– Ждем Маккоя и отправляемся. Вы заедете еще в одну школу за несколькими ребятами и потом уже отправитесь в Торки. Остальные ученики из других районов присоединятся немного позже.

О, отлично. У меня будет время побыть одной и немного отдохнуть.

– Замечательно, – улыбаюсь ему я.

– Держи. – Он вынимает из кармана леденцы со вкусом банана и протягивает их мне. – Тебе вчера понравились.

Этот жест невероятно мил с его стороны. Он делает меня на мгновение счастливой. Похоже, надо было заказать две кружки.

– Спасибо!

К нам подходит мама. Она оставляет чемодан возле моих ног и здоровается с директором.

– Мистер Харрисон, передаю Джит в ваши надежные руки, – произносит она, поглаживая меня по спине и с улыбкой взъерошивая мои волосы.

Харрисон смущается и краснеет. Его щеки становятся цвета алой розы, и я невольно удивляюсь его смущению.

– Я с ними не еду, миссис Эвердин, но спасибо вам за доверие! – Он откашливается, ему неловко. – С ними отправляется мисс Астер – наш куратор по проектной деятельности.

Ого! Таких подробностей я не знала. Терпеть не могу Астер. Пока я делала проект, она успела истрепать все мои нервы. Каждый день напоминала о том, что скоро сдача и я не успею, если не потороплюсь.

Я пропускаю мимо ушей дальнейший разговор мамы и директора, все это время представляя, как буду слушать в автобусе музыку и читать «Грозовой перевал». Хочу найти наушники, поэтому копошусь в рюкзаке. Я ведь не могла их забыть? Из портфеля выпадает чехол с очками, и я молюсь, чтобы стекла не разбились. Признаться, я плохо вижу и к линзам отношусь скептически. Из-за этого при мне всегда очки, но достаю я их в редких случаях – чаще всего дома, когда меня в них особо никто не видит. Кое-кто не поймет этого комплекса, но он есть, и я пытаюсь бороться с ним. В очках я не стеснялась быть только при Дарене, Брук и родителях. Впрочем, это уже не важно.

– Джитта! – слышу тошнотворно милый голосок позади себя. Быстро поднимаю очки, а затем оборачиваюсь. Конечно же, передо мной стоит Одри. Она просто-напросто не могла не прийти проводить меня и не наговорить гадостей.

Подруга раздражена, и я понимаю это по ее красным глазам. Она сжимает руки в кулаки. Что Одри может сказать мне такого страшного, если через десять минут меня уже не будет в этом городе? Накричит, обвинит, пригрозит чем-либо?

Мы отходим с ней подальше от людей, чтобы отчетливо слышать друг друга.

– Джитта, ну что, добилась своего? – сразу же вступает она в разговор с агрессией.

Я подавляю в себе смешок, но он так и хочет вырваться наружу. Ей-богу, Одри ведет себя как маленький ребенок. Сама того не понимая, она снова превращается в ту маленькую обиженную девочку, которую оставили без сладостей и, более того, поставили в угол.

Я объясняю себе ее характер проблемами в семье. Мне жаль, что отец Одри так рано ушел из жизни, а мама из-за этого порой впадает в затяжные депрессии, сопровождающиеся запоями. Если подумать логически, то Одри всегда предоставлена только самой себе, и ей очень тяжело приходится.

Раньше, когда мы тесно общались, я старалась всячески ее поддерживать, но в какой-то момент она дала мне понять, что не нуждается в помощи, в понимании, во мне. Она закрылась, и сейчас всеми способами старается выглядеть не той, кем она является на самом деле. Но это никоим образом не дает ей права унижать других и презирать за то, что у них есть то, чего она не имеет.

– Одри, поменяться не получилось. Харрисон строг в этом отношении и считает, что кому выпала возможность, тот и должен ею воспользоваться. – Я пожимаю плечами и пытаюсь скрыть свою тревогу.

Одри поправляет синие кончики волос. Ее зрачки до безумия расширяются, в глазах стоят слезы. Ей очень обидно, что она не на моем месте, и про себя я называю ее поломанной принцессой. Эмоции на лице Одри пробирают меня до мурашек. Становится чертовски больно за нее.

