Японские дипломаты повели себя крайне высокомерно. В их изложении картина произошедшего выглядела совсем иначе. Якобы отряд китайской вооружённой милиции под командованием капитана Чжан Цзолиня, находящийся на государственной службе у Гиринского фудутуна, привёз на станцию Чанчунь товары, конфискованные у хунхузов, и вёл переговоры об их продаже японской торговой фирме. Внезапно на пристанционную площадь ворвался русский кавалерийский казачий полк и начал без разбора расстреливать и рубить шашками собравшихся там людей – как ополченцев Чжан Цзолиня, так и случайно оказавшихся на площади мирных жителей. Рота японского отряда пограничной стражи под командованием поручика Комаку вынуждена была встать на защиту мирного населения города от столь вопиющего произвола и открыла по обезумевшим от запаха крови казакам предупредительный винтовочный огонь. В ходе кратковременного, но ожесточённого боя нападавшие были отогнаны; бросив убитых и раненых, они отошли на русскую территорию зоны КВЖД. В результате этого агрессивного акта погибли 11 японских солдат и один унтер-офицер, ещё 23 человека были ранены, в том числе четверо – тяжело. Кроме того, русскими были убиты более ста китайцев, преимущественно мирных жителей. Министерство иностранных дел Японии направило в Санкт-Петербург встречную ноту с не менее резким осуждением произошедшего, требованием наказания виновных, компенсации причинённого ущерба и т. п.

Японская нота была с гневом отвергнута. По всем волостям и уездам Российской империи прокатилась волна патриотических митингов. Применительно к представителям жёлтой расы вновь обрело популярность подзабытое словосочетание «косорылые макаки». Повсюду раздавались голоса взять реванш за Порт-Артур и Цусиму.

Благословил царя и Гришка Распутин. Если фрейлина Вырубова не врёт, то старец якобы сказал так: «Валяй, государь, вижу победу Твою! Истинно говорю: разобьёшь косорылых, вернёшь Пыр-тар-тур. Только китайцев не трожь. Пусть в своём Чуркестане сами промеж себя воюют!»

* * *

Министр иностранных дел Сергей Сазонов объявил о разрыве дипломатических отношений между Россией и Японией. Русские дипломаты экстренно покинули Токио и на американском пароходе отбыли в Сан-Франциско. Обе империи объявили мобилизацию.

17 августа 1915 года в Петербурге был опубликован Высочайший манифест об объявлении Японии войны, по традиции витиеватый и выспренный:

«…Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело. Да благословит доблестныя Наши войска Господь Вседержитель, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с жезлом в руках, с крестом в сердце…»

В соответствии с секретной статьёй 2-А договора между тремя империями, 20 августа войну Японии объявила Германия, а сутки спустя – Австро-Венгрия. Оба кайзера, Вильгельм и Франц-Иосиф, вступали в войну на дальневосточном театре вынужденно, без особой охоты. Но они понимали, что союзнические обязательства надо выполнять. Обидеть Россию сейчас – значит остаться без ценнейшего стратегического союзника в грядущей общеевропейской войне.

…По Транссибирской дороге на Дальний Восток потянулись поезда. Солдаты в грузовых вагонах втихаря пили водку, а потом балагурили, пели песни, иногда дело доходило до драк. Унтера и фельдфебели все как один были хмурыми и молчаливыми; они держались поодаль от подчинённых, но спуску тем не давали… Штаб-офицеры ехали в купе первого класса, играли в карты, перебирали струны гитар и вкушали коньяк. Все знали, что едут на войну, но старались об этом не думать.

Август пятнадцатого

Главнокомандующим сухопутными войсками в Маньчжурии назначили генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева. Поначалу это стало поводом для шуток: мол, вместо одного «героя» Алексеева назначили нового. Дело в том, что в ходе прошлой войны вооружёнными силами на Дальнем Востоке командовал его однофамилец – наместник адмирал Е.И.Алексеев. И чем закончилось его командование, хорошо известно. Однако нынешний Алексеев, не в пример своему предшественнику, быстро доказал, что является хорошим стратегом и обладает незаурядным полководческим талантом. Забегая вперёд, отметим, что когда русские войска с ходу взяли Мукден, о первоначальных шуточках в адрес генерала никто больше не вспоминал.

