Бедная женщина стала бороться. Бороться с пастором, с каждым его распоряжением, приказанием, пожеланием. Поняв давно, что сгубила карьеру мужа и сама избрала скромную жизнь пасторши вместо блестящей и рассеянной жизни жены знаменитого певца, она вымещала на муже свою ошибку. Не зная английских законов, она думала, что получит развод, а вместе с ним и половину состояния и уедет за границу. Но все было против нее, а стать вне общества она не решилась. Так и шла ее жизнь в полном отдалении от мужа, который жил в своем кабинете и после рождения Алисы не переступал порога супружеской спальни.

Пасторша, ища развлечений на стороне, все же вела внешне безукоризненную жизнь, и репутация ее была незапятнанной. Пастор соблюдал внешний декорум счастливой семейной жизни и не пропускал случая быть вместе с женой там, где этого требовали обычай или этикет. Его доброта и джентльменская вежливость с женой вводили всех в заблуждение. Да и кому могло прийти в голову, что, имея мужем одного из известнейших ученых, человека большого музыкального дарования и честнейшей души, можно быть недовольной своей семейной жизнью.

Непостоянная в своих увлечениях, пасторша часто искала новой влюбленности, но тщательно скрывала свои порывы от домашних. И Дженни, убежденная, что мать – жертва самодура-отца, обожала мать вдвойне, стараясь вознаградить ее за холодность мужа. Но не так давно зоркие глаза Дженни стали кое-что подмечать, чего пасторше вовсе не хотелось, хотя она и старалась воспитать Дженни на свой лад, уверяя, что в Италии не скрывают своих чувств.

Однажды Дженни нечаянно столкнулась с матерью, когда та под густым вуалем выходила из подъезда чужого дома вместе с малознакомым мужчиной. Ни мать, ни дочь не произнесли ни слова за всю обратную дорогу. Дженни и дома молча прошла к себе. За обедом она, правда, уже овладела собой и старалась отвечать обычным тоном. Но в сердце ее уже не существовало алтаря.

Поверженный кумир перестал держать ее в своей власти. Дженни не плакала, не стонала. Она охладела сразу. И пасторша поняла, что свое любимое дитя она теряет. Но и сейчас она не признала своих ошибок. Она хотела, чтобы Дженни принимала ее манеру жить как единственно правильную и возможную.

Избалованная привязанностью Дженни, пасторша не могла смириться с одиночеством в семье и решила соблазнить ее проектом блестящего замужества.

Не одну бессонную ночь она обдумывала ситуацию. Она легкомысленно перебирала молодых людей и пожилых лордов, знакомых и незнакомых. И успокаивалась к утру на том, что найдет Дженни жениха с состоянием, именем и блестящим положением и тем вернет себе дочь.

Так и жила семья пастора, и никто не сознавал, кроме самого отца, что смерть уже нашла дорогу в их дом.

Глава III
Письма Дженни, ее разочарование и борьба

Алиса опоздала к завтраку, опоздала на целых двадцать минут. Лорд Бенедикт, Наль и Николай собрались в кабинете хозяина и ждали свою гостью, которая за эти два месяца, пролетевшие как один день, успела стать дорогим и любимым членом семьи.

Наль, приученная дядей Али, Флорентийцем и Николаем к безоговорочной аккуратности и пунктуальности, тревожилась сильнее других, уверяя отца и мужа, что Алиса, наверное, заболела.

– Сомневаюсь, что ее задержала болезнь. Я думаю, она скоро будет здесь, и тревожиться тебе причин нет, дочь моя. Но если ты удвоишь свои заботы и постараешься выказать Алисе еще больше любви и внимания, ты поступишь правильно. Бедной девочке предстоит вскоре большое испытание. И кроме нас троих – как ей будет казаться – у нее во всем мире не останется ни одного близкого сердца.

– Для Алисы, отец, мне легко сделать все, что только в моих силах. Я люблю ее, как близкую сестру. Да и возможно ли не любить ее, однажды с ней встретившись? Но я потрясена тем, что ты сказал. Неужели ее отец так болен?

– Он мог бы пожить еще по состоянию здоровья. Но энергии для борьбы с тем злом, что его окружает, у него уже недостаточно. А в его жене она нарастает.

Он уйдет из жизни, спасаемый светлой силой любви, которой служил всю жизнь.