Она – принцесса, которая в детстве имела все: любовь окружающих, невероятно крепкую семью, восхищение, блестящий ум, талант очаровывать всех, но в один миг она потеряла свою корону. Королевство рассыпалось на мельчайшие кусочки, как и ее доброе сердце. Смерть отца, словно острый кинжал, поразила ее самые светлые стороны. Одри покрылась броней и теперь знает, что в этой жизни нужно зубами вгрызаться в любые шансы. Жалкое прозябание на окраинах этой жизни – теперь уже не миф, и за место под солнцем нужно бороться.

– Одри, – тихо произношу я, – поверь, в этой поездке нет ничего сказочного. Если ты действительно ценишь меня, то порадуйся.

Одри тяжело выдыхает. Еще немного – и она расплачется.

– Джи… ты же знаешь, это был мой единственный шанс почувствовать что-то новое. Я не могу больше так жить, изо дня в день слушая мамины истошные крики, понимая, на каком дне мы находимся. Черт возьми, если бы я не ходила на подработки по вечерам в кафе, нам не на что было бы жить, – на последнем дыхании заканчивает Одри.

Моя челюсть буквально падает. Она работает по вечерам в кафе? Не могу поверить! Ох, черт. Мы и правда перестали знать друг друга. Мое сердце сжимается, ладони потеют. Что я могу сделать? Меня пробирает дрожь. Одри бьется в истерике. Кажется, я впервые вижу ее в таком ужасном состоянии.

– Иди сюда, Оди-и, – я зову ее, как звала раньше, когда мы еще были близки. Расставляю руки по сторонам, призывая к объятиям, и через пару секунд чувствую теплое тело Одри. Я еле дышу, успокаивая, глажу ее макушку и шепчу, что все будет хорошо.

– Как же мне тяжело, Джи. Все эти годы, когда я нуждалась в поддержке, ты не замечала меня. – Она останавливается на мгновение, и я сжимаю губы в тонкую полосу. – Ты все время проводила с Дареном, а я чувствовала себя ненужной.

Ее слова режут по сердцу, а при упоминании Дарена на меня вновь находит агония. Она не должна обвинять меня в этом. Дарен… Он многое для меня сделал. Мы нашли друг друга, а Одри сама отдалилась.

– Ты молчишь, потому что знаешь, что это правда. – Одри отходит от меня, вытирая слезы. Теперь я вижу ее раскрасневшиеся глаза и опухший нос.

– Для чего ты это говоришь, Одри? – мой тон каменеет.

– Никогда не поздно исправить свою ошибку, Джитта.

Я не понимаю ее. Совершенно не понимаю. Она говорит загадками, а у меня нет желания и сил их разгадывать.

– Извини, мне пора. – Я набираю в легкие воздуха, поворачиваюсь и делаю шаг в противоположном от нее направлении.

– Джитта, – кричит Одри мне вслед, – должна предупредить, не смей и близко приближаться к моему Маккою! Боюсь, это навлечет на тебя беду! – В ее голосе мелькает жуткий холод, отчужденность. Пару секунд назад она рыдала, а сейчас хладнокровно стоит и ухмыляется, предупреждая меня не лезть к Маккою. Такова она – Одри Моллиган.

Я возвращаюсь к месту, где меня ждут Харрисон и мама. Голова гудит, и я не сразу замечаю появление второго счастливчика. Маккой Эванс с легким рюкзаком на плече стоит рядом с Харрисоном и печатает что-то в своем телефоне. Мне не хочется его отвлекать, поэтому я тихо останавливаюсь рядом с мамой.

– Все, дорогие ребятки, – начинает говорить Харрисон, – пора отправляться!

Я целую маму в щеку и слушаю еще пару наставлений. Маккой поднимает глаза и машет мне рукой. Кивая, улыбаюсь в ответ. Раньше мы с ним пересекались только на школьных мероприятиях. Однажды, правда, участвовали в одной театральной сценке. Так что я даже не помню, как звучит его голос.

– Пока, мам, – шепчу я и забираю у нее чемодан.

Когда я подхожу к Маккою, неловкость застает меня врасплох. Я не знаю, с чего начать разговор.

– Джитта, верно? – спрашивает он, пристально разглядывая мои кеды.

– Лучше Джи или Джит. Встречаешь людей по одежке?

– По обуви.

