О, этот парфюм… Что-то такое дерзкое, терпкое, вызывающие в низу живота сладкое томление, за которое теперь было до ужаса стыдно и не по себе. Впрочем, о чем она вообще думает? Ее унизили, оскорбили, сравняли не пойми с кем, а она еще по нему тоскует. Ну, не дура ли?

Но сколько не одергивала себя, слезы острым, колючим комом стояли где-то в горле, и Анна, не переставая, задавалась вопросом «Почему?» и «Что сделала не так?».

Гордость умоляла забыть его и не вспоминать никогда, а сердце, ее глупое сердце билось и изнывало от любви.

Да, она влюбилась. Влюбилась с первого же вгляда, как только взглянула в эти темные глаза и с каждым днем влюблялась все сильнее и сильнее в этого холодного внешне, но такого обжигающего внутри мужчину. Ей до безумия хотелось растопить лед в его глазах, разрушить стену неприступности и цинизма, в которую он постоянно замуровывал себя, стоило только вырваться наружу теплой улыбке или нежному и, в тоже время страстному взгляду. Она не понимала, что его тормозит, почему он все время пытается сохранить между ними дистанцию. Что, черт возьми, не так?

Пусть она неопытна и полная дура в отношениях с мужчинами, но даже ей было ясно, что вел себя Марк, по меньшей мере, странно. И она решительно собиралась выяснить причину, наплевав на гордость и самолюбие. Эти игры «шаг вперед, два – назад» ее ужасно утомили. Нет, она обязательно спросит, что к чему, когда он позвонит. Ведь он позвонит? Нельзя же просто взять и исчезнуть? Это как-то по-детски глупо и даже жестоко.

Аня ближе притянула к себе еще не высохшего волчонка и прошептала:

– Он ведь позвонит, Маркус? Да? Ну, что ты так смотришь? Конечно, он позвонит!

Она еще долго лежала в темноте, а когда пришли девчонки, притворилась спящей. Меньше всего сейчас хотелось говорить о прошедшем вечере.

– О, наша красотка дома! – воскликнула Настя, включая свет.

– Да тихо ты, разбудишь, – зашипела на нее Соня.

– А я надеялась, Q-семь раздвинет ножки нашей недотроге.

– Даша! – возмутились обе девушки. – Нет, а что такого я сказала?! Пора бы уже, сколько можно резину тянуть?

– Это вообще не наше дело! – оборвала Соня подругу.

– Ставлю свою стипендию на то, что он пытался, а наша Анька его послала, – хохотнула Настя.

«Дорогая, ты только что осталась без стипендии, ибо, как это не омерзительно признавать, но послали, как раз, меня» – горько усмехнулась Аня.

Подруги еще некоторое время что- то обсуждали, она уже не слушала, погружаясь в собственные невеселые думы.

Утро встретило ее дождем и тучами. Природа была солидарна с ее паршивым настроением.

В такие моменты больше всего на свете хотелось домой, к бабушке. В их такую теплую и уютную гостиную, пахнущую хвоей и булочками с брусникой и яблоками: упасть в одно из старых, но таких родных кресел, отдышаться, перевести дух после суеты большого города, а после коснуться гладких клавиш любимого пианино, превращая чувства в звуки: выплескивая боль в минорных аккордах, а любовь в мажорных.

Аня никому не рассказывала об этом своем увлечении, хотя семь лет усердного труда в музыкальной школе едва ли можно назвать увлечением. Великолепный слух, музыкальная одаренность в совокупности с работоспособностью, делали мечты о музыкальной карьере реальностью. Но судьба распорядилась иначе.

В четырнадцать лет Аня готовилась к Международному детско-юношескому конкурсу-фестивалю «Сибирь зажигает звезды». Тогда и случилась ее трагедия – крышка фортепьяно упала на руки, сломав шесть пальцев. Это было крушением надежд, но Аня не верила до конца, просила ставить анестезию, корчилась от боли, но играла сломанными пальцами, умирая от понимания, что это уже не та игра. О, какая это была мука хоронить талант из-за случайности, но она справилась. Бабушка, как и всегда, была ее опорой, они пережили это падение вместе. Несмотря на травму, Анна окончила музыкальную школу. Наверное, из гордости, упрямства и еще потому, что всегда доводила дело до конца, но о жизни в искусстве больше не мечтала. Это не было капитуляцией, просто сломанные пальцы срослись неправильно и не позволяли таланту воплощаться в жизнь, а быть посредственностью Ане не хотелось. Вскоре у нее появилась мечта помогать людям. Аня хотела стать хирургом – ортопедом, возвращать людям способность к движению, ибо движение есть жизнь.

