Мне не хотелось ни с кем встречаться, и я несколько мгновений молча стоял в коридоре, убеждаясь, что Росс и отец находятся в кабинете. Отец что-то говорил, слов я не различал, но по тону слышал, что он недоволен. Очевидно, Росс выслушивал лекцию о том, как именно я опозорил семью. Я быстро прошел мимо двери музыкальной комнаты, из которой доносились звуки лютни, и вспомнил, что мама и сестры часто собираются там после обеда, чтобы почитать стихи или что-нибудь сыграть. Тихо открыв переднюю дверь, я вышел в ночь, царившую над Широкой Долиной.

Отец создал вокруг нашего дома зеленый оазис. Это был островок иллюзии, попытка сделать вид, что мы живем не вдали от цивилизации в бесконечной и голой степи. Более ста бережно взлелеянных деревьев защищали дом от ветра, разгуливающего по равнине. Отец даже провел воду из реки, чтобы соорудить, к радости моих сестер, маленький прудик и фонтан в их садике. Тихое журчание манило меня туда.

Я вошел в него через арку по усыпанной гравием дорожке. Решетка, которую я помогал устанавливать несколько лет назад, полностью заросла вьюнком, с веток золотой ивы свисали маленькие фонарики, проливая на поверхность пруда серебристый свет. Я сел на облицованный камнем край и вгляделся в воду, пытаясь понять, живы ли еще в нем декоративные рыбки.

– Собираешься съесть парочку?

Я ошеломленно повернулся. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя сестра Ярил разговаривала так язвительно и жестоко. В детстве мы с ней были очень близки. Когда я учился в Академии, Ярил не только радовала меня своими письмами, но еще и пересылала мне записки от Карсины так, чтобы об этом не узнали наши родители. Она сидела на кованой скамье под великолепным кустом жимолости. Я не заметил ее, подходя к пруду, потому что на ней было серое платье, сливающееся с тенями. Сейчас же она наклонилась к свету, и гнев ожесточил ее милое лицо.

– Как ты мог так с нами поступить? Я буду чувствовать себя униженной на свадьбе Росса. И бедная Карсина! Разве это она предвкушала? В последние две недели она была так счастлива и взволнована. Она даже выбрала ткань на платье, чтобы оно сочеталось с твоей формой. А ты явился в таком виде!

– Это не моя вина! – возразил я.

– Правда? И кто же засовывал тебе в глотку еду, хотелось бы мне знать?

– Это… мне кажется, это как-то связано с чумой спеков.

Слова слетели с моего языка сразу же, стоило этой мысли прийти мне в голову. Сперва она показалась мне довольно глупой. Все знали, что чума спеков истощает человека. Но когда я произнес это вслух, странные кусочки воспоминаний вдруг сложились во все объясняющую картину. Давнишний разговор между отцом и Россом, подслушанный мной, и слова толстяка из балагана уродов в Старом Таресе. Он утверждал, что некогда был солдатом каваллы, пока его жизнь не разрушила чума. Даже интерес доктора Амикаса к моему весу приобрел новое, мрачное значение.

Но все это казалось ничтожным по сравнению со словами, которые я слышал во сне. Древесный страж побуждала меня-спека поглощать магическую сущность умирающих людей. Неожиданно я вспомнил, каким видел себя в том сне – с громадным животом и толстыми ногами. И сама она была огромной – мне не хватало длины рук, чтобы обхватить ее пышное тело.

Вспомнив, я почувствовал отвратительную вспышку возбуждения и постарался отрешиться от него, но прежде в памяти всплыл ее шепот: «Ешь и толстей от их магии». Я замер на месте, все мои чувства обострились, но я слышал лишь мягкое журчание воды и шорох листьев, трепещущих под порывами ночного ветра.

– Не считай меня дурой, Невар, – презрительно фыркнула моя сестра. – Может, я и живу здесь и меня воспитывает глупая старуха из Старого Тареса, а тебя отослали в большой город проходить подготовку в замечательной школе, но с головой у меня пока все в порядке. Я видела людей, болевших чумой спеков! И все они тощие как жерди. Вот что чума делает с людьми. А не превращает их в боровов, которых откармливают на сало.

– Что я знаю – то знаю, – холодно проговорил я.