Вообще-то в высших военных кругах М.В.Алексеев был чужаком. Главным образом, из-за своего происхождения: его отец получил дворянство только под конец жизни, выбившись из нижних чинов в офицеры. Ходили даже слухи, будто Алексеев – сын крещёного еврея. Доказательств не приводилось – скорее всего, это были происки недругов и завистников. Но многие сплетням верили. Совсем недавно человек подобного безродного происхождения о военной карьере не мог и мечтать, а тут – главнокомандующий! Однако Николай II приказ о назначении Алексеева подписал – к неудовольствию придворного генералитета. Государь император то ли не поверил слухам, то ли изменил своё отношение к выкрестам. Он вообще с некоторых пор стал воплощением невиданной толерантности.

Генерал Алексеев хорошо знал театр военных действий – в прошлую войну он уже воевал здесь, будучи генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. После войны он служил в Генеральном штабе и возглавлял работу по анализу допущенных русской армией ошибок. Теперь ему предстояло исправить эти ошибки на практике.

Соотношение сил к моменту объявления войны было следующим. Численность русских войск в Маньчжурии составляла около 50 тысяч штыков и восемь тысяч сабель, плюс девять-десять тысяч человек военизированной охраны КВЖД. Примерно 45 тысяч пехоты и кавалерии было расквартировано в Уссурийском крае и ещё 37 тысяч – в Забайкалье. Всего к моменту объявления войны у России на театре военных действий и по соседству с ним находилось около 150 тысяч нижних чинов и офицеров при 230 полевых орудиях. Японская Квантунская армия насчитывала 110 тысяч человек и 240 орудий, не считая крепостной и береговой артиллерии. Ещё около 25 тысяч штыков Япония держала в Корее – это без учёта местной полиции и жандармерии. Несмотря на то, что русские войска имели небольшой численный перевес, они были разбросаны по огромной территории от Байкала до Владивостока, в то время как Квантунская армия дислоцировалась преимущественно в трёх местах, соединённых Южно-Маньчжурской железной дорогой, – Чанчуне, Мукдене и Рёдзюне (Порт-Артуре).

После объявления мобилизации численность русских войск в Маньчжурии за два месяца увеличилась вдвое; к концу октября только на направлении главного удара под Чанчунем было сконцентрировано более двухсот тысяч штыков и сабель, а число стволов полевой артиллерии достигло почти шестисот. Кроме того, рука об руку с Русской армией сражался 70-тысячный чехословацкий экспедиционный корпус, отправленный на Дальний Восток союзной Австро-Венгрией. Это соединение, сформированное из братьев-славян (чехов и словаков), в боях зарекомендовало себя с наилучшей стороны. Впрочем, впоследствии корпусу доведётся оказаться в эпицентре весьма драматических событий, но об этом речь впереди.

Япония к ноябрю 1915 года развернула в Маньчжурии 11 дивизий общей численностью 190 тысяч человек при 450 полевых орудиях. Командовать Квантунской армией (вскоре переименованной в Маньчжурскую) доверили маршалу барону Кавамуре Кагэаки. Кавамура тоже был участником предыдущей войны, имел прекрасное военное образование и считался талантливым полководцем. Страна Восходящего солнца и её божественный император ждали от него славных побед.

* * *

Казанцев и Мунивердич одновременно подали начальству рапорты с просьбой перевести их на Дальний Восток. В патриотическом порыве им казалось недостойным оставаться в тылу, когда другие защищают Веру, Царя и Отечество от жёлтой чумы.

Казанцев явился лично к командующему 1-м дивизионом эсминцев – грозному капитану 1-го ранга князю Трубецкому.

– Ваше сиятельство! Позвольте вручить вам прошение о переводе на театр военных действий. Согласен на любую должность.

