Первым делом нужно было представить нас всех «Гэй Обманщице», научить ее принимать все четыре наших голоса и отпечатки больших пальцев правой руки. На это ушла всего пара часов, потому что Зебби помогала Дити. На код понадобилось еще меньше, он базировался на старой военной мелодии – предполагалось, что никакой вор не заподозрит, что машина открывается на стук, а если догадается, то не сможет угадать правильную мелодию. Зебби называл этот марш «Пьяный солдат», Джейкоб сказал, что это «Маркитантская лодка», а Дити заявляла, что песня называется «День получки», потому что так говорил ей дедушка Джейн.

Мужчины решили, что она права, поскольку Дити помнила все слова. В них говорилось о «пьяном матросе» вместо «пьяного солдата», и упоминались и «маркитантская лодка», и «день получки».

Закончив процесс знакомства, Зебби выкопал откуда-то документацию на Гэй: один том на ее тело, второй на ее мозги. Второй он вручил Дити, а первый унес в наш подвал. Следующие два дня были легкими для меня и тяжелыми для Дити – я держала фонарик и делала заметки на планшете, пока она изучала эту книгу, хмурилась, а затем потела и пачкалась, занимая разные невозможные положения под машиной, а однажды даже выругалась в такой манере, которая заставила бы Джейн нахмуриться.

Дити добавила:

– Тетя Козочка, твой зять совершил с этой кучей «спагетти» такие вещи, которым нельзя подвергать достойный компьютер! Это какой-то ублюдочный гибрид.

– Ты не должна называть Гэй «это», Дити. И она вовсе не ублюдок.

– Она нас не слышит, я отсоединила ее «уши», за исключением того кусочка, который следит за новостями, а он замкнут на вот этот уходящий в стену провод. Сейчас она может разговаривать с Зебадией только в подвале. О, я уверена, она была хорошей девочкой, пока эта горилла ее не изнасиловала. Тетя Хильда, не бойся задеть чувства Гэй, у нее их нет. Для компьютера она довольно туповата. Любой заштатный колледж и большинство школ имеют в собственности или арендуют компьютеры куда мощнее. Гэй, в сущности, кибер, автопилот с небольшой цифровой емкостью и ограниченной памятью. И модификации, которые наспех прикрутил ей Зебадия, сделали из нее нечто большее, чем автопилот, но не превратили в компьютер общего назначения. Скособоченный гибрид. У нее куда больше опций случайного выбора, чем требуется, и у нее есть дополнительные функции, о которых IBM никогда и не мечтала.

– Дити, а зачем ты снимаешь панели? Я думала, ты всего лишь программист? Твоя работа – программы, а не механизмы.

– Я и есть математик-программист. Я не стала бы пытаться модифицировать этого монстра, даже получив письменный приказ от своего любимого-но-хитрого мужа. Но как, во имя Аллаха, специалист по программам может думать об оптимизации кода, если он не знает, как тут все устроено? Первая часть этой книги рассказывает, ради чего был создан этот автопилот… а вторая часть, ксерокопированные страницы, показывают те непристойности, которым Зебадия выучил сам ее. Эта долбаная кучка чипов теперь говорит на трех логических языках в едином интерфейсе, хотя была создана только для одного. И она не воспримет ни один из них, пока не услышит одну из двусмысленностей Зебадии. И даже тогда она редко отвечает на кодовые фразы одинаково два раза подряд. Что она говорит в ответ на «Ты Умница, Гэй»?

– Я помню: «Готова поспорить, босс, ты всем девчонкам это говоришь. Прием».

– Иногда. Чаще всего, поскольку у этого ответа выставлена частота появления в три раза выше, чем у любого другого. Но послушай это:

«Зеб, я такая умная, что сама пугаюсь»

«Тогда почему ты отказал мне в повышении?»

«Мне не интересны комплименты! Убери лапу с моего колена»

«Не так громко, дорогой. Я не хочу, чтобы мой парень услышал»

…и там есть еще. Как минимум по четыре ответа на любую из кодовых фраз Зебадии. Он использует только один список, но автопилот отвечает в разных вариантах на каждую из его фраз – и все они означают либо «Принято», либо «Неизвестная команда. Перефразировать».

– Мне нравится эта идея. Забавно.