Я произнес эти слова тоном старшего брата, к которому прибегал, чтобы положить конец нашим детским спорам. Но Ярил больше не была маленькой золотоволосой девочкой, какой я ее оставил почти год назад. Ее больше не пугает простой намек на бо́льшие познания.

– А я знаю то, что знаю я! – фыркнув, ответила она. – То, что ты жирный, как боров, и опозоришь всю семью на свадьбе Росса. Что подумают обо мне родные Ремвара, если у меня такой брат? А если они решат, что я тоже раздуюсь, как пузырь? Я надеялась, что на этой свадьбе смогу произвести на его родителей хорошее впечатление, чтобы он мог просить моей руки. Но они меня даже не увидят, ты заслонишь меня своей тушей.

– Я этого не хотел, Ярил. Остановись на мгновение и подумай о моих чувствах. – Обида, которую я испытал, встретив у отца столь холодный прием, расцвела яростью из-за ребяческого беспокойства Ярил о том, как будет выглядеть она. – Ты эгоистична, как ребенок. В каждом письме ко мне ты клянчила подарки, и я, дурак, их тебе посылал. А теперь, когда я вернулся домой, чудом выжив в чумном городе, ты презираешь меня за мой внешний вид. Отличный прием я у вас встретил! Только у мамы я нашел каплю сочувствия к моему положению!

– Неудивительно! – резко бросила Ярил. – Ты всегда был ее любимчиком! А теперь, когда ты больше не годишься в солдаты, она сможет вечно держать тебя при себе. Карсина откажется от тебя, жирного борова, и тогда она и ее родные отберут у меня Ремвара. Ведь именно его ее отец сперва для нее выбрал. Ты все испортил, Невар, ты эгоистичная свинья.

Прежде чем я смог ей ответить, она прибегла к козырной карте всех женщин – разрыдалась и, закрыв лицо руками, умчалась в темноту.

– Ярил! – окликнул я ее. – Вернись, Ярил!

Но она не послушалась, и я остался в одиночестве у дурацкого пруда с рыбками, который когда-то помогал строить. Тогда идея отца казалась мне чудесной. Теперь же я видел, насколько это глупо. Пруд с рыбками и фонтан выглядели чуждо на этой земле. Создавать нечто, что нельзя сохранить без ежедневных тяжких усилий, – тщеславие, пустая трата сил и оскорбление, нанесенное красоте окружавшей нас природы. То, что прежде я считал уютным убежищем посреди суровой равнины, теперь представилось мне бессмысленным капризом.

Я опустился на скамью, на которой сидела Ярил, и задумался над ее словами. Она была в ярости и воспользовалась своим сильнейшим оружием, чтобы ранить меня. Но что из этого правда? Попросит ли Карсина своего отца разорвать договоренность с моим? Я знал, что это должно меня беспокоить, но на меня накатила такая волна голода, что я почувствовал лишь тошноту и опустошенность. Я наклонился вперед и обнял свой живот, словно он был моим союзником, а не врагом.

Именно в такой жалкой позе я услышал на дорожке легкие шаги. Я выпрямился и приготовился к новому сражению, но вместо вернувшейся Ярил увидел свою мать, освещающую себе путь фонарем.

– Вот ты где, – мягко сказала она, увидев меня. – Почему ты не пришел на обед?

– Я решил, что мне лучше держаться от него подальше. – Я постарался, чтобы мой голос прозвучал весело. – Как видишь, возможно, я в последнее время слишком много обедал.

– Не стану отрицать, что твой вид меня удивил. Но я скучала по тебе. А нам с тобой даже не удалось поговорить. И… – Она замешкалась, а потом осторожно продолжила: – И мне нужно, чтобы ты вернулся в дом и зашел со мной в комнату для шитья.

Я встал, благодарный за то, что у меня появился союзник.

– Ты распустишь швы на форме, чтобы она лучше на мне сидела?

Она улыбнулась, но покачала головой:

– Невар, это просто невозможно. Там недостаточно ткани, и, даже если бы я смогла что-нибудь сделать, это бы ужасно смотрелось. Нет, сынок. Но у меня есть в запасе отличная синяя материя, и, если портнихи примутся за работу сегодня же, мы успеем сшить что-нибудь приличное к свадьбе Росса.

Сердце сжалось у меня в груди при мысли, что я безнадежно растолстел, чтобы надеть свою форму, но я лишь расправил плечи, принимая тяжкую правду. «Приличное». Мама мне поможет, и я не буду выглядеть посмешищем на свадьбе брата.

