Если одна из теней на дне и пошевелилась, то она сделала это бесшумно. Фигура на краю ямы заговорила снова.

– Девять раз за девять дней, Бинабик, твое копье стояло у моей пещеры, и я тебя ждала.

Слова произносились ритуальным напевом, но голос дрожал и пресекался.

– Я ждала и произносила твое имя в Зале Эха. Но не получила никакого ответа, кроме отзвуков собственного голоса. Почему ты не вернулся, чтобы забрать свое копье?

Ответа вновь не последовало.

– Бинабик? Почему ты не отвечаешь? Ведь ты мне должен – хотя бы это, разве не так?

Тот из пленников на дне ямы, что был крупнее, зашевелился, и тонкий лунный луч высветил бледно-голубые глаза.

– Что за тролльские стенания? Мало того что они бросили в яму человека, который не сделал им ничего плохого, так теперь ты болтаешь всякие глупости, не давая ему спать?

Присевшая на корточки гостья замерла, как напуганный олень, попавший в луч фонаря, и мгновенно исчезла в ночи.

– Хорошо, – сказал риммер Слудиг, снова устраиваясь под сырым плащом. – Я не знаю, что говорил тебе тот тролль, Бинабик, но я не самого высокого мнения о твоем народе, если они пришли посмеяться над тобой – а заодно и надо мной, хотя меня и не удивляет, что они ненавидят мой народ.

Тролль рядом с ним промолчал, лишь смотрел на риммера темными печальными глазами. Через некоторое время Слудиг перевернулся на другой бок и попытался заснуть.

– Но, Джирики, ты не можешь уйти! – Саймон привстал на соломенном матрасе, кутаясь в одеяло, чтобы защититься от холода, и стиснул зубы, борясь с головокружением; он не часто вставал с постели за прошедшие пять дней после пробуждения.

– Я должен, – ответил ситхи, опустив глаза, словно не в силах встретить вопросительный взгляд Саймона. – Я уже отправил Сиянди и Ки’ушапо вперед, но требуется мое присутствие. Я останусь еще на день или два, но больше задерживаться не могу – так диктует мне долг.

– Ты должен помочь мне спасти Бинабика! – Саймон убрал ноги с холодного каменного пола обратно в постель. – Ты сказал, что тролли тебе доверяют. Заставь их освободить Бинабика. Тогда мы сможем уйти вместе.

Джирики негромко присвистнул.

– Все не так просто, юный Сеоман, – ответил он, сдерживая нетерпение. – У меня нет права или власти заставить кануков что-то делать. Кроме того, у меня есть другие обязанности и обязательства, которые ты понять не в силах. Я останусь здесь до тех пор, пока не увижу, что ты встал на ноги. Мой дядя Кендрайа’аро уже давно вернулся в Джао э-тинукай’и, и долг по отношению к моему дому и соплеменникам требует, чтобы я последовал за ним.

– Требует? – удивился Саймон. – Но ты же принц!

Ситхи покачал головой.

– Это слово в нашей речи имеет другой смысл, Сеоман. Я принадлежу к правящему дому, но я никому не отдаю приказы и никем не правлю. К счастью, никто не может управлять мной – за исключением определенных вещей в определенные времена. Мои родители объявили, что такое время пришло. – Саймону показалось, что он уловил слабые нотки гнева в голосе Джирики. – Однако не беспокойся. Ты и Эйстан не являетесь пленниками. Кануки чтят тебя и позволят уйти, как только ты захочешь.

– Я не уйду без Бинабика. – Саймон стиснул плащ. – И без Слудига.

У входа в пещеру появилась темная фигура и вежливо кашлянула. Джирики оглянулся через плечо и кивнул. Старая женщина из племени кануков шагнула вперед и поставила дымящийся котелок у его ног, потом быстро вытащила миски из-под похожей на палатку накидки из овечьей шкуры и расставила их полукругом. Ее маленькие пальцы двигались ловко, а морщинистое круглое лицо ничего не выражало, но, когда она подняла взгляд на Саймона, в ее глазах промелькнул страх. Женщина закончила и, быстро пятясь, вышла из пещеры и исчезла за занавеской, закрывавшей вход, так же бесшумно, как появилась.