Сейчас же она больше всего мечтала сесть за свою старушку «Оду», которую подарила ей бабушка на десятилетие, и забыться в чувственном водовороте Моцарта или Шостаковича. Но, увы, она должна идти на работу и забываться в запахах дезинфектантов и рабочей суете.

Телефон Аня решила оставить дома, чтобы не смотреть каждую секунду на дисплей в мучительном ожидании. Ей очень повезло – работы было на удивление много, а потому времени на переживания не осталось, но возвращаясь в общежитие, она не просто торопилась, неслась, как сумасшедшая в лихорадочном волнении и нетерпении.

– Нюська, привет! – помахала ей Соня из-под кучи книг, которыми обложилась на полу их комнаты.

– Привет, девчонки! – ответила Аня, торопливо снимая обувь.

– Ужинать будешь? Я плов сварила, – спросила Настя, накрывая на стол.

– Насть, че за глупости? Щаc Q-семь приедет и накормит нашу трудягу, – отрезала Даша, стуча нарощенными ноготками по клавишам ноутбука.

– Буду! – буркнула Аня, зная, что сейчас начнется… но в данную минуту ее интересовал только телефон.

– В смысле, вы сегодня не встречаетесь? – повернулась Дашка, перестав печатать.

– Угу, – неопределенно отозвалась Аня, нетерпеливо шаря по постели.

Подруг насторожил ее ответ, и они, как по команде требовательно уставились на нее, но нашелся телефон, на дисплее горело извещение о трех непринятых, поэтому Ане разом стало не до них: сердце стучало, как огалтелое, руки дрожали, а диафрагму, будто жгутом стянуло.

Открыла журнал непринятых вызовов и будто удар под дых получила: того самого абонента среди пропущенных не было.

Взгляд туманится от слез, и так горько становиться, что Аня едва сдерживается, чтобы не заплакать при девочках.

– Нюсь, что случилось? – осторожно спрашивает Даша.

–Ничего, – качает головой, пытаясь скрыть слезы.

–Анют, давай, сейчас твой любимый чай с мятой сделаем, выпьешь. Вот, смотри, какой волчок к тебе пришел, – Настя комично потрясла игрушкой и положила ее рядом с подругой, не подозревая, что сделала только хуже.

Но Аня не заплакала, нет. Слезы она позволит себе ночью, а пока надо держать удар и не беспокоить подруг.

–Все хорошо, девчонки. Я в порядке, просто устала, – невероятным усилием воли растянула она дрожащие губы в улыбке.

– Нют, мы же не слепые, – не поверила Соня. – Если не хочешь говорить, не надо, мы поймем, но только не обманывай, что все в порядке.

Аня лишь кивнула, зная, что они действительно поймут. За пять лет они слишком хорошо друг друга изучили, а потому к каждой был свой подход. К ней, например, такой – выжидательный, и она очень любила за это своих всепонимающих подруг.

Девушки поужинали, разговаривая на отвлеченные темы, а затем каждая занялась своими делами. Аня ушла на балкон, чтобы поговорить с бабушкой. Старалась придать голосу бодрость и легкость, но и тут потерпела фиаско.

– Нюрочка, что случилось, детка? Я чувствую, что ты какая- то не такая.

– Бабуль, все хорошо, голова болит просто.

– Нюра!

– Ничего серьезного, правда, не переживай, – укрончиво отозвалась она и тут же предложила. – Давай я приеду, и мы поговорим, не хочу сейчас это обсуждать.

Она слышала, как Маргарита Петровна недовольно сопит в трубку, и чувствовала себя виноватой. Раньше у них не было секретов друг от друга, и теперь на душе было невыносимо погано. Занкончив развогор, Аня едва находила себе место.

Оксане звонить не стала, ограничившись смс-сообщением. Объясняться еще и с ней сил не было.

