Мы шли молча секунд тридцать. Вдруг навстречу вышел какой-то парень нашего возраста. Ростом он вышел чуть побольше чем я, носил черное пальто нараспашку и очки. Бывают такие люди, которых ты совершенно не знаешь и даже видишь в первый раз, но которые сразу тебе не нравятся. Этот парень был из таких. При виде него во мне сразу поднялась легкая злость.

– О, да это же Кирилл! Приве-е-ет! – она подошла к нему, и они обнялись в знак приветствия.

Со мной она не обнималась. Мой кулак непроизвольно сжался.

– Мой одногруппник, – пояснила Даша. Я пожал ему руку, протянутую очень странным образом, и мы двинулись далее уже втроем.

– А ты куда идешь? – спросила она.

– Домой… – он говорил что-то еще, но я уже не слушал.

Сердце наполнилось ужасным необъяснимым чувством, томила тоска, мысли всего в одно мгновение превратились в мрак, а воображение им только помогало – я не мог совладать с образами, смотря на то, как прекрасно они разговаривают. Я молча шел минут пятнадцать, в то время как Даша и Кирилл переговаривались и смеялись, совсем меня не замечая. Абсолютно. Я стал пустым местом, испарился, исчез, напоминая о своем существовании лишь улыбками через силу на тупые остроты Кирилла. Остаток прогулки я шел как убитый, смотря на ее улыбку и веселый смех… На кой черт я вообще нужен Даше? Правильно, я ей не нужен… Да пошло все это куда подальше! Я же знал, что так и будет! Знал, вашу мать! Так зачем я пошел на это?! Почему не раздавил в себе чувство еще на стадии зародыша?!

В итоге я сказал, что у меня неожиданно появились дела, ни с кем не попрощался и ушел. Я слушал не самую веселую музыку и бежал, потому что просто не мог спокойно идти. Перед глазами ничего не было – только белый шум, сквозь который мир медленно утрачивал оставшиеся краски.

«Какая наивность! Какая глупость, Боже мой!»

– Снова, снова и снова на те же грабли! Раз за разом! – разговаривал я сам с собой.

– Ты снова обрисовал ее образ в голове, веря, что он наконец вернет краски в мир. Но все бессмысленно. Каждый раз я буду падать в одну и ту же пропасть, потому что я неудачник! Потому что нет любви! Нет ее! – кричал я на ходу.

Хотелось заплакать, завыть или сразу застрелиться. Мимо проносились машины. Поднял голову вверх, а там пролетал самолет, габариты которого можно было понять только по красным мигающим огонькам среди ночного неба. И так тоскливо мне стало при просмотре на них, что я еще больше ускорил шаг. Захотелось в одночасье все бросить, прыгнуть в этот самолет и улететь как можно дальше.

Просто хочется взять и уехать,

Туда, где останусь один навсегда,

Где никто меня больше не просит,

Где не будет идей и не будет стыда.

Я со всего маха шарахнул по фонарному столбу. Но душевная боль была сильнее физической.

Я не хотел возвращаться в квартиру, в эти четыре стены, к этим чертовым фиолетовым занавескам! Просто не хотел. Потому я сел на скамейке и задумался. Голова разрывалась. Господи, как бы я хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал какой ужас у меня творится там, под черепной коробкой. Мне было очень плохо, плохо до такой степени, что хотелось напиться. И я не сдержался. Снова не смог. Порой наследственность и гены в совокупности с тяжелой грустью берут верх над человеком. Это был как раз тот случай.

Квадратная красно-белая вывеска над дверью. Полки, снизу доверху заставленные стеклом. Взял темно-коричневую бутылку с белой крышкой. «Картой или наличными», – раздался уставший голос. Паспорт как обычно не спросили. «Платеж прошел успешно», – черные буквы на сером экране терминала.

Последняя лампочка в кухонной люстре перегорела, так что все мое освещение – белый экран ноутбука, резавший глаза. Передо мной лишь рюмка и эта бутылка. Так странно ревновать человека, который тебе по сути никем не является.

Могу ли я ревновать ее, зная, что я для нее всего лишь пустое место? Непонятно. Я по привычке открыл «VK».

«Ты как?» – сообщение от нее. Я не открыл диалог. Просто закрыл вкладку и включил музыку через колонки. Я ненавидел тех, кто игнорирует или очень долго отвечает на сообщения, но сейчас мне было настолько плевать на это, что я сам стал таким же.

Ви́ски обожгло горло, отчего в уголках глаз даже проступили слезы, но спустя всего пару секунд по телу пошло легкое приятное тепло. Казалось, что в голове пусто. Мне было тяжело думать, о чем бы то ни было. Просто хотелось забыться, потом проснуться и начать все, абсолютно все, с чистого листа.

Я открыл ту же вкладку через два часа.

«Игнор – это не очень круто», – виднелось в строке диалога.

– Да иди ты знаешь куда?! – выкрикнул я на всю квартиру. Но написал холодно-равнодушное:

«Так получилось».

«[Ответ на сообщение] Я прекрасно».

«А вот я так не думаю», – ответила она через минуту.

«А я думаю».

Мне почему-то безумно хотелось задеть ее или обидеть. Хотелось, чтобы она катилась ко всем чертям.

Меня бесило ее сочувствие и желание узнать о моих проблемах. И в то же время я стал ненавистен самому себе, потому что мечтал, чтобы со мной кто-то поговорил. Мне тяжело измениться, ведь так было всю мою жизнь. Я хочу рассказать людям о проблемах, но в то же время, когда мне плохо, я ужасно ненавижу всех людей, хочу остаться в совершенном одиночестве, лишь бы меня никто не тревожил. Да и разве могу я рассказать ей о том, что меня тревожит именно сейчас?