Потому что зло, что подбирается к его дому, требует энергии и знаний гораздо больших, чем мог достичь пастор.

Только закончил говорить Флорентиец, как раздался легкий стук в дверь, и слуга доложил, что мисс Алиса Уодсворд приехала. Наль побежала навстречу своей подружке, а мужчины прошли прямо в столовую.

Извиняясь и обвиняя себя в опоздании, Алиса не обмолвилась ни о болезни отца, ни о разладе в доме. Но ее заплаканные глаза, бледное и расстроенное личико говорили обо всем без слов. Она так незаметно положила письмо Дженни рядом с прибором Николая, что даже Наль не знала, откуда пришло письмо.

Увидев письмо, доставленное не почтой, Николай взглянул на Алису, положил его в карман и, казалось, инцидент был исчерпан.

– Почему Дженни избрала тебя почтальоном? – внезапно спросил Алису лорд Бенедикт. – Если она еще раз попросит тебя передать письмо кому-либо из нас, откажись. Скажи, что лично ей пути ко мне никто не закрывал. Но вот если мать попросит отвезти ее куда-нибудь по дороге к нам или передать кому-либо письмо или вещь, или что-нибудь передать на словах, – категорически отказывайся и сейчас, и впредь. Вся твоя жизнь в эти месяцы – это отец, заботы о нем, и мы. Принимаешь ли ты это условие, Алиса?

– Принимаю ли, лорд Бенедикт? Да разве я могу выбирать? Мое сердце больше не живет одно. В нем поселилось новое лицо, не испрашивая на то дозволения.

Все, кто жил там раньше, в нем остались. Но новый владыка дал ему новую жизнь. Уйдут все любимые, – голос Алисы задрожал, она с трудом, но победила слезы, – и я знаю, что останусь жить. В тяжелой скорби, быть может в ужасе, но жить буду. Но если бы ушел из сердца ваш образ, лорд Бенедикт, если бы погас там свет, зажженный вами, жизнь ушла бы из него. Вы ведь сами все видите. Зачем об этом говорить. Я взяла письмо Дженни, не зная, что в нем. Но зато знаю – только здесь может найти Дженни свое спасение.

– Не огорчайся, друг. Ты узнаешь, как трудно, а иногда и невозможно помочь людям, если они ленивы, разнузданны, не хотят трудиться и видят счастье жизни только в богатстве и наслаждениях. Все, что ты можешь сделать, чтобы не соткать еще большего зла при твоих слабых силах и малых знаниях, это избегать всяких сношений с сестрой и матерью. Живи те немногие часы, что проводишь дома, только подле отца. И если завтра мать твоя захочет сесть в твой экипаж – помни мой запрет. Впрочем, я скажу об этом твоему отцу.

Лорд Бенедикт встал, завтрак окончился, и каждый занялся своим обычным делом.

Алиса была выбита из колеи словами Флорентийца. Она не понимала, о каком зле он говорит. Почему нельзя довезти мать, которая, кстати, уже не раз просила об этом, куда-либо по дороге. Почему нельзя взять письмо у бедной Дженни, которая так страдает, что даже плакала первый раз в жизни. Алиса не понимала смысла приказания, но ей и в голову не пришло ослушаться. Ничто на свете не заставило бы ее поступить наперекор воле Флорентийца, отступить хотя бы на йоту. Пока не понимая, почему она должна вести себя именно так, она интуитивно сознавала, что в требовании Флорентийца лежит глубокий смысл и, может быть, спасение ее близких. Страдая за них, еще больше страдая за отца, она подошла к роялю, своему первому другу и помощнику во все тяжелые минуты жизни, и нашла забвение в музыке.

Прочтя письмо Дженни, Николай пошел к лорду Бенедикту. Познакомившись с его содержанием, тот немного помолчал, а потом спросил:

– Как же ты думаешь поступить?

– Мне кажется, девушку еще можно спасти. У нее большие способности, она могла бы заинтересоваться глубокой и чистой наукой и победить свою страсть к внешним благам.

– Для этого ей надо начать по-настоящему трудиться выбрать отрасль науки и посвятить ей полжизни. К чему-либо большому, крупному она не способна.

Прожить хотя бы год в изоляции и подчиниться строгому распорядку дня, понять, что надо становиться госпожой себе и научиться управлять страстями, – она не способна. Ты уже дошел до той ступени, когда самостоятельно разбираются в делах и встречах дня. Можешь поступить так, как найдешь нужным.

