Для меня до сих пор остаётся загадкой, как ему удаётся выдерживать такой строгий распорядок дня. Независимо от времени сна, каждое утро в шесть утра он идёт в спортзал на цокольном этаже нашего дома и проводит там не меньше часа, перед тем как поехать в офис. Я как-то пыталась ходить с ним, но быстро отказалась от этой идеи, потому что вставать вовремя у меня получалось с трудом. В итоге Мирон успокоил меня тем, что считает мою фигуру идеальной и ничего не хочет в ней менять, так что я с чистой совестью продолжаю спать до семи утра.

Я выскальзываю из кровати и, подобрав с пола пижамный топ и скомканные стринги, забираюсь в душ. Нарочно делаю воду похолоднее, чтобы смыть с себя дрёму, и, поражённая внезапным воспоминанием, застываю, уставившись в намокшую стену. Руслан видел нас ночью. Заглядывал к нам в спальню. Как такое могло случиться? Он открыл дверь? Или её забыл запереть Мирон?

Вода продолжает скатываться по моему лицу и волосам, пока мысли одна за другой вращаются в голове по зацикленному кругу. Мне нужно сказать об этом Мирону. Да, нужно. Но что, если он разозлится на Руслана, и я стану причиной их конфликта? Они дружат всю жизнь. Может быть, я всё не так поняла и он просто проходил мимо? Как вообще себя вести в подобных ситуациях?

Простояв так минут десять, но ни к чему не придя, я сушу волосы, натягиваю топ и джинсы и выхожу из спальни. Вспомнив, что могу быть не одна, затаиваю дыхание и прислушиваюсь. В квартире царит расслабленная утренняя тишина, нарушаемая лишь щебетанием птиц из окна, и я беззвучно выдыхаю. Кажется, Руслан уехал. Вот и прекрасно: скорее всего, мы не увидимся ещё пару недель, и к тому времени этот неловкий инцидент исчезнет как из моей, так и из его памяти.

Я иду на кухню, где готовлю традиционный завтрак: омлет со шпинатом, который любит Мирон и который за время совместного проживания успела полюбить я. Проигнорировав кофемашину, по старинке варю кофе в турке и, оставив его остывать, перемещаюсь в ванную комнату. Её я люблю гораздо больше, чем душевую в спальне: в ней больше света и есть удобное зеркало для нанесения макияжа.

Быстро причёсываю волосы, забираю их в высокий хвост и подкрашиваю ресницы. Выпрямившись, оцениваю свое отражение в зеркале и, слегка приподняв уголки губ вверх, заправляю выбившуюся бретельку бюстгальтера под ткань топа. Вряд ли моё лицо можно назвать эталоном золотого сечения, но я всё равно его очень люблю. Уже собираюсь выйти, но в этот момент дверь неожиданно открывается, и в неё, словно в замедленной съемке, заходит Руслан. Судя по всколоченным тёмным волосам, он только что встал, и сейчас я впервые вижу его без футболки. У него смуглая кожа – не знаю, от природы или это клеймо солнечных курортов, – широкие плечи, немного волос на груди, на плече – чёрная татуировка, по виду напоминающая кельтский узор. Сглотнув, я машинально стискиваю фарфоровый край раковины. Нет ни сил, ни возможности повернуться: тело будто окаменело, отказываясь мне подчиняться. Словно парализованная, я наблюдаю в зеркальном отражении, как он приближается ко мне. Мне нужно повернуться. Поздороваться, обойти его и покинуть ванную, если уж он не считает нужным этого сделать. Но вместо этого я продолжаю разглядывать наше отражение: свои расширенные глаза, часто вздымающуюся грудь и Руслана, стоящего позади меня так близко, что я могу чувствовать тепло его кожи. Его запах, он чужой, как и всё остальное в нём: его энергетика, которая меня подавляет, заставляет нервничать и теряться, чёрные глаза, которые смотрят не мигая, пока исследуют моё лицо, шею и бесстыдно спускаются к груди. Он словно говорит, что обо всём помнит, и хочет убедиться, что я тоже помню о произошедшем этой ночью.

«Выйди», – я шевелю губами, но из них не выходит ни звука. Тело походит на натянутую тетиву, я отчаянно боюсь, что Руслан захочет меня коснуться, и тогда я сорвусь. Закричу на него, ударю. Или же не смогу сделать ни того, ни другого и просто выбегу. Сейчас я готова признаться себе, что боюсь его. Но он не касается. В течение секунды разглядывает моё напряжённое лицо в отражении, отступает назад и выходит.

