Но в то же время принесенный Дроздом неведомый арт, что лежал на прилавке, испускал интенсивный бирюзовый свет, который пульсировал внутри него, то разгораясь, то медленно угасая. А еще от артефакта шли вполне ощутимые волны нереальной силы, от которой по спине торговца ползли приятные мурашки – так всегда бывало, когда наклевывался крупный куш…

И Петрович решился.

– Годится, – кивнул он. – Но «панацею» дам не насовсем, лишь попользоваться, чтоб ты дуба не дал. Устроит?

Дрозд, похоже, уже не мог говорить, лишь кивнул. Понятное дело, кивнешь – жизнь-то, она дороже любого самого дорогого артефакта.

– Но одно условие, – прищурился торговец. – Ты расскажешь, где его нашел.

Дрозд с трудом поднял голову. Лицо уже не бледное, а мраморное. Глаза мутные. По ходу, через пару секунд отключится. Или сдохнет.

Петрович кивнул кибу, что стоял рядом со сталкером – и тот все понял правильно. Быстрым движением выдернул из своего плечевого кармана желтую аптечку и прямо через одежду вкатил раненому из шприц-тюбика жестокий коктейль разных стимуляторов, составленный по рецепту самого академика Захарова.

Дрозд захрипел, затрясся, но на ногах устоял. Более того, взгляд у него прояснился почти сразу, и руки трястись перестали через полминуты. Даже лицо слегка порозовело непонятно с чего – когда крови в организме осталась от силы половина, румянцу взяться просто неоткуда. Но, как бы там ни было, чудо-коктейль Захарова подействовал, и сталкер заговорил.

– Короче, два дня назад выброс был, если помните – да хрена с два такое забудешь…

Раненый закашлялся, а Петрович переглянулся с кибом, что стоял возле сталкера. Чушь какую-то Дрозд несет, не было никакого выброса, да и рано еще. Явление и правда жуткое, которое проспать нереально даже в бункере, где можно пережить практически любые выкрутасы Зоны. Но огромной кроваво-красной волны, сметающей на своем пути все живое, не успевшее спрятаться ниже уровня земли, не было ни два дня назад, ни три, ни четыре. Бредит Дрозд под стимулятором, только и всего.

Сталкер, поймав взгляд торговца, понял, что ему не верят, и нехорошо оскалился.

– Думаете, я крышей поехал? Ни фига вы не угадали. Рвануло над Четвертым энергоблоком до неба – сначала синий столб до туч, а потом он алым сделался, с какими-то черными разводами. Я там был неподалеку, сам лично видел. Только оно не как обычно по всей Зоне разлилось, а как огромным таким хлыстом по затону шибануло. За затон вы ж поди знаете – дамба там, которую ликвидаторы аварии построили, отток зараженной воды в реку Припять перекрывает, и по сути тот затон – это стоячее гнилое болото, в котором радиация зашкаливает, и никто в здравом уме туда не сунется. Плюс там рядом с затоном куча радиоактивных могильников, что фонят – мама не горюй, слева ПВЛРО «Песчаное плато», справа пункт временной локализации радиоактивных отходов, слева ПЗРО «Подлесный». Ну и болота гиблые вокруг затона, само собой…^[1][2]

– Это мы все и без тебя знаем, – махнул рукой Петрович, в уме прикидывая, сколько времени еще подействует стимулятор. – По делу говори, да покороче. Ну шибанул тот локальный выброс по затону, и дальше что?

– А то, что от того выброса вся вода в затоне испарилась, – недовольно буркнул Дрозд. – И на дне его артефакты валяются, под толстым слоем ила, мусора и сталкерских трупов, которых в затоне топили с тех пор, как эти места Зоной стали. Здесь-то в окру´ге все арты повыгребли, паршивого «этака» не найдешь, а там нетронутый клондайк артефактов.

У Петровича загорелись глаза.

– И что? Что дальше?