Однако вот желание набрать Марку было непреодолимым, хоть и понимала, что неправильно это. Он ее разве что шлюхой не назвал, а она…

«Все –таки дура, ты Анька!» – ругала себя, набирая его номер. Ее всю трясло, ладони были влажными от волнения, но длилось это недолго – ее звонок был сброшен: или Марк не хотел с ней разговаривать или отправил в «черный список», что в общем-то было одинаково унизительно. Устало прислонив голову к стеклу, Аня тихо заплакала.

Больше иллюзий не осталось, все было ясно, как день. Он не позвонит и не приедет, он исчез из ее жизни также внезапно, как и ворвался в нее.

«Что же я сделала не так? Почему он не дал нам ни одного шанса? Зачем тогда все это было?» – спрашивала себя Аня, травя душу. Рыданья душили ее, но она не давала им вырваться.

Со стороны казалось, что девушка любуется закатом. Аня не заметила, что за дверью стоял Андрей Сафонов и смотрел на нее через стекло таким же тоскливым, как и у нее взглядом. Когда она собралась идти к себе, парень уже ушел, и Аня так и не узнала о его присутствии и решительном намерении действовать. Ее сейчас вообще мало, что волновало, она была раздавлена.

Шли дни, но ничего не менялось. Обычно жизнерадостная девушка была ко всему равнодушна. В первое время это беспокоило только подруг, Оксана вообще места себе не находила. Ей единственной Аня открылась. Это произошло спустя неделю после Ивана Купала. Съездив вместе с Оксаной на примерку свадебного платья, Аня согласилась остаться у нее на ночь. Костя уехал в командировку, поэтому они могли спокойно посекретничать, на что Оксана очень рассчитывала. Не могла она более смотреть на свою Нюську, которая практически перестала есть и, видимо, спать: синяки под глазами Ани ужасали своей чернотой. Глаза были потухшими. Оксана ужасно боялась за нее, терзаясь от неизвестности и бессилия. А потому очень надеялась, что может, если они поговорят, Анютке станет легче.

Они сидели на кровати в пижамах, когда Оксана, не выдержав, сказала:

– Нют, я не могу больше на тебя смотреть и делать вид, что все окей! Милая, родная моя, я по себе знаю, что, держа все в себе, ты только делаешь хуже. Просто расскажи, увидишь, тебе станет намного легче! Это из-за него, да?

Аня, прикусив губу, робко кивнула и помедлив, рассказала обо всем. Голос ее немного дрожал, а по щекам текли слезы.

– Знаешь, я много думала, почему он так поступил и что это вообще было, но так и не поняла. Наверное, я сама виновата: вешалась на него, как… шлюха какая-то.

– Что? – вскричала Оксана. – Нюсь, ты совсем рехнулась? Не смей даже! Ты ничего не сделала, чтобы стыдиться! Просто тебе попался замороченный на всю башку придурок. Ну, какой нормальный мужик будет две недели встречаться с девушкой, а потом испариться, как только она намекнет, что не против перейти на другой уровень отношений? Да только дебил!

–Оксан, пожалуйста! – Аня перестала плакать, взгляд ее был тяжелым. – Я кажется, люблю его. Точнее, я уверенна. Не знаю, как такое возможно, но ничего не могу с собой поделать. Согласна, он очень странный, непонятный, да и я ему не нужна, но он всегда был честен со мной: никогда ничего не обещал, не приставал, не давал надежды, он всегда видел во мне только девушку, которая согласилась показать ему Москву и не более. Это я по своей наивности что-то напридумывала. В общем, сама виновата.

– Ань, так не бывает, понимаешь? Мужчина просто так не просит показать ему Москву. Одна эта просьба – это уже и намек, и обещание, и надежда! Поэтому говори, что хочешь, оправдывай его, но знай, он поступил с тобой, как свинья! – Оксана видела, что Ане неприятно это слышать, но по-другому не могла. – Мне очень жаль, родная, что все так получилось. Но со временем все забудется и, потом обязательно будет по-другому. Вот увидишь, Анют, – прошептала Оксана, обнимая подругу.

Вот только время шло, а ничего не забывалось: тоска по-прежнему сжирала Аню. Вскоре все уже стали замечать, что с ней что-то не то. Некоторых сей факт даже очень радовал.