Командующий отказал, но на удивление мягко, даже без использования «палубной» лексики, которой владел в совершенстве. Позже Казанцев узнал, что князь сам просил перевести его в Сибирскую флотилию, но тоже получил отказ.

– Не торопите события, мичман, – сказал Трубецкой примирительным тоном. – Нас ждут великие дела здесь!

* * *

Мунивердич просто захлёбывался от радости:

– Ура! Меня переводят на Дальний Восток в эскадру воздушных крейсеров! Но прежде я еду в Германию, там принимаю новейший цеппелин и затем по воздуху отправлюсь на нём через всю страну на войну!

Тут надо заметить, что ещё два года назад Морской министерство утвердило план, поданный командующим Сибирской флотилией вице-адмиралом Стеценко. Учитывая многократное превосходство японского флота над нашими военно-морскими силами в дальневосточных водах, он предложил в качестве «асимметричного ответа» создать воздушную эскадру из десяти самых больших дирижаблей жёсткой конструкции (цеппелинов) и крупное соединение из тридцати подводных лодок, способных действовать за пределами Японского моря. Забегая вперёд, заметим, что помощь союзной Германии позволила осуществить этот план на удивление быстро. В частности, немцы точно в срок выполнили заказ по изготовлению всех десяти цеппелинов – благо, в данной области они опережали весь остальной мир как минимум на десятилетие. Немецкие специалисты также участвовали в проектировании и постройке современной воздухоплавательной базы под Владивостоком. Кроме того, в деревне Долгие Пруды под Москвой началось сооружение первого российского завода по строительству цеппелинов; этот проект также финансировал германский капитал.

Мунивердич показал предписание о командировке в город Фридрихсхафен на Боденском озере, где располагался завод «Люфтшиффбау Цеппелин ГмбХ». Там ему предстояло пройти краткий курса обучения, а после приёмки воздушного судна его ждал невероятный перелёт длиной в десять тысяч вёрст к берегам Тихого океана. Вот бы удивился Жюль Верн, будь он жив: его пророчества, ещё десять-пятнадцать лет назад считавшиеся сказками, теперь стали былью!

Перед отбытием Мунивердич пригласил троих коллег-авиаторов и Казанцева к себе домой на прощальный ужин. Вечер удался: компания из пяти человек опорожнила четыре бутылки горькой белой водки № 20 завода Петра Смирнова ёмкостью по 0,6 литра. Выпивали сидя, даже когда произносились патриотические тосты в честь представителей императорского дома: пить стоя, по-лошадиному, у моряков считалось дурным тоном. Мол, вскакивают из-за стола с рюмкой в руке только солдафоны-кавалеристы… Закусывали фруктами и овощами – в августовском Севастополе их было изобилие, о чём впоследствии, на берегах Японского моря, воздухоплаватель Гремислав будет часто вспоминать с ностальгией и усиленным слюноотделением.

* * *

Японцы сдали Чанчунь практически без боя. Барон Кавамура справедливо полагал, что пока ему явно не хватает сил для решительного наступления, и потому медленно отводил войска по направлению к Сыпингаю, ожидая завершения мобилизации и прибытия подкреплений. Русские, пользуясь ситуацией, теснили противника на юг, однако генерал Алексеев ввязываться в решительную схватку тоже не спешил, рассчитывая перейти к активным действиям после завершения развёртывания вверенных ему войск. Поэтому в течение первых двух месяцев войны в Маньчжурии непрерывно шли, выражаясь официальным военным языком, «бои местного значения». Тем не менее, враг отступал, и этот факт был встречен в России взрывом патриотических настроений. Страна ликовала, а пресса уже предсказывала скорое возвращение Сахалина и Порт-Артура. Даже самые отъявленные столичные декаденты-интеллигенты, ещё недавно критиковавшие всё и вся, теперь прикусили языки и одобрительно хлопали в ладоши. Инстинкт самосохранения им подсказывал, что открыто выступить против войны – значит, быть растерзанным разъярённой толпой, поражённой вирусом бубонного патриотизма.