Пайпер была не в восторге от идеи отправиться за покупками смертельно опасных предметов, но понимала, что Аннабет хочет сделать для нее что-то приятное.

Та дала ей огромный меч, и Пайпер едва его не выронила.

– Нет, – сказали они хором.

После недолгих поисков Аннабет протянула ей кое-что другое.

– Дробовик? – удивилась Пайпер.

– «Моссберг-500». – Аннабет спокойно взвела курок и проверила затвор, будто в этом не было ничего особенного. – Не волнуйся. Людям оно не навредит. Его модифицировали для стрельбы небесной бронзой, поэтому оно убивает только чудовищ.

– Не думаю, что это мне подойдет, – заметила Пайпер.

– Мм… да, – согласилась Аннабет. – Слишком помпезно. – Она вернула дробовик на место и принялась перебирать арбалеты на полке, когда глаз Пайпер зацепился за что-то в углу сарая.

– Что это там? – спросила она. – Нож?

Аннабет откопала его из завалов и сдула с ножен пыль. Судя по его виду, этот нож столетиями не видел солнечного света.

– Не знаю, Пайпер, – с сомнением произнесла Аннабет. – Не думаю, что ты его захочешь. Мечи обычно удобнее.

– Но у тебя тоже нож. – Пайпер указала на пояс Аннабет.

– Да, но… – Она пожала плечами. – Взгляни, если хочешь.

Ножны были из потертой черной кожи, обитой бронзой. Никаких украшений, ничего вычурного. Деревянная полированная рукоять легла в ладонь Пайпер как влитая. Сняв ножны, она увидела треугольный клинок длиной восемнадцать дюймов^[10] – его бронзовая поверхность сияла, будто ее только вчера отполировали. Две стороны лезвия были острыми как бритва. Собственное отражение в клинке заставило ее вздрогнуть от неожиданности: она выглядела старше, серьезнее и совсем не такой испуганной, какой себя ощущала.

– Он тебе подходит, – признала Аннабет. – Такой тип клинка называется паразониум^[11]. По большей части они были церемониальными, их носили высокопоставленные офицеры греческих армий как символ власти и богатства, но в бою они тоже могли пригодиться.

– Мне нравится, – сказала Пайпер. – Почему ты сказала, что я вряд ли его захочу?

Аннабет шумно выдохнула:

– У этого клинка богатая история. Мало кто решался им пользоваться. Его первая владелица… ну, для нее все закончилось не очень хорошо. Ее звали Елена.

Пайпер обдумала ее слова:

– Погоди, ты имеешь в виду ту самую Елену? Елену Троянскую?

Аннабет кивнула.

«Да к нему в хирургических перчатках страшно прикоснуться, не то что в руки брать!»

– И он просто валяется у вас в сарае?!

– Тут все из Древней Греции, – спокойно отозвалась Аннабет. – И здесь не музей. Оружие вроде этого предназначено для того, чтобы им пользовались. Это наше наследие как полубогов. Этот нож был свадебным подарком Менелая, первого мужа Елены. Она назвала его Катоптрис.

– Что означает…

– …зеркало. Стекло, в которое смотрят. Должно быть, потому, что Елена только для этого им и пользовалась. Не думаю, что он участвовал хоть в одной битве.

Пайпер снова посмотрела на клинок и поймала взгляд своего отражения. Но уже в следующую секунду увидела пламя и гротескное лицо, будто высеченное из камня, и услышала смех, тот самый, из сна. Затем клинок показал ее папу в цепях, прикованного к столбу перед ревущим костром. Она уронила нож.

– Пайпер? – Аннабет закричала детям Аполлона на баскетбольной площадке: – Врача! Нам нужна помощь!

– Нет, я… все нормально, – выдавила Пайпер.

– Ты уверена?

– Да. Просто я… – Ей необходимо было взять себя в руки. Дрожащими пальцами она подняла нож. – Меня просто накрыло. Столько всего произошло сегодня. Но… Я бы хотела взять себе этот кинжал, если можно.

Аннабет заколебалась. Спохватившись, она махнула детям Аполлона, показывая, что все уже хорошо.

– Ладно, если ты уверена. Но ты так побледнела. Я подумала, что у тебя приступ или еще что.