– Да ничего хорошего, – пожал плечами сталкер. – Все туда ломанулись было, первыми, понятно, вольные сталкеры, за ними бандиты. Да только резко обломились. Фон там такой, что мясо с костей стекает, как дерьмо с забора. Не сразу, конечно, может, арт и успеешь зацепить, и даже вернешься. А потом сразу и подохнешь нахрен – или сам от облучения, или от бандитской пули. Они сейчас затон оцепили, сволочи. Туда всех пропускают, иди пожалуйста. А вот обратно еще никто не вышел. Почти никто. Кореш мой, Давыд, сходил. Ночью. Он как кошка передвигается, хрен услышишь. Передвигался, то есть. Когда обратно шел, бандиты его подстрелили, я только и успел что этот арт с трупа снять и ноги унести.

Петрович снова переглянулся с кибом.

Душещипательную историю, конечно, прогнал сейчас Дрозд, однако вполне могло быть иначе. Увидев, какое богатство добыл Давыд, его кореш вполне мог решить, что арт ему нужнее. И результатом несовпадения взглядов двух сталкеров на дележ добычи стал обмен пулями, в котором Давыду повезло меньше, но и Дрозд не ушел целым и невредимым.

Но торговцу было совершенно по барабану, кто и каким образом добывает для него хабар. И история, которую ему сейчас сгрузил сталкер, выглядела правдоподобной за исключением красивой концовки, которой можно было пренебречь.

– Ладно, – Петрович хлопнул ладонью по столу. – Считай, что ты честно заработал свою «панацею». Давай арт сюда.

И, ловко подставив под протянутый артефакт трехслойный контейнер, быстро захлопнул крышку – еще не хватало поймать солидную дозу радиации. Сильные арты обычно фонят что твой реактор, а этот был очень сильным.

В огромном сейфе торговца таких контейнеров было немало – все с наклейками, на которых Петрович скрупулезно записывал, когда и кем арт был продан, за какие деньги, какие у артефакта свойства. И в данном случае торговец своей привычке не изменил – сначала налепил наклейку, все указал, определил приобретение в сейф, и лишь после этого достал ящик с надписью «Синяя панацея».

А когда принес его к стойке, Дрозд уже концы отдавал. Лежит себе на полу, невидящими глазами в потолок смотрит, руки-ноги сведены предсмертной судорогой. Ну да, стимулятор последние силы из него выпил. Организм отработал на форсаже – ну и все, теперь клиент уже одной ногой на том свете.

– Две-три минуты до летального исхода, – скучным голосом произнес киб, который и не подумал поддержать раненого, когда тот на пол рухнул, ибо это не входило в его обязанности и не было прописано в программе.

Петрович почесал в затылке. По-хорошему, подождать бы эти минуты, а потом ночью аккуратно утопить тело в болоте, благо богатый опыт имеется. И «панацеей» рисковать не придется…

Но у Петровича была свой профессиональный моральный кодекс, который он, начитавшись кое-каких книг, с некоторых пор называл «законом торговца». Неудобная штука в некоторых случаях, например в таких, как сейчас. Но очень полезная для репутации, которая намного важнее одноразовой выгоды.

И потому он отпер решетчатую дверь, подошел к умирающему, встал на одно колено, осторожно открыл контейнер с «синей панацеей» – и резко приложил его к рваной ране на ноге Дрозда.

Нога дернулась, будто ее нехило так током шарахнуло. Потом еще раз, сильнее, так, что Петрович аж контейнер выронил, хотя держал его крепко – и успел увидеть, как в рану, разрывая ее лепестками, вползает оживший кристалл, похожий на обледеневшую кувшинку, внутри которой, словно живое, беснуется ярко-синее пламя.

Впрочем, это длилось недолго. «Панацея» довольно шустро погрузилась в разорванное мясо и поползла вверх по ноге – это хорошо было видно по синему пламени, просвечивающему сквозь кожу и одежду. А еще слышалось глухое чавканье, словно артефакт увлеченно жрал человека изнутри…

И тут от адской боли Дрозд пришел в себя! И забился на полу, колотя локтями в бетон, захрипел:

– Вытащи… Вытащите ее из меня!!!

Его глаза едва не вылезали из орбит, на губах выступила кровавая пена – похоже, язык себе прикусил неслабо или щеку изнутри разгрыз. Но это Дрозда сейчас мало заботило – адская боль никогда не перекрывается незначительной, которую в случае серьезных мучений просто не замечаешь…

А потом сталкера выгнуло так, что он едва на «мостик» не встал. И видно было, что корежит его знатно, словно небольшая по размеру «панацея» внутри него выросла до размеров бультерьера, который сейчас увлеченно рвет внутренности Дрозда. По телу раненого ходили неестественные волны, руки и ноги сталкера изгибались под немыслимыми углами, и в повисшей тишине отчетливо был слышен треск ломаемых костей и суставов.