Мы смеемся и быстро идем к автобусу. Мои поджилки трясутся. Внезапно я осознаю, как стремительно может измениться все в моей жизни благодаря этому путешествию. Становится страшно, кровь начинает громко пульсировать в висках.

– Повеселимся?

Сердце уходит в пятки, но я уверенно соглашаюсь на что-то новое и совершенно для меня незнакомое.

Глава 7
Дно. Якорь. Рок

Все мои надежды провести время в тишине рушатся, как только мы занимаем места в автобусе. К моему удивлению, Маккой садится рядом. Не то чтобы я разочарована этим, но такое поведение сразу же наталкивает на странные мысли. Хоть Эванс и не особо зазнавшийся парень, у ног которого вповалку лежат толпы девушек, меня все равно настораживает его открытость и любезность. Статус сына бизнесмена дает о себе знать: его уверенность всегда переваливает за отметку «средняя».

Так как Маккой учится в параллельном классе, я практически его не вижу. Мы изредка встречаемся в коридоре и при этом не произносим друг другу ни слова. Так что Маккой Эванс остается для меня загадкой, которую я, видимо, вскоре смогу разгадать.

Не могу сказать, что этот парень высокомерен, но он явно привык ко всему самому лучшему. Это становится заметно, когда Маккой начинает жаловаться на неудобные подлокотники и слишком жесткое кресло, параллельно отмечая, что пространство между сиденьями недостаточное, и заявляя, что надо было попросить его личного водителя нас отвезти.

Мы тратим много времени, забирая остальных ребят из соседних школ, и это становится еще одной темой для разговора с Маккоем, который просто поражен этими «спартанскими» условиями. Я едва сдерживаю смех. Он искусно играет бровями, когда жалуется, и на это невозможно смотреть без усмешки. Я сжимаю губы, чтобы не расхохотаться. Интересно, что еще покажется ему невыносимым?

– Хорошо, что нам не далеко ехать. – Он откидывается на сиденье и пытается принять удобное положение. С третьей попытки, кажется, у него получается.

– А я люблю долгую дорогу, – признаюсь я ему, – можно расслабиться, подумать о важном, расставить все по полочкам у себя в голове. – Я говорю абсолютную правду. Меня всегда до визга радовали поездки куда-нибудь далеко-далеко от дома с родителями и Брук. Когда папа возвращался с работы, если только работой можно назвать его род деятельности, мы часто отправлялись в путешествия. Однажды даже побывали в Шотландии. Такие ценные моменты остаются в памяти надолго и радуют душу.

– Я тоже, – с раздражением выдыхает Маккой, – но в комфорте.

Я воспринимаю этот ответ как укол в сторону той, чьи родители не владеют миллионами фунтов и огромной компанией. Наверное, в его окружении все – дети магнатов. Мучит только один вопрос: зачем ему тогда было идти в абсолютно обычную школу, если он мог позволить себе более престижную?

– Маккой. – Я обращаюсь к нему, и он убирает свой мобильник в карман джинсовых шорт, которые я, к слову, не привыкла видеть на парнях.

Дарен не любил их носить и считал, что это безвкусно, особенно если они очень протертые, светлые и выше колен. Точь-в-точь как те, что сейчас на Маккое.

Я поднимаю взгляд выше, рассматривая его рубашку с клетчатым принтом, и вижу маленькую нашивку с названием бренда. Burberry. В принципе, чего и стоило ожидать.

Мне вдруг становится неловко, когда я понимаю, что рассматриваю Эванса чересчур пристально, и я быстро опускаю голову.

Он все еще ждет моего вопроса. Я теряюсь, так как почему-то чувствую себя сейчас несколько приниженной. Неужели его дорогие вещи и легкое отношение к роскоши так влияют на меня? Делаю пару выдохов, чтобы окончательно прийти в себя. Такая реакция ненормальна. Дарен бы отчитал меня как следует.

– Какая у тебя тема проекта? – быстро задаю ему первый пришедший на ум вопрос.

– Психологические якоря как объект влияния на психику. – Он проговаривает все четко, и у меня расширяются зрачки – ну и серьезная же у него тема!

Он явно очень много работал над своим проектом. У меня не остается сомнений насчет того, почему его работа выиграла в конкурсе. А вот моя… Как же я оказалась на одной ступени с ним?