– Я в порядке, – заверила Пайпер, несмотря на колотящееся сердце. – У вас здесь… есть телефон? Я могу позвонить папе?

Серые глаза Аннабет нервировали ее почти так же сильно, как лезвие кинжала. Казалось, та просчитывала миллион возможностей в попытке разгадать мысли Пайпер.

– Нам нельзя пользоваться телефонами, – наконец произнесла она. – Для большинства полубогов поговорить по мобильнику – это то же самое, что подать сигнал чудовищам, где ты. Но… У меня есть телефон. – Она вынула его из кармана. – Вроде как против правил, но если ты сохранишь это в тайне…

Стараясь подавить дрожь в руках, Пайпер с благодарностью взяла мобильник, отошла в сторонку и отвернулась к лужайке.

Она позвонила на личный номер папы, хотя знала, что услышит. Голосовую почту. После того сна она уже три дня пыталась до него дозвониться. В Дикой школе воспользоваться телефонной привилегией можно было лишь раз в сутки, но все вечерние попытки связаться с отцом закончились ничем. Она нехотя набрала другой номер. Папина помощница ответила сразу же:

– Офис мистера Маклина.

– Джейн, – скрипнув зубами, сказала Пайпер, – где папа?

Джейн секунду молчала, вероятно прикидывая, сойдет ли ей с рук, если она повесит трубку.

– Пайпер, я думала, вам нельзя звонить из школы.

– Может, я не в школе, – отбила Пайпер. – Может, я сбежала на лоно дикой природы.

– М-м-м, – промычала Джейн без особой тревоги в голосе. – Что ж, я передам ему, что ты звонила.

– Где он?

– Уехал по делам.

– Признайся, ты этого не знаешь. – Пайпер понизила голос в надежде, что Аннабет хватит деликатности не подслушивать. – Когда ты уже позвонишь в полицию, Джейн? Вдруг он в опасности?!

– Пайпер, нам только таблоидного цирка не хватает. Уверена, с ним все в порядке. Он иногда срывается так, никого не предупреждая. Но всегда возвращается.

– Значит, это правда. Ты не знаешь…

– Мне пора, Пайпер, – резким тоном перебила Джейн. – Успехов в школе.

Звонок прервался, и Пайпер чертыхнулась. Подойдя к Аннабет, она протянула ей телефон.

– Что-то не так? – спросила та.

Пайпер не ответила, боясь, что опять зарыдает.

Аннабет взглянула на экран мобильного и после секундного колебания спросила:

– Твоя фамилия Маклин? Прости, это не мое дело. Но звучит знакомо.

– Это распространенная фамилия.

– Да, пожалуй. Чем занимается твой папа?

– У него степень по искусству, – на автомате ответила Пайпер. – Специализируется на искусстве чероки.

Это был ее стандартный ответ. Ни слова лжи, но и далеко не вся правда. Большинство, услышав это, решали, что ее отец продает индейские сувениры с придорожного прилавка в резервации. Болтающие головой фигурки Сидящего Быка^[12], ожерелья с вампумами^[13], прописи с вождем на обложке и все в таком духе.

– О. – Было не похоже, что Аннабет приняла ее слова на веру, но телефон она убрала. – Ты в порядке? Пойдем дальше?

Пайпер пристегнула свой новый кинжал к поясу и пообещала себе, что позже, оставшись в одиночестве, выяснит его секрет.

– Да. Я хочу все здесь увидеть.

* * *

Все домики были классными, но ни в одном Пайпер не почувствовала себя как дома. Никаких символов – ни вомбатов, ни чего-либо еще – над ее головой так и не загорелось.

Восьмой домик был целиком из серебра и сиял как луна.

– Артемиды? – предположила Пайпер.

– Хорошо знаешь греческую мифологию? – спросила Аннабет.

– Я много читала на эту тему, когда в прошлом году папа работал над одним проектом.

– Я думала, он занимается искусством чероки.

Пайпер мысленно чертыхнулась.

– О да. Но… он пробует себя и в других областях.

Она почти уверилась, что выдала себя: Маклин, греческая мифология. Но, к счастью, Аннабет, похоже, не уловила связи и продолжила:

– В общем, Артемида – богиня луны и охоты. А еще она поклялась навеки остаться девой, поэтому детей у нее нет.