С раздавшимся хлопком двери я резко оборачиваюсь, словно его отсутствие, наконец, дало мне такую возможность, и впиваюсь глазами в замок. Мне следовало его закрыть. Я и сейчас отчаянно желаю его запереть и не выходить до тех пор, пока не получу уверенность, что Руслан ушёл. Это, разумеется, глупо, а мне нужно взять себя в руки и успокоиться. Мне двадцать один, в конце концов, а не двенадцать, чтобы играть в прятки. Может быть, именно этого он и добивается? Подавить меня морально, чтобы победить?

Моя ладонь подрагивает, когда я кладу её на хромированную ручку и осторожно открываю дверь, попутно напоминая себе, что это я – та, кто здесь живет, а Руслан – всего лишь гость. Сейчас я пойду на кухню и выпью свой кофе, даже если он будет разглядывать меня, сидя напротив. Я внушаю себе это весь путь по коридору, таким образом успокаивая взбунтовавшееся сердце и готовя себя к тому, чтобы вновь встретиться лицом к лицу с Русланом. Останавливаюсь, не дойдя до кухни каких-то пару метров, и прикрываю глаза в облегчении, потому что в этот момент слышу стук распахнувшейся двери в прихожей. Мирон вернулся с тренировки.

3

Руслан уходит, не выпив кофе, мы с Мироном завтракаем вдвоём, после чего он отвозит меня на учёбу. Прощание на университетской парковке – наш своеобразный ритуал: Мирон помогает мне выйти из машины, приветствует своих знакомых, которые всегда оказываются поблизости, целует меня и лишь после этого уезжает. Меня всегда удивляло, как много моих сокурсников его знают, при том что Мирон закончил МГИМО три года назад. Я долго не могла привыкнуть к тому, что незнакомые парни и девушки ни с того ни с сего завязывают со мной беседу, в конце которой всегда просят передать Мирону привет.

– Приезжаешь как по расписанию, Тати, – Алина Велес, дочь крупного столичного банкира, покидает водительское сиденье своего БМВ, эффектно опуская на асфальт стройные ноги в замшевых шпильках. – Доброе утро.

Я не обманываюсь насчёт нашей дружбы и её расположения: Алина мила со мной лишь потому, что я с встречаюсь с Мироном. Слишком часто я ловила на себе её взгляд, полный оценивающего превосходства, когда она полагала, что я не вижу. Пожалуй, это единственный минус в картине моего личного счастья: мне приходится мириться с тем, что в глазах топовой московской тусовки я никогда не буду достаточно хороша. Дворянство и рабочий класс в двадцать первом веке – понятия отнюдь не фантазийные. Я бы могла с лёгкостью игнорировать одну Алину и её насквозь фальшивую дружбу, но проблема заключается в том, что таких, как она, в моём окружении сейчас слишком много: тех, кто, улыбаясь в лицо, мысленно готовит ногу, чтобы пнуть, когда я, наконец, оступлюсь. Одной против них всех мне не выстоять, а потому я принимаю игру.

– С Мироном по-другому не получается, – отвечаю я с деланой лёгкостью и целую подставленную Алиной щёку. – У него всё чётко по расписанию.

– Он бы мог купить тебе машину и избежать ежедневной потребности пожимать руки людям, которых впервые видит.

Я почти уверена, что в прошлом у них с Мироном что-то было. Это чувствуется каждый раз, когда Алина говорит о нём: словно считает, что смогла бы позаботиться о нём лучше, чем я. И в этом состоит приятная часть нашей взаимной игры: что бы она ни думала и ни считала, Мирон принадлежит только мне, и заботиться о нём буду именно я.

– Мирон предлагал много раз, но я сказала, что машина мне ни к чему.

Взгляд Алины хлещет меня по лицу неверием: ей сложно представить, что кто-то в здравом уме способен отказаться от дорогостоящего средства передвижения.

– Во-первых, у меня нет прав, а во-вторых, я всегда могу воспользоваться такси при желании. Отвозить меня и забирать из университета – это инициатива Мирона.

Алина мой ответ никак не комментирует и, пока мы идем на совместную лекцию, переводит разговор на нейтральную тему: брендовые шмотки. Раньше я боялась подобных обсуждений в силу того, что самая дорогая вещь в моём самарском гардеробе была куплена на распродаже в Zara, но сейчас, когда я легко могу отличить рубашку Bottega Veneta от Дольче, у Алины больше нет повода злорадствовать.

