Деваться ему было некуда, не замерзать же здесь, и он согласился. Вот так случайно мы и познакомились. Хотя мы не стали друзьями не разлей вода, но какое-то светлое чувство совместно пережитой беды осталось во мне навсегда. Драки так и продолжались и, как я знаю, продолжаются до сих пор, и мы с Мишкой по-прежнему были по разные стороны, но теперь по молчаливому согласию никогда не вставали друг против друга, и если случай вдруг сводил в драке, только кивали и расходились. Почему-то он до сих пор считал себя моим должником, как будто я его спас, хотя на самом деле тонули мы оба. Не знаю, мы никогда не обсуждали тот случай, может, из-за того, что я не раздумывая кинулся его спасать, или потому, что отвел к себе. Я же после того случая считал себя в какой-то мере ответственным за него, и после того, как он бросил школу и пошел охотиться, я даже попросил дядьку, чтобы он посодействовал и Мишке выделили богатый участок. В общем, все это неважно, главное – я точно знал, что любую мою просьбу он выполнит.

Пить мне не надо было, но и отказываться было нельзя, обижу. Водка так прочно вошла в быт этих людей, что теперь она была встроена во все их обряды и верования, еще сохранившиеся после стольких лет сначала христианизации, потом атеизма, а сейчас веры в золотого тельца. Теперь водкой скрепляли договоры, приносили в дар своим лесным и речным духам, и прочая, и прочая. Так что отказаться нельзя было никак – радость встречи обязательно должна быть обмыта священным напитком.

Я с сожалением видел, что Мишка понемногу спивается – мы одних лет, а у него сейчас тряслись руки, как у алкаша с солидным стажем. Я же после московской ночи в клубе, когда друзья привозили меня домой чуть теплого, на следующий день принимал ванну, ел и опять был здоров, как будто и не пил. Эвенки вообще были слабы против зеленого змия, и действовал он на них по-своему – не веселье, не песня, а драка и агрессия обязательно были спутниками пьянки.

Мишка, хоть и был невысоким и худеньким, словно подросток, в драку кидался с пол-оборота. И то, что соперник мог быть на две головы выше и тяжелее его в два раза, никогда его остановить не могло. Этакая горячая северная кровь, но это, конечно, если он был в подпитии. Трезвый он был добрый, скромный парень, который всегда старается поменьше быть на виду.

После того, как мы все выпили – Люба хватанула так же, как и мужики, почти полстакана – и посидели, Мишка прямо на глазах стал оживать. Морщины у него разгладились, глаза заблестели – алкоголь делал свое дело. Вместе со здоровьем к хозяину, похоже, вернулось осознание окружающей обстановки, и он смутился.

– Ты это, Люба, хоть бы закуску какую приготовила. Гость все-таки.

Той водка тоже пошла на пользу, она раскраснелась и ожила.

– Сейчас, сейчас, Мишенька. Сейчас приготовлю что-нибудь. В летнике печь разожгу, а то в избе потом не продохнешь от жары.

Она вскочила и понеслась на улицу. Был самый лучший момент, чтобы поговорить о деле, – мы одни, водка еще не свернула Мишку на другой бок, он как раз начал соображать.

– Слушай, Миша, я ведь к тебе не просто так, я по делу.

– Во, а я как раз хотел спросить, каким это ветром тебя занесло.

– Да нехорошим, очень нехорошим ветром.

Я помолчал, не зная, с чего начать, потом решился. С Мишкой можно было говорить прямо, он прекрасно знал, чем занимается наша семья, – да и большинство людей, в районе, наверное, знали, но помалкивали. И он даже знал дядьку, как раз прошлой зимой мы с ним заезжали сюда. Дядька присматривал места для расширения дела и искал новые пути вывоза камня.

– Плохо дело, Мишка. Росомаху убили.

– Да ты что!

Мишка даже вскочил.

– Да не поверю! Он же бессмертный.

Потом, похоже, по моему виду понял, что это правда, сел и трезвым голосом добавил:

– Сочувствую. Мощный был человек. Рассказывай – как, где, кто и чем я могу помочь.