– О. – Пайпер слегка расстроилась. Ей всегда нравились истории об Артемиде, и она думала, что из той могла бы выйти классная мама.

– Ну, есть еще охотницы Артемиды, – добавила Аннабет. – Они иногда к нам заглядывают. Не дочери богини, а служанки – этакая банда бессмертных девушек-подростков, путешествующих вместе, охотящихся на чудовищ и все в таком духе.

Пайпер встрепенулась:

– Звучит здорово. И они живут вечно?

– Если только не погибнут в бою или не нарушат клятву. Я упоминала, что они зарекаются связывать свою жизнь с парнями? Никаких свиданий – никогда. До скончания вечности.

– О, это не по мне, – вздохнула Пайпер.

Аннабет рассмеялась. На секунду она показалась почти счастливой, и Пайпер подумала, что при лучших обстоятельствах из нее вышла бы отличная подруга.

«Забудь об этом. Никто здесь с тобой дружить не станет, – напомнила себе Пайпер. – Не после того, как все откроется».

Они прошли мимо следующей постройки, напоминающей увеличенный домик Барби: кружевные шторы, розовая дверь, горшки с гвоздиками на подоконниках. Из открытой двери пахнуло таким приторным ароматом духов, что у Пайпер желудок подскочил к горлу.

– Угх, это туда уходят умирать супермодели?

Аннабет хмыкнула:

– Это домик Афродиты. Богини любви. Дрю – их староста.

– Почему-то я не удивлена, – буркнула Пайпер.

– Они не все такие плохие, – заверила ее Аннабет. – Прошлая их староста была замечательной.

– Что с ней стало?

Аннабет помрачнела:

– Пошли дальше.

По мере знакомства с другими домиками Пайпер все глубже погружалась в пучину уныния. Может, ее мама – Деметра, богиня земледелия? Хотя вряд ли: за всю жизнь у Пайпер не выжило ни одно растение. Афина была классной. И Геката, богиня магии. Но все это было неважно. Даже здесь, где все находят своих потерянных родителей, ей предстоит стать нежеланным ребенком. Она совсем не ждала вечернего общего костра.

– Мы начали с двенадцати олимпийских богов, – объясняла Аннабет. – Боги слева – богини справа. Но в прошлом году добавили кучу новых домиков для других богов, у которых нет трона на Олимпе, – для Гекаты, Аида, Ириды…

– А чьи те два больших в конце? – спросила Пайпер.

Аннабет нахмурилась:

– Зевса и Геры. Царя и царицы богов.

Пайпер направилась в ту сторону, и Аннабет пошла следом, но без особой радости. Домик Зевса был похож на банк: величественное строение из белого мрамора с большими колоннами впереди и полированными бронзовыми дверями с выгравированными молниями.

Домик Геры был меньше, но выполнен в том же стиле, двери украшали павлиньи перья, переливающиеся разными цветами.

В отличие от остальных домиков, шумных и кипящих жизнью, с дверями нараспашку, домики Зевса и Геры были окутаны тишиной и казались заперты.

– В них никого нет? – спросила Пайпер.

Аннабет кивнула:

– У Зевса долго не было детей. Ну, почти не было. Зевса, Посейдона и Аида, старших братьев среди богов, называют Большой Тройкой. Их дети очень могущественны и по-настоящему опасны. Последние лет семьдесят они старались не заводить потомства со смертными.

– Старались не заводить?

– Иногда они… э-эм… жульничали. Моя подруга Талия Грейс – дочь Зевса. Но она оставила лагерь и стала охотницей Артемиды. Мой парень Перси – сын Посейдона. И есть еще один мальчик, он иногда объявляется – Нико, сын Аида. Других детей у Большой Тройки нет. По крайней мере, нам о них неизвестно.

– А Гера? – Пайпер перевела взгляд на двери с павлиньими перьями. Она не понимала почему, но этот домик ее нервировал.

– Богиня брака, – произнесла Аннабет тщательно выверенным тоном, будто сдерживала ругательства. – У нее нет других детей, кроме как от Зевса. Так что – да, никаких полубогов. Ее домик – это всего лишь дань уважения.

– Она тебе не нравится, – заметила Пайпер.