– Нет, отец. Этот случай особенный. Я пока не понимаю как, но знаю определенно, что нити зла тянутся от Дженни и, главным образом, от пасторши к Левушке. Когда я читал письмо, то ясно видел Левушку ускользающим от каких-то опасностей, связанных с пасторшей и Дженни, и Алису, спасаемую вами от их плена. Я пришел просить вас указать мне точные рамки поведения, так как чувствую, что не в силах распознать, как действовать.

– Если хочешь, сын мой, поступить так, как видят мои глаза, – не выходи к Дженни в сквер и не пиши ей. А продиктуй Наль маленькое письмо, в котором сообщи Дженни, что ты говорил с лордом Бенедиктом, и он будет рад видеть ее в своем доме в одиннадцать часов утра в воскресенье, если она желает переговорить с ним.

– Так я и поступлю, отец. Но не забыли ли вы, что пригласили пастора и Алису к себе в имение с четверга до воскресенья. Вы предполагали, что мы вместе возвратимся в Лондон в понедельник.

– Совершенно верно. Мы уедем, как и вернемся, вместе. Но ведь езды в деревню час с небольшим. Я пробуду в Лондоне в этот день часов до пяти, и не только из-за Дженни. И к обеду снова буду с вами. Надо постараться подкрепить силы пастора, не мешает также Наль и Алисе побыть на воздухе. Да и тебе надо отдохнуть. Кстати, съезди к лорду Мильдрею. Там, наверное, найдешь Сандру в роли сиделки. Лорду отвези вот это лекарство, оно поставит его на ноги в два дня. И пригласи обоих с нами в деревню. Индус, конечно, не замедлит наградить тебя акробатическим трюком, а лорд просияет и не сможет найти слова для выражения своей радости. Письмо к Дженни отправь с кем-нибудь из слуг сейчас же.

Николай ушел диктовать Наль письмо и затем уехал к лорду Мильдрею. А Флорентиец сел за свой письменный стол и в глубокой сосредоточенности написал несколько писем.

Отправив свое послание с Алисой, Дженни не сомневалась, что вечером сестра привезет ей ответ, и это будет самое любезное согласие Николая немедленно явиться на свидание к ней. И она стала мысленно готовить речь для Николая, обдумывая каждое слово. Ей хотелось показать графу и философу, как ум ее тонок, а чувства изощренны, как ей нужна иная жизнь, и следует указать ей путь, чтобы она успешно достигла цели. Затем она стала обдумывать, в каком туалете появиться перед графом. Она подошла к шкафу и стала выбрасывать на диван свои костюмы. Синий она забраковала, как слишком будничный. Зеленый, который так прекрасно оттенял ее кожу и волосы, был чересчур яркий для серьезного свидания. Вскоре целая куча платьев лежала горой на диване, а Дженни все еще не знала, на чем ей остановиться. Если бы здесь была «дурочка» – как всегда мысленно называла Дженни сестру, – вопрос был бы решен в две минуты. У дурочки такой изысканный вкус и чувство такта, что Дженни стала подчиняться ей в выборе туалетов. Жизнь заставила ее оценить вкус Алисы, поскольку она лишь тогда вызывала общее одобрение, когда следовала указаниям сестры.

И снова досада и зависть, что вот Алиса сидит теперь в аристократическом доме, а она, Дженни, должна одна трудиться над туалетами, привели ее в раздражение, а время шло, и нерешительность Дженни подхлестывалась возмущением. Почему Алиса, а не она попала в любимицы лорда Бенедикта? Не она – блестящая красавица? И Дженни дала себе слово обворожить Николая. Она уже не раз пробовала свои чары на мужчинах и – ни разу сама не любя, но лишь флиртуя, – была глубоко любима.

Наконец Дженни отобрала костюм темно-серого шелка, с темно-зелеными пуговицами и задумалась, какую выбрать к нему шляпу.

Внезапно в ее комнату влетела пасторша, тоже в халате и даже непричесанная. Она стала сыпать словами, и Дженни поняла, что к ней пришел слуга от лорда Бенедикта с письмом. И на все требования пасторши отдать письмо ей в руки слуга отвечал отказом, заявляя, что вручит письмо лично мисс Уодсворд. Любопытство пасторши было доведено до предела. Понося слугу и хозяина, она торопила Дженни поскорее выйти к слуге лорда.