– Ну… мне тоже. Я одушевляю компьютеры, думаю о них как о людях… а такой наполовину рэндомный список ответов делает «Гэй Обманщицу» еще более живой… хотя она не живая. И даже не особенно гибкая, по сравнению с наземным компьютером. Но… – тут Дити улыбнулась, – я собираюсь приготовить мужу несколько сюрпризов.

– Как, Дити?

– Ты знаешь, как он говорит: «Доброе утро, Гэй. Как ты?», когда мы усаживаемся завтракать.

– Да, мне это нравится. Так дружелюбно. Она обычно отвечает: «У меня все хорошо, Зеб».

– Да, но это код, запускающий тесты. Он приказывает автопилоту выполнить программу самопроверки и доложить о наличии действующих инструкций. Это занимает меньше миллисекунды. Если он не получит этот или эквивалентный ответ, он бросится прямиком сюда, чтобы разобраться – что не так. Но я собираюсь добавить еще один ответ. Или даже не один.

– Я думала, ты отказалась что-либо модифицировать.

– Тетя Хиллбилли, это программы, а не провода и микросхемы. Мне разрешили вносить изменения и поручили расширить диапазон ответов для каждого из нас, используя наши голоса. Это элементарное программирование. Ты говоришь «доброе утро» этому устройству, и оно – когда я закончу – ответит тебе и назовет Хильдой или миссис Берроуз.

– О, пусть она зовет меня «Хильда».

– Хорошо, но давай позволим ей назвать тебя время от времени «миссис Берроуз» для разнообразия.

– Ну… хорошо. Оставим ей индивидуальность.

– Я могу даже заставить ее называть тебя… с очень небольшой вероятностью… Козочкой.

Я захохотала:

– Сделай это, Дити, пожалуйста. Но я хочу быть рядом, чтобы видеть лицо Джейкоба.

– Ты увидишь, ведь я не запрограммирую ее отвечать таким образом только на твой голос. Просто не говори ей: «Доброе утро, Гэй», если папа не слушает. А вот штука для моего мужа: Зебадия говорит: «Доброе утро, Гэй. Как ты?», а динамик отвечает: «Я-то в порядке, Зеб. А вот у тебя ширинка нараспашку и глаза красные. Ты что, с похмелья опять?».

Дити такая серьезная и в то же время игривая.

– Сделай это, дорогая! Бедный Зебби – он пьет меньше любого из нас. Но ведь на нем может не быть штанов на молнии.

– Зебадия всегда надевает что-то к столу. У него даже трусы на молнии. Эластик ему не нравится.

– Но он узнает твой голос, Дити.

– Не-а. Потому что это будет твой голос – модифицированный.

Так и получилось. У меня контральто с диапазоном вполне под стать актрисе – или подружке, которая одолжила «Гэй Обманщице» ее оригинальный голос. Не думаю, что у меня есть та знойная, похотливая нотка, что у нее, но я прирожденный имитатор. Дити позаимствовала какой-то вихлескоп – осциллоскоп? – у своего отца, моего Джейкоба, и я репетировала, пока мои фразы для «Гэй Обманщицы» не стали соответствовать ее оригинальному репертуару, и Дити сказала, что не может их различить без тщательной проверки.

– IX –
Дити

Мы с тетей Хильдой закончили перепрограммирование как раз за то время, что понадобилось Зебадии и папе, чтобы придумать и создать контуры безопасности и другие узлы, которые должны были превратить «Гэй Обманщицу» в континуумоход – когда в нее установят машину пространства-времени. Задние сиденья пришлось убрать, чтобы разместить папино устройство на переборке и приварить его к корпусу, а потом сиденья пришлось сдвигать на двадцать сантиметров назад, чтобы добавить пространства для ног. Приборы управления гироскопами и тройные верньеры переместились на приборную панель водителя, все управление ручное, но была одна голосовая команда: если кто-то из нас скажет «“Гэй Обманщица”, верни нас домой!», то машина и пассажиры вмиг окажутся в Уютной Гавани.