Ответа от нее не последовало. И лишь спустя десять минут:

«Я же видела, какой ты уходил. Нет, даже не уходил, а убегал. Что тебя разозлило?»

Я психанул и шарахнул кулаком по столу.

Я снова был меж двух огней: с одной стороны, мне было глубоко плевать на нее и хотелось, чтобы она отстала, в то время как с другой стороны я мучительно хотел, чтобы она меня пожалела.

«Меня ничего не злило. Мне просто стало немного грустно. Не бери в голову и иди спать, уже поздно».

«Почему тебе стало грустно?»

«Не знаю. Беда с головой».

Первая сторона победила. Я закрыл вкладку. Затем снова ее открыл.

«Знаешь, я правда хочу тебе помочь. Я всегда помогаю тем, кому плохо, поэтому скажи, что у тебя случилось. Я всем стараюсь помочь, пусть это и странно».

Всего одно предложение, но насколько же сильно оно меня вынесло. Я закрыл лицо руками, уперся локтями в стол и опустил голову, прислушиваясь к жужжанию кулера в ноутбуке. Все прояснилось спустя всего лишь три недели общения. В ее глазах полно симпатии и участия не потому что я – это я, а потому что я – часть окружающего ее мира. Просто у нее синдром спасателя, вот и все. Теперь фраза о том, что в ее вкусе парни с легкой щетиной и черными волосами, воспринятая когда-то очень легко, начала давить на голову тяжелым булыжником. Я не попадал ни под один из пунктов.

Я уставился в молчаливый экран: «Я всем стараюсь помочь, пусть это и странно». И что мне ей ответить на это? Что мне импонирует одна девушка? Что меня разрывает изнутри, когда я вижу, как она смеется и весело общается с другими парнями? Что я чувствую от этого опустошение? Что я понимаю, что чувствовать такое тогда, когда вы даже не встречаетесь – не совсем нормально? Что мне ей отвечать?!

Я молчал больше десяти минут.

«Даш, все хорошо. Не беспокойся. Просто я немного устал, вот и все», – написал я и захлопнул крышку ноутбука.

Следующие полчаса я сидел и безжалостно жег свое горло и желудок алкоголем, практически не закусывая. Думаю, таблетки нельзя считать закуской… Потом покурил на балконе и рухнул на диван, даже не став его разбирать. Да, я устал. Устал от жизни.

Глава вторая

Я совсем не привык к толпе и старался по возможности большого количества людей, особенно незнакомых, избегать, из-за чего и пришлось так долго обдумывать приглашение Щеголева. Но даже несмотря на мою нелюдимость, граничащую порой с антропофобией, я все-таки согласился прийти на фестиваль молодых авторов, который по чистой случайности решили провести в нашем городе.

Перед этим я, множество раз все передумав, все-таки выложил свой рассказ в сеть. И даже отправил его в несколько журналов.

В кой веки раз я относительно неплохо себя чувствовал, отчего настроение само собой улучшилось. А когда хорошее настроение – и умирать не хочется. Сегодня я даже понравился самому себе в зеркале (явление крайне-крайне редкое) – это знак безусловно хороший. Я ходил по комнате из стороны в сторону, чуть ли не каждую минуту доставая телефон и смотря на время. Руки уже заметно похолодели, а подмышки вспотели. Ненавижу ждать. Ненавижу опаздывать. Более того я даже вовремя приходить не очень-то люблю, отчего всегда стремлюсь прибыть к месту назначения минут на пять-десять пораньше. Вот наконец короткий звонок уведомления. «Я выхожу», – писал Щеголев. Наконец-то. Он всегда придерживался одного правила: зачем выходить раньше и соответственно так же приходить, если можно выйти чуть ли не впритык и опоздать всего на минутку?

Приехали мы ровно к назначенному времени. Руки вспотели; ступи покрылись льдом. Я, кажется, понял почему не люблю приходить ровно к назначенному времени – все уже собрались, и, когда открываешь двери, взгляды десятков человек приковываются к тебе. В такие моменты мне кажется, что с моим лицом явно что-то не так, отчего я еще больше начинаю нервничать и автоматически поправлять какой-то элемент одежды на себе, например, перчатки, натягивая их по очереди то на одну, то на другую руку. Впрочем, такое со мной происходит не только в местах большого скопления людей, но и на любой улице, когда какой-либо человек смотрит на меня больше двух секунд. В этот раз моя странность, кажется, зашла дальше обычного, отчего я так сильно натягивал перчатку, что, казалось, она вот-вот прорвется в районе кончиков пальцев. И было из-за чего! Практически все люди, собравшиеся вокруг небольшой сцены в парке, периодически косились на меня, рассматривая. На ногах невероятно тяжелыми гирями повисло чужое внимание, а во всех мышцах появилось ощущение одеревенелости, из-за чего двигать ими было очень неловко. «Успокойся, успокойся. Я спокоен. Я спо-ко-ен», – мысленно пытался я себе внушить, но все было тщетно. Тогда я решил использовать технику дыхания, о которой где-то когда-то прочитал. Вдох-задержать дыхание-выдох-задержать дыхание. И так до победного спокойствия. Кто бы мог подумать, но это тоже не сработало! Еще и успокоительное тут не выпьешь! Я начал ощущать, что вновь медленно погружаюсь в печаль. Благо, до конца я в это состояние окунуться не успел, так как подошел молодой человек лет двадцати шести на вид. Плотное телосложение, черные волосы с мокрой челкой и усы.

– О, ты, наверное, Думин? – протянул он мне руку.

– Да, это я, – пожал я ему в ответ.

Он развернулся и крикнул ведущему, что все писатели в сборе. Потом он отошел и завел оживленную беседу с каким-то человеком.