Однажды, когда я в очередной раз оказался в Споффорде – мне едва исполнилось двенадцать, – нам показали фильм 1977 года «Величайший», где Мухаммед Али играл самого себя. В то время мне нравился стиль Али, но я не относил себя к числу фанатов бокса. Гораздо интересней было наблюдать за рестлерами^[7] – Бруно Саммартино или Киллером Ковальски. Единственный раз мне довелось увидеть бой Али, когда он дрался с Леоном Спинксом^[8] в матче-реванше. Мы с приятелем болтались в Браунсвилле, когда увидели парня, заходившего в угловой магазин. Нам шепнули, что у мужика видели продовольственные талоны и деньги, поэтому мы последовали за ним. Какое-то время я ошивался позади жертвы, а затем взял чипсы и встал впереди. Все взгляды были прикованы к телевизору – транслировали тот самый бой Али. Улучив момент, я уронил пакет и наклонился, чтобы поднять его. Парень был вынужден притормозить, и мой друг, который шел следом, быстро обшарил его карманы. Сделано! Выпрямившись, я мог понаблюдать, как классно Али дрался со Спинксом. Мне нравился Али, но сам по себе боксерский поединок меня совершенно не интересовал.

Однако смотреть байопик в кинозале Споффорда, заполненном сотнями подростков, было здорово. А когда зажегся свет, внезапно на сцене появился сам Али. Зал буквально взорвался аплодисментами. Мне доводилось быть свидетелем того, как рукоплещут тысячи зрителей на спортивных аренах, но это ничто по сравнению с овациями в честь Али. Вау! Он рассказал, как ему пришлось побывать в тюрьме, где он едва не сошел с ума. Его замечательное выступление воодушевило всех нас. Что же касается меня, то оно изменило мою жизнь. Речь не о том, что после этого я решил стать боксером. Просто я понял, что должен прославиться. Мне зверски захотелось, чтобы при моем появлении все кланялись и начинали сходить с ума. Но я еще не знал, через что мне придется пройти, чтобы добиться всей этой чертовщины.

Вскоре я вновь попал в Споффорд – на этот раз за кражу со взломом. Мне дали 18 месяцев, и я отсидел там почти полгода. Споффорд – это центр временного содержания, поэтому меня собирались перевести в колонию для несовершеннолетних. Надо было поторопиться, чтобы добыть немного денег перед отъездом. Единственный способ – рискнуть и грабануть кого-нибудь, чтобы продать товар, добравшись до места назначения. Если появиться без гроша, подумают, что ты слабак. Так что выход один: стащить у кого-нибудь кеды или исподнее и затем толкнуть товар.

Я решил объединиться с парнем по прозвищу Убийца, который в то время сидел там же. Ребята из Браунсвилла всегда держались вместе. Даже если кто-то был из другого района, вы держались вместе, если ты знал его по улице. Мне шепнули, что в соседней общаге сидит ниггер из Бронкса, у которого есть золото. Оно-то мне и было нужно. Я умел обчищать карманы. Все знали Майка Грабителя из Браунсвилла. Решив заполучить золотую цепочку этого братка, мы дождались момента, когда оказались рядом в спортзале. Большинство из этих ребят никогда не снимали золото. Убийца, заметив нашего ниггера, указал мне на него: «Майк, действуй!» Однако парень оказался крут, и когда я приблизился, он ударил меня прямо в лицо. Бац! Такого я не ожидал, и тогда мой напарник просто прыгнул на него – бац, бац, бац! Мы смогли надрать задницу этому малому и забрали все, что хотели.

В Споффорде у меня постоянно были неприятности. Незадолго до перевода наша общага дралась с соседней, и меня заловили с ножом. Отвечавший за нас старший надзиратель, ознакомившись с отчетом предыдущей смены, велел мне встать и приготовиться к наказанию. За то, что я был застукан с оружием, мне полагалось десять ударов по голове обломком кия.

– Стой здесь, опусти голову и прими это как мужчина!

Бац! Бац! Бац!.. Эти охранники были просто звери. Они отдубасили меня как собаку.

Через несколько дней после взбучки заявился мой наставник и сказал, что на последний год отсидки меня отправляют в другое место. Куда именно тебя переводят, не говорят, и ты не можешь сообщить корешам о своем новом местонахождении. На следующее утро двое охранников надели на меня наручники, посадили на заднее сиденье машины и отвезли на север штата Нью-Йорк, в Джонстаун. Я попал в исправительную школу Трайона, о которой никогда раньше не слышал. Мне пришло в голову, что, раз я здесь никого не знаю, придется кого-нибудь пырнуть. Без этого было не обойтись.