«Чего она боится? – подумал Саймон. – Джирики? Бинабик говорил, что кануки и ситхи всегда жили дружно – ну, более или менее».

Он вдруг представил, как выглядит со стороны: в два раза выше любого тролля, лицо заросло щетиной – и, хотя он стал совсем худым, женщина-канук не могла об этом знать, ведь он завернулся в несколько одеял. Едва ли кануки могли отличать его от ненавистных риммеров? Кажется, народ Слудига воевал с троллями в течение столетий?

– Ты будешь есть, Сеоман? – спросил Джирики, наливая из котелка в миску горячую жидкость. – Они прислали тебе миску.

Саймон протянул руку.

– Это снова суп? – спросил он.

– Ака, так его называют кануки – а ты бы сказал «чай».

– Чай! – Саймон нетерпеливо схватил миску.

Джудит, хозяйка кухни в Хейхолте, очень любила чай. В конце долгого дня она садилась с большой горячей чашкой, полной разных приправ, и кухня наполнялась острыми ароматами растений с далеких южных островов. Когда у нее было хорошее настроение, она угощала Саймона. О, как он скучал по дому!

– Я никогда не думал, – начал он и сделал большой глоток, но тут же выплюнул горячий напиток, и у него начался приступ кашля. – Что это? – задыхаясь, спросил он. – Это не чай!

Возможно, Джирики улыбнулся, но, поскольку он держал у губ миску и понемногу из нее пил, уверенности у Саймона не было.

– Конечно, чай, – ответил ситхи. – Разумеется, кануки используют другие растения, чем вы, судхода’я. Как может быть иначе, если вы почти не торгуете друг с другом?

Саймон с гримасой вытер рот.

– Но он соленый! – Юноша понюхал напиток и поморщился.

Ситхи кивнул и сделал еще один глоток.

– Да, они кладут туда соль – а также масло.

– Масло! – воскликнул Саймон.

– Пути всех внуков Мезумииры поразительны, – серьезно проговорил Джирики, – … и их разнообразие бесконечно.

Саймон с отвращением поставил миску на пол.

– Масло. Да поможет мне Усирис, какое отвратительное приключение, – пробормотал он.

Джирики спокойно допил свой чай. Упоминание Мезумииры снова напомнило Саймону о его друге тролле, который однажды ночью спел песню о женщине-луне. У него снова испортилось настроение.

– Но что мы можем сделать для Бинабика? – спросил Саймон. – Неужели ничего?

Джирики поднял на него взгляд кошачьих глаз.

– У нас появится шанс заступиться за него завтра. Пока мне не удалось выяснить, в чем состоит его преступление. Лишь немногие кануки говорят на чужих языках – твой спутник и в самом деле удивительный тролль, – я же не слишком хорошо владею языком кануков. К тому же они не любят делиться своими мыслями с чужаками.

– А что произойдет завтра? – спросил Саймон, опускаясь на тюфяк.

У него снова заболела голова. Почему он ощущает такую слабость?

– Будет… нечто вроде суда, я полагаю, – ответил ситхи. – Правители кануков выслушают всех и примут решение.

– И мы будем защищать Бинабика? – спросил Саймон.

– Нет, Сеоман, все будет немного не так, – мягко сказал Джирики, и на миг на его лице появилось странное выражение. – Мы будем там присутствовать из-за того, что ты видел Дракона Горы… и уцелел. Правители кануков хотят тебя видеть. Я не сомневаюсь, что перед всем его народом будут рассмотрены преступления твоего друга. А теперь отдыхай, завтра тебе понадобятся все твои силы.

Джирики встал, вытянул длинные руки, сделал несколько странных движений головой, при этом его янтарные глаза смотрели в пустоту. Тело Саймона содрогнулось, на него накатила волна слабости.

«Дракон! – ошеломленно подумал он, охваченный удивлением и ужасом. – Он видел дракона! Он, Саймон, поваренок, презираемый многими бездельник и олух, взмахнул мечом, ранил дракона и выжил – даже после того, как на него брызнула обжигающая кровь чудовища! Как в легенде!»