– Сейчас, Миша. Соображу, с чего начать…

Рассказал я ему почти все, утаил только про роль Валерки, так как тут никакой уверенности не было и надо было еще самому разобраться, ну и еще некоторые детали. Не стал, конечно, говорить, что я убил человека. Ни к чему на человека лишние тайны навешивать, и так много наговорил. Потом объяснил, что мне надо от него. Закончил я как раз вовремя – в сенцах загремело, и появилась Люба. В руках у нее дымилась сковорода.

Выслушав меня, Мишка молча взял бутылку и разлил остатки по стаканам. Потом взял стакан.

– Ну, давай, помянем дядю твоего.

Люба не стала спрашивать, за кого это мы тут пьем, пока она возилась с едой, ей, похоже, опять стала плохо, и она едва дождалась, когда в руке появится стакан. Мы выпили.

– Ты прав, – наконец заговорил приятель. – С водкой надо подождать. Сначала решим твои дела, потом выпьем.

Эти слова меня приятно удивили, все-таки я боялся, что водка сегодня победит, и все пойдет прахом. Ведь как я ни надеялся на Мишку, я сам видел, что творит водка с людьми, заставляя их не то что забыть про дела, заставляя забыть вообще про саму жизнь. Даже про детей и про родителей. Молодец Мишка, не сдался змию, надо все-таки определять его к нам в бизнес, нельзя больше отпускать его от себя – скатится к черту.

– Ты давай закусывай. Мне чего-то не лезет.

Он пододвинул ко мне сковородку с большими кусками жареной рыбы. Это пришлось очень кстати, обедал я уже черт знает когда. Лучше бы, конечно, мяса, но тут не ресторан, ешь что дали.

– Смотри, – продолжил Мишка. – На дворе ночь, но это ничего. Если, говоришь, бабки есть, то договориться можно и сейчас. Тебе срочно или все-таки до утра дотерпишь?

Я подумал.

– Если бы от кого-нибудь позвонить, узнать кое-что. Тогда уже будет видно. Утром или сейчас. Как мне помнится, тут же у вас вроде стационарные телефоны работают?

– Да, работали вроде. Есть у людей.

– Миша, да ты что?!

Это очнулась засыпавшая Любка.

– У меня ведь есть телефон. Ты забыл, что ли?

Мишка удивленно раскрыл глаза.

– Да? Не помню. А я, наверное, и не знал. Куда мне звонить.

– Есть, есть. Матери еще до перестройки поставили, она же директор школы была.

– Мать помню, а про телефон нет.

Вот блин! Чертыхнулся я, знал бы, уже давно бы позвонил, дома у родителей, да и большинства родственников постарше тоже были телефоны. Я сам, правда, уже сто лет не пользовался стационарным аппаратом. Привык к мобильнику.

– Пойдем прямо сейчас, – засобирался я. – Позвоню, тогда все и будет ясно. Далеко до тебя, Люба?

– Рядом, – ответил вместо нее Мишка. – Ты чё? Тут все рядом, деревня три двора. Раньше, видишь, и школа была начальная, а сейчас…

Он махнул рукой и тоже поднялся.

– Пошли, Люба.

– Ну и что будем делать? Похоже, твои дела совсем дрянь…

Я думал так же. То, что я сейчас услышал от родной матери, оглушило меня. Родня откуда-то уже знала, что дядю Афанасия убили. И что главный подозреваемый – я! Кто принес такую весть, она не знала, ей это сказал отец, когда вернулся от родни. Они, конечно, в это не верят, но сегодня у дома дядьки полдня стоял милицейский уазик. Отец хотел туда сходить, но она не пустила, завтра сама сходит к ним, узнает, что происходит. Под конец она тихо спросила:

– Сынок, ты ведь этого не делал?

Вот черт, что происходит? Каким образом стало известно о смерти Росомахи? Там были только я и убийцы. Я еще никому не говорил, что дядька убит, только вот сейчас Мишке. Значит, те, кто убил, и рассказали. Но зачем?! Когда ликвидируют конкурента, то не трубят об этом на весь мир, все делается тихо. И главное – что за глупая идея выставить меня убийцей? Да в это никто в поселке не поверит! Я был дядькин любимчик, это все знают. Значит, это не война? А что тогда? И кто тогда разгромил базу и пытался убить меня? В общем, яснее ничего не стало.