Между Трайоном и Споффордом было несколько световых лет. Новое заведение располагалось в лесу, в часе езды к северо-западу от Олбани. Воспитаники жили в отдельных коттеджах. Школа была оборудована крытым бассейном и вполне приличным тренажерным залом. Кроме того, предлагались разные исправительные программы для малолетних преступников, в том числе занятия по разведению фазанов. Поскольку я не считался правонарушителем, склонным к насилию, вначале меня разместили в коттедже Брайарвуда. Это был коттедж открытого типа, где у меня была своя комната без замка на двери. В Брайарвуд определяли примерных детишек – тех, кто попался на незначительных проступках. Где-то три четверти населения в Трайоне составляли чернокожие, остальные были латиносами и белыми из числа бедняков.

Брайарвуд был явно не для меня. Я немедленно начал действовать: нападать на других подростков, на охранников, на всех, кто попадался под руку. Там было несколько парней, которые знали меня по Бруклину и Споффорду, так что моя репутация стала расти. «Майк Тайсон – это настоящий крэйзи, больной ублюдок, псих, который запросто может подойти и ударить тебя по лицу или же плеснуть в тебя кипятком». Последней каплей стала история, когда в коридоре перед уроком какой-то пацан попытался сорвать с меня шапочку, но я увернулся. Мне пришлось ждать сорок пять минут до окончания занятия. Все это время я думал лишь о том, что бы такое сделать с этим придурком. Я был настолько зол, что не мог ни на чем сосредоточиться. Когда урок закончился, я нашел обидчика и надрал ему задницу.

Моя свобода на этом закончилась. Пришли два охранника и препроводили меня в Элмвуд: коттедж закрытого типа. Это место было предназначено для прочистки мозгов. Тех, кто не поддавался перевопитанию, надзиратели-амбалы могли отыметь по полной. Сюда отправляли закоренелых хулиганов. Для меня же попасть в Элмвуд было делом чести.

Как только мы добрались до Элмвуда, меня раздели и заперли в комнате, где не было даже матраса. За мной следили, словно я собирался совершить самоубийство. Каждые полчаса кто-нибудь из персонала наведывался с проверкой. Я сидел взаперти, но в двери было крошечное окошко, и как-то до меня донесся разговор обитателей спецшколы, проходивших мимо. «Эй, что там такое?» – крикнул я. Один из парней ответил, что они только что закончили спарринг с мистером Стюартом, охранником Трайона. Мне уже доводилось слышать о Бобби Стюарте. Он давал уроки бокса, и все, кто с ним занимался, выглядели довольными. Во время спарринг-боев он так ловко уклонялся, что его подопечные мазали и падали, и все просто лопались от смеха. Я загорелся идеей попасть в эту программу.

Каждый раз, когда меня приходили проведать, я буквально умолял позволить мне встретиться с мистером Стюартом. И вот однажды один из охранников позвонил ему: «Он совершенно спокоен и уравновешен. Он уже поел и попросил прибраться в его комнате. Он утверждает, что хочет лишь поговорить с вами». Стюарт дождался, пока все отправятся по койкам, поскольку не хотел, чтобы были свидетели, если я начну скандалить, и пришел ко мне.

Распахнув дверь, он гаркнул:

– Что тебе надо от меня?

Меня до сих пор бросает в дрожь, стоит мне вспомнить ту сцену.

– Хочу стать боксером, – ответил я.

– Все остальные парни здесь мечтают о том же, – рявкнул он. – Но если бы они были боксерами, их бы здесь и в помине не было. Они спокойно гуляли бы по улице, ходили в школу, устраивались на работу. А здесь мы имеем дело с лузерами.

– Все, чего я хочу, – это заниматься боксом. Я буду делать то, что вы скажете.

Мистер Стюарт какое-то время еще покричал на меня, а затем сменил тон:

– Ладно, посмотрим на твое поведение. Поглядим, как ты будешь вести себя на уроках. Продержишься ли ты месяц. Если все будет нормально, без конфликтов, тогда решим, как с тобой быть.