Я доверяю папе. Он дважды благополучно вернул нас домой, сделав это без контуров безопасности и рычага мертвеца. Последний был запараллелен с командой «Домой!», в обычном состоянии был зафиксирован и спрятан, но его можно было вынуть и зажать в кулаке. Имелись другие контуры безопасности – температуры, давления, состава воздуха, радар столкновений и датчики иных угроз. Если мы возникнем внутри звезды или планеты, то ничто из этого нас не спасет, но нетрудно посчитать, что шансы упасть с лестницы и свернуть себе шею намного выше, чем шансы занять одно пространство с другой материей – пространства много, массы мало, по крайней мере, в нашей родной вселенной. Мы надеялись, что это будет верно и для других вселенных.

Заранее узнать, как обстоят дела в других пространствах Числа Зверя, невозможно, но «трус не пустится в дорогу, слабый вымрет по пути»^[48]. Никто из нас ни слова не сказал о том, что отправляться в другие вселенные совсем не обязательно. Да и наша родная планета стала недружелюбной. Мы больше не говорили о «Черных Шляпах», но помнили, что они никуда не делись и что мы до сих пор живы лишь потому, что затаились и позволили всем считать, что мы мертвы.

По утрам за завтраком у нас улучшался аппетит, когда «Гэй Обманщица» вместо обзора найденных новостей докладывала: «нет данных». Зебадия, я совершенно уверена, считал, что его кузен мертв. Не сомневаюсь, что он все равно отправился бы на Суматру в безнадежной попытке его разыскать – если бы у него появилась жена, а в перспективе и ребенок. Я пропустила месячные, как и Хильда. Наши мужчины подняли тосты за наши пока еще не раздувшиеся животики; мы с Хильдой неохотно пообещали быть хорошими девочками – есть, сэр! – и осторожными. Хильда присоединилась к моей утренней разминке, мужчины тоже, едва поймали нас за этим занятием.

Зебадия мог бы обойтись без физических упражнений, но он, похоже, получал от них удовольствие. А папа убавил в талии всего за неделю пять сантиметров.

Вскоре после тостов Зебадия испытал оболочку «Гэй Обманщицы» на герметичность, нагнав четыре атмосферы внутри и выведя наружу манометр.

Пока наш пространственно-временной кораблик был запечатан, мы мало что могли сделать и потому закончили работу рано.

– Поплаваем? – предложила я.

В Уютной Гавани не было бассейна городского типа, а горный ручей слишком холодный. Папа исправил этот недостаток, когда спрятал его под землю: через трубы отвел воду под землей в заросли кустарника, где создал «природную» горную речушку, что протекала рядом с домом. Потом он закатил в русло огромный валун, добавил к нему несколько поменьше, чтобы получился бассейн, который можно было наполнять и сливать. Для стыков он использовал окрашенный цемент, чтобы бассейн казался творением природы.

После моих слов можно подумать, что папа у меня настоящий Пол Баньян^[49]. Папа и вправду мог бы построить Уютную Гавань только собственными руками. Но все подземные этажи вырыли испаноязычные рабочие из Ногалеса, и они же смонтировали сборный домик на поверхности. Воздушный кран доставил детали и материалы из строительной компании Альбукерке, которую мама Джейн купила для папы через подставных юристов в Далласе. Краном управлял сам менеджер компании. Он был уверен, что это заказ богатого клиента юридической фирмы и что самым разумным будет выполнить работу и обо всем забыть. Папа командовал процессом на техасском диалекте мексиканского, с помощью своей секретарши, то есть меня – испанский был одним из языков, которые я изучала в аспирантуре.

Рабочие и механики не имели ни малейшего представления, где они находятся, но им хорошо платили, их хорошо кормили, они комфортно жили в сборных домиках, которые привез тот же кран, все тяжелые работы выполняла техника – а в таких условиях кого волнует, что именно делают «gringos locos»^[50]? Два пилота должны были знать, где идет строительство, но они летали на сигнал радиомаяка, которого тут больше нет.

Вся эта секретность была вызвана вовсе не Черными Шляпами; о законе джунглей я узнала от мамы: никогда не давай налоговой инспекции никаких зацепок. Плати наличными, держи рот на замке, не проводи через банки ничего, что позже не будет отражено в декларации. Плати налоги чуть выше, чем ожидают при твоем уровне жизни, и соответственно декларируй доходы. Нас проверяли трижды после смерти мамы; каждый раз правительство возвращало небольшую «переплату», ну а я получила репутацию девушки туповатой, но честной.