него хитро. – Неужели решил задержаться в родных пенатах?

– Я найду его вам, – повторяет Рид упрямо, – окей? Без шуток, ваше преосвященство. И если эти ваши скрижали Завета у него – я их вам верну.

Капкан со скрежетом захлопывается.

Эчизен улыбается – и на этот раз есть в этой улыбке что-то триумфальное. Он молча возвращается к столу, а Лестари помогает ему сесть – в последнее время у старика, видимо, совсем плохо с ногами.

– Очень хорошо, – кивает епископ. – Очень хорошо, Эйдан. Я верю, что ты сможешь найти Хитреца Мо быстрее, чем Картель. Ты ведь сможешь?

И смотрит на него в упор.

– Ладно, договорились, – говорит Рид так, будто, согласившись, он делает всем одолжение. – Но у меня одно условие.

И он скрещивает руки на груди.

– Церковный шмот я больше не надену.

Глава 3

На следующий день Риду выдают бойскаутский стартер-пак: «Глок», нож и церковный костюмчик. Все казенное, костюмчик новенький, с сияюще-белой, цвета «стрелять-вот-сюда», колораткой, а пистолет – старый и щербатый.

Утро Рид проводит в часовенке на территории церкви, завтракая арахисом с колой, приводя оружие в приличный вид и наблюдая за тем, как Нирмана намыливает шею курьерам, заносящим выручку. То ей не хватает, то ей слишком много, то в следующий раз за тебя башлять никто не будет, щенок, – в общем, Нирмана как была чем-то средним между полным дзеном и праведным насилием, так и остается. В своем строгом сестринском одеянии она всегда выглядела сдержанной и хладнокровной, пока не открывала рот.

Для бешеного преступного калейдоскопа, коим является Джакарта, в ней слишком многое остается неизменным.

Рид прищуривается, беря на мушку вычищенного пистолета фарфоровую голову статуи Девы Марии. Дева Мария угрозы переносит стоически – вот это яйца, вполне в ее духе. Рид закидывает арахис в рот. Деву Марию загораживает Салим, и при всей гамме спутанных чувств, которые Рид к нему испытывает, пистолет он все же опускает.

– Одевайся, и поехали, – бурчит тот и бросает на скамью рядом с Ридом пакет.

– Тебе не нравится мое парадно-выходное? – Рид разводит руками: в одной – ствол, в другой – теплая кола, на футболке с принцессой Мулан – шелуха от арахиса. – Я ж говорил: я это не надену. Могу забросить в келью. Будет чем дыры в потолке затыкать.

Кельями зовутся комнаты в католически стилизованном зданьице за церковью. В этой халупе живут ящики с оружием, ростовые холодильники для трупов грешников и перебитая аппаратура из нарколаборатории. Каждая келья готова стать президентским люксом для церковников, нуждающихся в защите Господа. Там вчера вечером Рид повесил себе гамак среди контейнеров с сортированным кокаином и навернулся с него всего дважды.

Он трет поясницу, ощущая фантомную боль, и повторяет: