* * *

В первый год ординатуры в больнице Санта-Барбара Коттедж Черити работала под началом врача по имени Стивен Хоси. Доктор Хоси происходил из бедной семьи и, выбравшись из родного штата Кентукки, всего в жизни добился самостоятельно: в 1960-х годах окончил Гарвард, а после десять лет проработал в Национальных институтах здравоохранения, где занимался исследованиями патогенов (совместно с молодым коллегой по имени Тони Фаучи), прежде чем перебраться в Калифорнию и занять должность врача-инфекциониста. Рослый и легкий на подъем, доктор Хоси и к науке своей относился внешне легкомысленно и высокомерно, но был при этом гениальным диагностом, будто видевшим пациентов насквозь, и не менее талантливым наставником молодых врачей. Каждое утро он вел свежеиспеченных докторов на обход пациентов с еще не поставленными диагнозами. Это был целый спектакль, который ординаторы так и называли между собой – «Шоу доктора Хоси». «Он говорил, что на пациентов нужно непременно накладывать руки, – вспоминала Черити. – Он прямо-таки наваливался на них, вторгаясь в личное пространство. Знаете же этот сорт людей, которые на вас так и прут? Вот он как раз и был из таких». Пациенты тут же делались разговорчивыми и начинали безостановочно болтать о том, куда и как ездили, о любовных делах и о работе, о ближних и дальних родственниках. Могло показаться, что идет непринужденная беседа, но нет. «Пациенты воспринимали это в духе „ого, да он хочет знать обо мне буквально всё“, – говорила Черити. – На самом же деле доктора Хоси интересовало отнюдь не „всё“, а лишь подробности, помогающие ему провести дифференциальную диагностику». Методика «дифференциальной диагностики», которую практиковал доктор Хоси, заключалась в том, что он составлял мысленный список инфекций, гипотетически способных вызвать наблюдаемые симптомы, прикидывал относительную вероятность каждой из них, а затем проверял гипотезы серией наводящих и уточняющих вопросов. Раз за разом Черити становилась свидетельницей того, как старший коллега выуживал из пациентов такие варианты подцепить заразу, которые молодым врачам и в голову не пришли бы, просто разговорив их на соответствующие жизненные темы. Или же доктор Хоси мог прямо в лоб спросить пациента: «Что такого вы недавно делали, чего я точно не делал, раз вы заразились, а я нет?» Однажды в их больницу обратился студент колледжа с загадочной сыпью-воспалением по всему торсу. Молодые врачи долго ломали головы, что это вообще такое, но тут пришел доктор Хоси и погнал того паренька в краткий тур по его социальной жизни.

– А когда ты, кстати, в последний раз принимал джакузи? – спросил доктор напоследок и как бы невзначай.

(Черити сразу же обратила внимание, что перед этим он вообще не поинтересовался, есть ли у парня привычка принимать джакузи.)

– Несколько дней назад, – ответил студент.

– Ты купался один или с кем-то? – спросил доктор.

– С друзьями.

– У кого-то из друзей была такая сыпь?

– Если честно, то да, – признался парень, – у соседа по комнате, но не такая сильная.

«Оказалось, что налицо классический случай инфекции синегнойной палочкой, – сказала Черити, – которая вполне себе передается через горячую воду. Но сам доктор Хоси ни словом об этом не обмолвился. Вот что бесило! Он не называл диагноз вслух, а просто подводил тебя к его пониманию через ряд безошибочно заданных пациенту вопросов».

В медицинской школе их учили совсем другому. Студенткой она усвоила, что при поступлении нового пациента начинать нужно со сбора анамнеза. Она битый час расспрашивала бы пациента о его прошлом, об образе жизни, так и не задав вопросов, которые вскрыли бы специфические источники заболевания в его социальном окружении. Одним словом, инфекционные заболевания, передающиеся от человека к человеку, требуют иного подхода. «Здесь важно выяснить, от кого пациент заразился и кого мог заразить, – сказала Черити, – а не пищевой рацион, курение или иные воздействия на собственный организм. Тут, чтобы заболеть, нужно подхватить инфекцию от другого. Отсюда и вопросы к пациенту типа: „С кем вы проживаете под одной крышей?“; „С кем, как часто и в какого рода половые контакты вступаете?“ И даже: „Бомжевать не доводилось? А жить в ночлежках?“ Стив Хоси мне тогда каленым железом выжег в мозгу, что важнее всего вовсе не медицинский анамнез. Главное – социальный анамнез».

Черити вынесла из практики под руководством доктора Хоси и множество других полезных уроков.

Простейшее объяснение – обычно наилучшее^[6]. Если у пациента при поступлении налицо два симптома – скажем, жар и сыпь, – практически наверняка оба они вызваны одним и тем же заболеванием.

При малейшем намеке на возможность катастрофического диагноза назначай лечение, показанное при наихудшем варианте. Если дифференциальная диагностика показывает, к примеру, вероятность и лихорадки Эбола, то даже при наличии веских оснований полагать, что симптомы могут быть вызваны десятком менее тяжких заболеваний, прописывай – от греха подальше – лечение, показанное при Эболе.

Когда хоть что-то заставляет усомниться в первичном диагнозе, полагайся на чутье, даже если не можешь нащупать – в буквальном смысле, – что там не так. Масса людей умерло и продолжает умирать из-за самоуспокоенности врачей.

Врач, как настоящий детектив, должен выведывать о пациенте и его здоровье буквально всё – вот то главное, что усвоила Черити из обширных уроков доктора Хоси. И она успешно переняла такой подход и привнесла его на ниву работы санитарным врачом. Ее пациент – весь округ Санта-Барбара. И ради поддержания его здоровья она должна относиться ко всему вверенному ей населению так, как ее учитель Стивен Хоси относился к каждому из своих пациентов по отдельности: держать руку на пульсе; расследовать всё, как истинный детектив.

Пейдж Бэтсон вернулась из турне по местам пребывания пациентки с гепатитом C явно слегка не в себе, – и Черити это сразу поняла, поскольку ей и самой было хорошо знакомо чувство, когда становится не по себе из-за того, что поставленный ранее диагноз вдруг перестает объяснять вновь выявившиеся симптомы. Пейдж вообще-то была женщиной разговорчивой, а тут вдруг замкнулась. «Даже не знаю, доктор Дин, – только и сказала она. – Просто нутром чую: что-то там не так». Она обошла все места по списку, но лишь в одном ей как раз и стало не по себе – в частной клинике Томашевского, специализировавшейся на гемотерапии, в том числе с использованием стволовых клеток. В частности, там предлагали лечение болей в суставах и позвоночнике посредством аутотрансфузии обогащенной тромбоцитами плазмы крови. Смысл этой терапии, в двух словах, в том, что из организма пациента откачивается немного крови, которую прокручивают на центрифуге, чтобы осадить тромбоцитарную массу, концентрат которой затем вкалывают пациенту обратно в области поражения тканей для ускорения их регенерации. Доктор Томашевский брал до 4500 долларов за одну процедуру непосредственно с пациентов, поскольку медицинскими страховками такая терапия не покрывалась из-за продолжавшихся в медицинских кругах диспутов относительно ее полезности. Доктор Томашевский был, однако, старым опытным врачом с устоявшейся репутацией. Понятно, что при таких ценах клиенты к нему обращались исключительно состоятельные. Немало среди них было и профессиональных спортсменов^[7], включая знаменитостей, не ленившихся приезжать на процедуры из самого Лос-Анджелеса.

Пейдж наведалась туда неформально, вполне в духе сыщика без ордера на обыск. Доктор Томашевский встретил ее приветливо и охотно показал свое хозяйство. Он явно гордился собственной работой. А вот Пейдж кое-что из увиденного в ходе краткой обзорной экскурсии по его процедурному кабинету встревожило не на шутку: пробирки с кровью пациентов – без бирок и вообще какой-либо идентификационной маркировки; флаконы с обезболивающим на много доз – без указания сроков годности и дат их вскрытия. Но Пейдж постеснялась поднимать вонь. Во-первых, Томашевский – врач с более чем тридцатилетним стажем; во-вторых, в числе его клиентов – немало людей из списка «Кто есть кто в Санта-Барбаре». Да и никогда еще за пятнадцать лет работы в публичном здравоохранении ей не доводилось слышать о том, чтобы санэпиднадзор брался за расследование отдельно взятого случая заражения пациента гепатитом C. «Честно сказать, я думала, что доктор Дин отреагирует в том духе, что, мол, „надо будет как-нибудь провести с ним разъяснительную работу и, если нужно, помочь всё получше организовать“», – вспоминала Пейдж. Вместо этого доктор Дин схватила сумочку и скомандовала: «Живо обратно туда!»

Клиника Томашевского размещалась в приземистом бежевом корпусе на задворках больницы Коттедж. Дежурная встретила их ледяным взглядом, всем своим видом давая понять, что ей не до нежданных посетительниц, когда в приемной и так образовалась целая очередь из дорогих пациентов. Доктор кое-как изобразил приветливую улыбку и высказался в том духе, что да-да, конечно, главному санитарному врачу округа Санта-Барбара тут всегда рады, пусть всё осмотрит себе на здоровье. Но теперь Пейдж нутром чуяла повисшее в воздухе напряжение, которого близко не было при ее первом посещении клиники. Ну так это и естественно: главный санитарный врач куда больше похож на полицейского с ордером на обыск, чем старшая медсестра из той же конторы.

Черити всегда поражала странность границы между регулируемым и не регулируемым в здравоохранении: «Вы можете, к примеру, спокойно отсасывать у пациентов подкожный жир из области живота, взбивать его, как сливки, и закачивать полученную гомогенизированную массу в коленный сустав, – никто вам и слова против не скажет». Конечно, Медицинский совет Калифорнии имел право лишить Томашевского лицензии, только ни совету, да и никому вообще не было ни малейшего дела до этого врача и его частной клиники. Она, кстати, была оборудована в бывшем жилом доме^[8], и в обстановке операционной до сих пор витал неистребимый дух обжитой уютной гостиной. Черити прошлась туда-сюда и всё поняла. На визитке доктор был представлен как «специалист по ортопедической медицине». Именно за подобными формулировками такие врачи и скрывают, что не являются сертифицированными ортопедами. Содержимое шкафов и ящиков. Среди прочего она обнаружила десятисантиметровые толстые иглы, которыми этот Томашевский водил плазменный концентрат в больные суставы. Далее она выяснила, что доктор еще и не всегда полагается на местную анестезию, поскольку в операционной есть всё необходимое для общего наркоза – за исключением оборудования для мониторинга показателей жизнедеятельности. На раковине в процедурном кабинете валялись зубная щетка и паста. Наконец, в одном и том же холодильнике хранились кровь пациентов и чей-то ланч – надо полагать, доктора.

Черити спросила у молоденькой дежурной по приемной, есть ли у доктора другие подручные. Нет, ответила та, они с доктором управляются вдвоем, так что ей много чего приходится делать и помимо сидения за стойкой. Черити попросила уточнить, что именно она делает кроме административной работы. Девушка объяснила, что она, к примеру, прокручивает пробирки с кровью пациентов на центрифуге. «Покажите, как вы это делаете», – потребовала Черити. Девушка сходила к холодильнику, достала пробирку и показала, как она пользуется центрифугой. Черити между тем обратила внимание на то, что у доктора Томашевского всё было оборудовано под параллельное обслуживание сразу двух пациентов, то есть дежурной наверняка то и дело приходилось центрифугировать одновременно по две пробирки с кровью двух разных людей.

– А как вы отслеживаете, в чьей пробирке чья кровь, чтобы доктор ненароком не ввел тромбоцитарную массу одного пациента другому? – поинтересовалась она.

– Да просто ставлю их в ячейки по разные стороны емкости и запоминаю, где чья, – беззаботно ответила девушка.

– Покажите как. – Обе пробирки из холодильника были без какой-либо маркировки. Также Черити отметила, что все манипуляции с ними дежурная и по совместительству медсестра-лаборант производила без перчаток. Она поинтересовалась у девушки, кто она по образованию. Та призналась, что медицинского у нее нет. Но она дипломированный косметолог.