Позже Стюарт признался мне, что, хотя он и проработал в спецшколе десять лет, ему еще никогда не доводилось встречать такого неуверенного в себе парня, как я. По его словам, он порой знал, что я втихаря стащил бумажник, но не мог вспомнить случая, чтобы я с кем-нибудь всерьез враждовал. Когда он в тот раз ворвался в комнату, я даже не смел поднять на него глаз. Несмотря на всю мою уличную браваду, я действительно был очень застенчив. Как уже упоминалось, у меня были старшие наставники, и я на самом деле был всего-навсего учеником, но не лидером. Все, что мне тогда было известно, – это как обманывать, воровать, грабить и лгать.

Чтобы быть в курсе моего поведения, Стюарт после нашей встречи стал проверять ежедневные журналы персонала. Он видел – я не только делал все, что полагалось, но и выражал готовность выполнять дополнительные поручения. При этом я просил персонал записывать мои предложения по оказанию помощи, чтобы Стюарт понимал, насколько изменилось мое отношение к окружающим. За шесть дней я выбился в лучшие ученики класса. Собственно говоря, учитывая, что моя семья с Юга, меня, вообще-то, учили хорошим манерам и вежливости: «Да, мэм. Нет, сэр».

Когда мистер Стюарт стал знакомиться с моим досье, ему бросилась в глаза запись о том, что я нахожусь «на грани умственной отсталости». Он поинтересовался у штатного психолога:

– Что это означает?

– То самое и означает: он умственно отсталый, – ответила она.

– И как это определяется?

– Ну, на основе различных тестов.

– Тестов?! Да он же не умеет нормально читать и писать! Как можно определить, что он умственно отсталый? Я уже давно общаюсь с ним и уверен, что это вполне сообразительный парень. Он просто неграмотный. Вот я, к примеру, не умею первоклассно читать и писать, но это не означает, что я идиот!

Психолог принялась что-то мямлить, несла всякую пургу, и Стюарт, потеряв самообладание, заявил, что она сама умственно отсталая. За это на него настрочили рапорт. Я в восторге от Бобби. Он один из тех ирландских парней, которые без всяких там заморочек говорят, что думают.

Я продолжал вести себя примерно, получал хорошие отзывы от персонала, и мистер Стюарт, похоже, был доволен моим примерным поведением. А еще он был сильно впечатлен, когда однажды пришел в тренажерный зал и увидел, что я собираюсь качаться на силовом станке для жима лежа.

– Что ты делаешь? – поинтересовался он. – Здесь выставлено 250 фунтов^[9].

– Парни поспорили, что я не справлюсь, – ответил я.

– Не дури! Сними этот вес и начни со 135 фунтов^[10], – посоветовал он.

Он отвернулся, а когда вновь посмотрел в мою сторону, я уже успел десять раз выжать 250 фунтов, причем без всякой разминки. Я тогда был чертовски силен. Подозреваю, что про этот случай стало известно начальству школы, потому что, когда Стюарт, наконец, решил организовать спарринг со мной, его босс забеспокоился:

– Господи Иисусе, да, я знаю, что ты в хорошей форме, однако этот парень сильнее нас всех, вместе взятых. Будь осторожен. Нельзя допустить, чтобы воспитанники избивали персонал.

В день нашей первой тренировки я был крайне возбужден. Другие парни знали о моей репутации уличного бойца, заработанной в Бруклине, поэтому они были в полном восторге. Когда начался бой, мне казалось, что все идет хорошо, так как он больше прикрывался, а я пропустил лишь несколько ударов. Внезапно этот мерзавец, выйдя из клинча, ударил меня в живот, и я упал. Никогда прежде я не испытывал такой боли. Мне казалось, что из моего желудка извергнется все, что было съедено за последние два года. Я поднялся, но не мог дышать.

– Выдохни! – рявкнул Стюарт. – Выдохни и начни дышать нормально!

Я восстановил дыхание, и мы продолжили боксировать. Когда бой закончился, я спросил, может ли он научить меня этому удару в живот. Это был бы идеальный вариант для нападения с целью грабежа.

Несмотря на то что он так грубо обошелся со мной, я не сдался, не уклонился от спарринга. Парни из моей общаги, куча персонала – все вышли понаблюдать, как мы боксируем. Я был просто счастлив, что обратил на себя внимание. Тогда это было моей мечтой, чтобы все смотрели и восхищались мной. И когда это, наконец, произошло, я пришел в неистовство. У меня просто снесло крышу.