Он посмотрел на темное сияние Шипа, который лежал у стены, частично скрытый под тряпьем, и ждал своего часа, точно прекрасный и смертельно опасный змей. Казалось, даже Джирики не испытывал желания к нему прикасаться и даже говорить о нем; ситхи спокойно игнорировал все вопросы Саймона о том, что магия может, словно кровь, струиться по клинку странного меча Камариса. Холодные пальцы Саймона коснулись челюсти, где его лицо пересекал все еще не до конца заживший шрам. Как обычный поваренок осмелился поднять такое могущественное оружие?

Он закрыл глаза и почувствовал, как огромный и равнодушный мир начал медленно вращаться вокруг него. Саймон услышал, как Джирики прошел по пещере к выходу, раздался шорох занавески, а потом им снова овладел сон.

Саймону снился сон. Перед ним вновь возникла темноволосая девочка с лицом ребенка, но старыми и глубокими, как колодец в церковном дворе, глазами. Казалось, она хотела что-то ему сказать. Ее губы беззвучно шевелились, но, когда она скрылась под мутными водами сна, ему показалось, что он слышит ее голос.

Он проснулся на следующее утро и обнаружил стоявшего над ним Эйстана. Мрачная улыбка бродила по губам солдата, борода промокла от таявшего снега.

– Пора вставать, парень. Сегодня нас ждет очень много дел, да, очень много, – сказал он.

Это заняло некоторое время, Саймон чувствовал себя слабым, но сумел одеться самостоятельно. Эйстан помог ему натянуть сапоги, которые он не надевал с того момента, как попал в Иканук. Они показались ему жесткими, как дерево, а ткань одежды царапала ставшую неожиданно чувствительной кожу, но теперь, когда Саймон встал и оделся, он почувствовал себя лучше. Он несколько раз прошелся по пещере и снова ощутил себя двуногим существом.

– А где Джирики? – спросил Саймон, надевая плащ.

– Он пошел вперед, – ответил Эйстан. – Но тебе не нужно беспокоиться. Я могу тебя отнести, ведь ты еще совсем больной.

– Да, меня носили раньше, – ответил Саймон, чувствуя, как его голос становится неожиданно холодным, – но из этого еще не следует, что требуется носить всегда.

Эркинландер хрипло рассмеялся – он и не думал обижаться.

– Я буду только счастлив, если ты сможешь ходить, парень, – ответил он. – У троллей тропинки очень уж узкие, и у меня нет ни малейшего желания таскать кого-то на плечах.

Саймону пришлось немного постоять у выхода из пещеры, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сиянию снега снаружи. В первый момент белизна едва не ослепила его, хотя небо затянули тучи.

Они стояли на широком каменном крыльце, выступавшем почти на двадцать локтей от входа в пещеру. Карниз уходил вправо и влево вдоль склона горы, и Саймон видел окутанные дымом входы в другие пещеры, расположенные вдоль него, пока они не исчезали за округлостью живота Минтахока. На склоне у них над головой имелись похожие карнизы, ряд за рядом, в тех местах, где из-за неровной поверхности тропинки обрывались, были приделаны крылечки и раскачивавшиеся над пустотой мостики, издалека казавшиеся кожаными ленточками. Саймон наблюдал, как крошечные, закутанные в мех фигурки детей кануков, точно белки, носятся по мостикам и переходам, хотя падение означало неминуемую смерть. От этого зрелища Саймону стало не по себе, и он отвернулся.

Перед ним расстилалась огромная долина Иканук, а еще дальше над туманными безднами возвышались каменные соседи Минтахока, над которыми нависало серое небо в белых точечках снежинок. Крошечные черные дыры усеивали далекие пики; маленькие фигурки, едва различимые в темной долине, энергично сновали по извивавшимся тропам.

Три тролля, наклонившись вперед в кожаных седлах, проехали по тропе на своих косматых баранах. Саймон сделал шаг в сторону, уступая им дорогу, а потом осторожно приблизился к краю карниза и посмотрел вниз. На мгновение у него закружилась голова, как в те моменты, когда он был на Урмшейме. Весь склон горы, заросший искривленными вечнозелеными деревьями, пересекали мостики, переходы и карнизы, вроде того, на котором он стоял. Он обратил внимание на внезапно наступившую тишину и обернулся в поисках Эйстана.