– Придурок сейчас глаза сломает, – саркастично комментирует Алина, пока мы занимаем свободную скамейку в аудитории. Оторвавшись от внутренностей сумки, я пробегаюсь взглядом по рядам и без труда нахожу того, о ком она говорила. Это Саша, наш сокурсник, пару раз мы сидели рядом с ним на занятиях. Он приятный и симпатичный, и единственное, чем мог заслужить подобное пренебрежение со стороны Алины, – это тем, что его машина родом из Кореи, а не из Германии, а вещи куплены не в бутиках Третьяковского переулка, а в демократичном H&M.

– Привет! – я машу чересчур активно и улыбаюсь слишком широко для той, кто знаком с ним лишь поверхностно. Принимать правила игры вовсе не означает становиться игроком. Улыбнувшись, Саша салютует мне ладонью, после чего отворачивается. Я чувствую на себе неодобрительный взгляд Алины, но делаю вид, что его не замечаю.

– Мирону вряд ли понравится, что какой-то задрот трахает тебя глазами.

Моя улыбка лёгкая и непринуждённая.

– Может быть, он трахал глазами тебя.

Алина издает протяжное «Пффф», в очередной раз недвусмысленно давая понять, что такой, как Саша, просто неспособен разглядеть нечто столь совершенное, как она.

– В пятницу я отмечаю день рождения, – развернувшись ко мне лицом, она переходит на более деловитый тон. – В этот раз всё будет проходить за городом. Желающие остаются с ночевой, про купальник, думаю, говорить не нужно. Вы с Мироном, конечно, приглашены.

– Спасибо, сегодня же ему скажу.

– Я с ним разговаривала вчера, так что Мирон в курсе.

Внутри зреет неконтролируемое раздражение, и мне требуется несколько вдохов, чтобы себя успокоить. Нет, я не ревную: Мирону я полностью доверяю. Меня просто коробит, с какой небрежностью Алина меня отодвигает.

– Народу будет много?

– Достаточно. Корнеев с Алисой, Радугин, Марик, Леснева, Булатов, разумеется.

При упоминании фамилии Руслана, сердце ёкает и начинает колотиться быстрее. В моём идеальном представлении мы не должны были видеться ещё минимум две недели, для того чтобы вся эта вопиющая неловкость ушла.

– Эльзу Дворкович пришлось позвать, – продолжает Алина, не замечая моего замешательства. – Она за Булатовым таскается как последняя шавка в надежде, что он, напившись, снова её оприходует.

– Я думала, они встречаются.

– С Булатовым? – Алина презрительно кривит нос. – Нет, конечно. Он способен только трахать. В его понимании все девушки в окружении недостаточно для него хороши.

Я вспоминаю тяжелый взгляд в отражении и, невольно поёжившись, обхватываю себя руками.

– Это он так и говорит?

– Это говорю тебе я, потому что знаю Руса десять лет. Это тебе не Мирон.

– В общем, празднование в пятницу, – произносит она, понизив голос, потому что в этот момент в аудиторию входит преподаватель. – Ты поняла.

*************

– Мы не будем заезжать за цветами?

Не отрывая взгляда от дороги, Мирон отрицательно качает головой.

– Не хочу ждать, пока они что-нибудь соберут. Я сам ступил, нужно было заранее заказать.

– Может быть, из готовых букетов что-то выберем?

– Для Алины? – Мирон косится на меня с усмешкой. – Чтобы она в очередной раз сморщила нос?

Я начинаю смеяться. Но не над Алиной, а от радости, что Мирон настолько отличается от своего окружения. Понятный мне, близкий, без снобизма и кричащих понтов. Он определённо стоит того, чтобы мириться со всеми его друзьями.

Когда мой смех стихает, Мирон прибавляет звук на магнитоле и кладёт ладонь мне на колено. Играет какой-то мелодичный клубный микс, кажется, кого-то из его приятелей. Мирон неравнодушен к музыке, поэтому я не пытаюсь донимать его разговорами, отворачиваюсь к окну и собираюсь с мыслями, чтобы чуть позже спросить его о том, о чём давно собиралась.

– Мирон, у тебя что-то с Велес в прошлом было?

Мирон снижает громкость на руле до минимума и, повернувшись, вопросительно смотрит мне в глаза.

– Она тебе что-то наговорила?