– Можно я еще позвоню?

Мишка махнул рукой – конечно! Как только мы пришли, он услал Любу куда-то, понимал, что мне надо поговорить одному. Он и сам порывался уйти, но я остановил, пусть видит, как я ему доверяю.

Я набрал номер приемного покоя, может, Сашка сейчас на дежурстве, я очень хотел услышать ее. Мне опять повезло, дежурная медсестра позвала Сашу, и через несколько минут в трубке зазвучал родной голос. Как только она поняла, кто звонит, она заплакала.

– Коленька, это правда, что говорят в поселке? Что твоего дядю убили?

Она на секунду замялась, всхлипнула и продолжила:

– И что ты имеешь к этому отношение?

Я кое-как успокоил ее. Я почувствовал, что она мне верит. Правда, она опять заплакала, когда я сказал, что не могу рассказывать, что произошло. Однако она тоже не знала, откуда появилась эта новость, кто рассказал о том, что Афанасия Гурулёва убили.

– Не знаю, милый. Просто все говорят, и всё. Тем более в больнице все про нас с тобой знают, и мне каждый про это норовит напомнить. Коля, я не знаю, что там произошло, но я знаю, что ты бы этого не сделал. Ты никогда человека не убьешь. Я жду тебя. Когда ты приедешь?

Я вздохнул, уже убил, правда, кого, не знаю до сих пор.

– Точно не знаю, милая. Но очень скоро. Жди, мы скоро увидимся. Все будет хорошо.

В это время ее позвали в палату. Она уже начала прощаться, но вдруг закричала в трубку:

– Коля! Я дура! Я самая большая дура в мире! Я забыла главное! Мне звонил твой двоюродный брат Валера. Он сказал, что не может с тобой связаться, но, если ты будешь звонить, ты обязательно позвонишь мне. Он сказал, чтобы ты ни в коем случае…

В трубке вдруг щелкнуло, потом затрещало, и связь прервалась.

– Саша, Саша! Что он сказал?

Все было бесполезно, телефон умер. В трубке только трещало, не было даже никаких гудков. Я несколько раз вешал и снимал трубку, но результат был тот же – постоянный треск, словно где-то рвали простыню. Мишка сходил и позвал Любу, та взяла трубку и сразу сказала:

– Опять. Так часто бывает, раз и треск. Так у всех в деревне. Говорят линия старая, где-то замыкает. Надо подождать несколько часов, он должен опять заработать.

– Всё, Миша! К черту, я еду. Пойдем договариваться. Пока я там не появлюсь, так и будут всякую ерунду придумывать. Я сам расскажу все, что случилось.

Решение пришло само собой. Чем дольше я здесь, тем больше могут про меня рассказывать те, кто все это задумал. Хотя может, я сам себе мозги забиваю, может, никакой задумки и нет. А это всё так, как всегда после непонятного преступления, – все придумывают свои версии. Я ведь был рядом с дядькой, а раз я жив, а он мертв, значит, я главный подозреваемый.

Я спрятал в карман пачку, от которой сейчас отсчитал несколько купюр пожилому чумазому мужику со странным именем Феофил, хотя Мишка звал его Федя. Тот, получив плату, радостно заулыбался:

– Если чё, если понадоблюсь, завсегда зовите. Хорошему человеку всегда рад помочь.

Я понимал, что готов он помочь не просто хорошему человеку, а хорошему человеку, готовому заплатить ему пятьдесят тысяч за пять часов дороги. Этому меня учил дядька – если нужный человек, сразу прикорми его деньгами. Ничего, что дорого, ты потом еще заработаешь, зато у тебя в нужную минуту будет нужный человек. Человек со своим вездеходом, человек нужный, и в следующий раз я уже смогу договориться с ним без участия Мишки. Мало ли что, вдруг того не будет в деревне.

Вездеход обдал меня солярочным дымом, газанул, развернулся на месте и, лязгая гусеницами, пополз обратно в тайгу. Хозяин машины, он же водитель, напоследок помахал мне рукой в открытое окно, и машина исчезла среди деревьев. Через какое-то время пропало и тарахтенье дизеля, лишь иногда еще прорывалось металлическое лязганье гусениц на особо глубоких рытвинах.