– Пристрелите… меня! – с трудом вытолкнул из себя Дрозд. – Пожалуйста…

Петрович вздохнул.

– Нельзя. Ты сейчас или вылечишься, или… нет. Но в любом случае терпеть осталось недолго.

Он умолчал о том, что если убить человека в тот момент, когда в нем работает «синяя панацея», можно считать, что артефакт потерян – из трупа извлекается лишь бесполезный кусок камня грязно-серого цвета, формой похожий на бесценный арт, который только на тумбочку можно поставить в качестве сомнительного украшения. Да и ни к чему Дрозду лишняя информация, все равно он уже ничего не слышал. А через несколько секунд у него из ушей, ноздрей и глаз кровь пошла – значит, «панацея» дошла до мозга… и сейчас активно его выжирала. Из чего можно было сделать вывод, что сталкеру не повезло.

А через полминуты внутри его раззявленного рта, сведенного посмертной судорогой, появился синий свет – и наружу, с хрустом выворачивая из десен мешающие проходу зубы мертвеца, неторопливо вылезла «панацея». И на коротеньких ложноножках попыталась сбежать, однако Петрович ловко подставил контейнер, отловил артефакт и захлопнул крышку.

– Теперь совесть чиста, – немного запыхавшись, произнес он. – Можно сказать, что ущерб от бракованных зажигалок мы сегодня отбили.

Потом торговец перевел взгляд на мертвое тело – вернее, на то, что от него осталось. А именно – кожу, завернутую в одежду. Больше внутри ничего не было, как это всегда случается, если лечение «панацеей» не задалось.

Труп артефакт выжрал без остатка. То, что осталось от Дрозда, можно было сеном набивать и получившееся чучело в угол ставить для красоты. Даже на шарики для глаз тратиться не надо – глаза незадачливого сталкера навеки остались остекленевшими, слегка поблескивающими изнутри синим потусторонним светом.

Но Петрович чучелами не занимался, жизнь на другое научила. Потому он кивнул на останки и бросил кибу:

– Набей это тем барахлом, что он с собой притащил, – автомат его ушатанный, контейнеры для артефактов, одежду и рюкзак тоже внутрь засунь, и выброси в болото.

– Хабар же, – осторожно заметил киб. – Продать можно.

– Расход, конечно, – согласился Петрович. – Но мне нафиг не надо, чтоб слухи пошли, будто я специально сталкеров мочу, дабы потом их тряпки сбыть. А так был Дрозд – и вдруг пропал. И барахло его вместе с ним. Значит, или утонул в болоте, или в аномалию попал. Мне нафиг не надо, чтоб через его убитый автомат или помеченные сапоги ко мне ниточка потянулась. Этих вольных сталкеров хрен поймешь – то по барабану, что кореш пропал, а то давай искать его всем гуртом, типа, жизни положим, а братана найдем.

– Как всегда мудро, хозяин, – кивнул киб и принялся за дело.

– А то, – хмыкнул Петрович. Хоть и сам в свое время заказал, чтоб Захаров в прошивку его кибов эту фразу встроил, а все равно каждый раз приятно такое слышать.

* * *

Лазурное сияние заливало все вокруг.

И я сам был частью этого сияния, растворенным в нем элементом вселенной цвета чистого неба, где нет ни времени, ни материи, ни чувств, ни эмоций…

А потом внезапно эта волшебная вселенная схлопнулась, став концентрированной болью.

И я состоял из этой боли, став комком страданий, пронизывающих каждую клеточку моего тела.

Да, оно вновь появилось у меня. Тело, извивающееся от боли, которую нельзя представить и невозможно терпеть. Но мозг не хотел выключаться, отправлять в спасительное забытье того, кто вот-вот сдохнет на этом вонючем полу…

Но ничто не может продолжаться вечно. Постепенно расплавленная лава, выжигающая меня изнутри, стала остывать – и наконец исчезла совсем. А я остался валяться, словно смятая тряпка, – такой же бессильный и безвольный, неспособный даже пошевелиться.