– Портнихи? – спросил я, по-прежнему стараясь, чтобы голос звучал весело. – Когда это мы так разбогатели, что стали нанимать портних?

– С тех пор, как твой брат решил жениться. Впрочем, это связано не столько с богатством, сколько с простой необходимостью. Два месяца назад я выписала двух портних с запада. И правильно сделала – нужны новые занавески и шторы, и постельное белье для комнат твоего брата, и праздничная одежда для всей семьи, и бальные платья для твоих сестер. Мы сами ни за что не справились бы со всем так быстро и чтобы хватило времени на прочие приготовления.

Она шла впереди, подняв маленький фонарик так, чтобы он освещал нам путь. Я смотрел на изящную фигуру матери, легко ступающей по тропинке, и вдруг почувствовал себя чудовищным и бесформенным, похожим на огромного зверя, ковыляющего вслед за ней. В доме царила тишина, пока мы шли по коридору в комнату для шитья. Я представил, что отец с Россом сидят в его кабинете за тихой беседой, а Элиси отправилась спать. Я хотел было упомянуть, что говорил с Ярил и что она убежала в слезах, но старая привычка защищать маленькую сестричку возобладала. Хоть и обиженный на нее, я все же не хотел, чтобы у нее были неприятности. Я промолчал.

Я вытерпел все то неприятное время, пока мать измеряла меня и записывала результаты. Она хмурилась, и я понимал, что она изо всех сил старается скрыть свое потрясение. Когда она обмеривала талию, в животе у меня громко заурчало, и она едва ли не отпрыгнула от меня. Потом нервно рассмеялась и вернулась к прерванному занятию.

– Надеюсь, синего материала хватит, – закончив, с беспокойством проговорила она.

Мои внутренности скрутило болью от нового приступа голода. Когда все прошло, я сказал:

– Карсина рассчитывала, что я буду на свадьбе в форме.

– Откуда бы тебе знать? – с лукавой улыбкой спросила мать, а потом тихонько добавила: – И не надейся, Невар. Честно сказать, я думаю, нам придется заказать для тебя новую форму, когда придет пора возвращаться. Не знаю, как тебе удавалось носить ту, которую ты привез домой.

– Она мне годилась, когда я уезжал из Академии. Да, немного узковатая, но я мог ее надеть. Мама, я правда не понимаю, что со мной происходит. Я не задерживался в пути и ел не больше, чем обычно, но с тех пор, как я уехал из Академии, я еще сильнее поправился.

– Все дело в еде, содержащей крахмал, которой вас кормят в Академии. Я слышала, что кое-где пытаются экономить деньги и дают учащимся дешевую еду. Например, картошку, и хлеб, и…

– Дело не в еде, мама! – едва ли не резко перебил ее я. – Я начал набирать вес, поправившись после чумы. Я думаю, это каким-то образом связано.

Она молчала, и мне стало стыдно, что я нагрубил ей, пусть и ненамеренно.

– Невар, все молодые люди, перенесшие чуму, превратились в мешки с костями, – принялась она мягко отчитывать меня за ложь. – Не думаю, что мы имеем право обвинять в этом твою болезнь. Но полагаю, долгое выздоровление, много часов, проведенных в постели, когда только и остается, что есть и читать, могут изменить человека. Я сказала то же самое твоему отцу и попросила его не быть с тобой слишком суровым. Не обещаю, что он учтет мое мнение, но я его попросила.

Мне хотелось закричать, что она меня не слушает, но я с трудом взял себя в руки.

– Спасибо за то, что выступила в мою защиту, – только и сказал я.

– Как и всегда, ты же знаешь, – тихо проговорила она. – Когда завтра закончишь работать, вымойся как следует, а потом приходи на примерку. Дамы будут здесь, чтобы мне помочь.

Я глубоко вздохнул. Гнев отступил, поглощенный мрачным потоком уныния.

– Я позабочусь о том, чтобы быть чистым и сдержанным, – пообещал я. – Доброй ночи, мама.

Она потянулась поцеловать меня в щеку:

– Не отчаивайся, сын. Ты столкнулся со своей ошибкой, принял ее и теперь сможешь исправить. Отныне все будет только лучше.

– Да, мама! – послушно ответил я и вышел.