Он запихнул остатки одеяла в корзину и, подхватив свое, местами обугленное имущество, двинулся к выходу. Сван бросился за ним, остальные тоже, а Генри все стоял, глядя на скриплеров.

– Пал, ты здесь? – негромко спросил он.

Все скриплеры тоскливо повернулись к нему, но никто не ответил. Они казались совершенно одинаковыми, зубчатого ободка ни на ком не было, и Генри, не оглядываясь, пошел к выходу.

* * *

Одно стало ясно сразу: картой Хью пользоваться не умел. Генри безжизненно подумал, что им надо на юго-восток, а они сейчас явно идут на север, и Агата наконец это поняла. Она вырвала у Хью карту и повела всех в другую сторону. Хью скривился, но не возразил – полчаса в темном лесу, кажется, отбили у него охоту спорить.

Впрочем, Агата тоже скоро потеряла направление: ночь была темная, месяц светил едва заметно. Генри шел сзади, шагах в десяти от остальных – его так старались избегать, что он решил упростить им задачу. Он вдруг подумал, что, оказывается, настоящее одиночество – это когда ты рядом с людьми, которые даже смотреть на тебя не хотят. Впрочем, мысль была вялой, она едва пробивалась сквозь жар. На смену восторгу от собственной силы пришла тяжелая, болезненная усталость. Руки горели, лоб пылал, язык словно распух и заполнил весь рот.

– Вы не туда идете, – глухо сказал Генри, когда ему надоело тащиться не в ту сторону, едва не валясь с ног.

Все подскочили так, будто забыли о его присутствии.

– Давайте утром разберемся, – притворно бодрым голосом сказал Джетт, когда молчание стало невыносимым. – А сейчас – привал. Костер будем разводить?

– С меня огня на сегодня хватило, – проворчал Хью и растянулся под деревом, укрывшись сразу двумя одеялами.

Генри сел шагах в пяти от остальных, плотнее вжался спиной в дерево, чувствуя, как изгибы толстой коры давят на кожу – маленькая, почти приятная отвлекающая боль. Он закрыл глаза, чтобы не видеть голые остовы деревьев, блеклый лунный свет, мелкие, острые звезды – ничего больше не видеть и не слышать, – а очнулся от того, что на лоб ему шлепнулось что-то мокрое и холодное. Генри скинул это с себя и открыл глаза.

Джетт подобрал с земли полотенце – теперь на него налипли комья земли и мелкие ветки, – отряхнул и протянул снова.

– Положи на лоб, помогает, – сказал он. – У тебя жар. Ты во сне дергаешься как ненормальный. – Он помолчал и зачем-то прибавил: – Мы ручей нашли.

Генри долго глядел на полотенце, потом взял и с силой вытер лицо, прижал к губам, высасывая воду, – нестерпимо хотелось пить, но просить он не хотел, а встать не мог. Потом бросил полотенце на землю и отвернулся, привалившись виском к стволу.

– Тебе ведь уже лучше, да? – спросил Джетт. Голос доносился издалека, будто ветер разметал его на сотни частей.

– Мне не будет лучше. – Собственные слова тоже звучали как-то неправильно, как будто их произносили чужие губы на его лице.

Он не слышал, как Джетт ушел, потому что снова уснул. А проснулся от голоса – уже другого, бодрого и взволнованного, и слышать его здесь было так странно, что Генри открыл глаза. Веки двигались тяжело, как чугунные.

– Как вас много! Я смотрю, ты обзавелся друзьями, Генри. Еле тебя нашел, птицы помогли, – сказал Тис. Его лицо Генри видел ясно: ночь уже почти кончилась, приближался рассвет. – У меня две новости, плохая и хорошая. С какой начать?

Он подождал ответа, но Генри не произнес ни слова; огонь словно давил ему на язык, твердил: «Тебе не надо больше разговаривать, слова для тех, кто слаб, для обычных людей, ты не такой, совсем не такой».

– Пожалуй, начну с хорошей, – продолжил Тис. – Отряд посланников не погиб.

Генри закрыл глаза. Огонь внутри сказал, что его это не интересует.

– …Освальд отозвал своих людей, так что все пятьдесят посланников из отряда поиска живы и здоровы. Генри, я хоть когда-нибудь услышу от тебя «ура»? Ты же сам за них волновался! Ладно, раз ты так, перехожу к плохой новости. Я говорил с королем. Сначала он не поверил, что я волшебник, а когда я показал ему, на что способен, перепугался так, будто он король не волшебной страны, а какой-то другой. Я объяснил упрямцу, что все силы надо направить на борьбу с Освальдом, но эта бездарность вбила себе в голову, что Генри – худшая угроза, и теперь все пятьдесят посланников ищут его. Я выяснил, что есть и другие посланники – отряд наказаний, – и просил отправить их на борьбу с Освальдом, но король отказался отпустить их из столицы. Сказал, что ему спокойнее, когда они поблизости. Вот болван!

– Мне надоело тебя слушать, – выдавил Генри. – Уходи.

Слова неудобно перекатывались во рту, будто огонь, все так же мучительно ярко сияющий внутри, выталкивал их из него, будто у огня теперь было свое право голоса.

– Да что с тобой сегодня, дружок? – Тис подошел ближе.

Генри чувствовал его присутствие даже с закрытыми глазами.

Тис опустился на колени, взял его за плечи, встряхнул, и Генри едва сдержался, чтобы не оттолкнуть его. Огонь внутри говорил ему схватить старика за шею. В нем много сил, и огонь насытится, разгорится сильнее.

И тут руки Тиса разжались сами.

– Скажите мне, что он этого не делал, – глухим, незнакомым голосом произнес он.

Повисло тяжелое молчание. Потом Генри услышал голос Джетта:

– Вы ведь волшебник, вы же можете привести его в чувство, да?

– Нет. Если бы это было заклятие, я мог бы его снять. Но это – часть его природы. Внутри разрушителя, пока он растет, дар огня хранится, как в стеклянном сосуде, – обладатель дара чувствует только его отголоски. Но если он тронет человека, сосуд разобьется, и его нельзя собрать назад. Прости, Генри, я ничего не могу сделать. То же самое было с… с другим разрушителем. Я знал, знал, что выбор Барса несовершенен. Ты не можешь идти дальше. Я заберу тебя с собой, помещу в безопасное место, где ты не сможешь навредить себе и другим.

Генри почувствовал, как к нему приближается рука, – движение тепла в воздухе – и рванулся в сторону, распахивая глаза. Бледный предутренний свет ударил по ним так, что он едва не зажмурился. Ему хотелось сказать: «Один из них меня предал», и «Дом всех вещей разрушен», и «Я не знаю, что мне делать», и жалкое, детское «Помоги мне».

– Не подходи ко мне, старик, – глухо произнес он, чувствуя, как неловко двигаются губы.

Заботливое старое лицо Тиса казалось таким расстроенным, что на секунду Генри почти поверил: тот хочет помочь. Но огонь знал: его хотят заключить в клетку, и дело тут не в Генри, он – просто оболочка, он не имеет никакого значения, а вот огонь должен остаться на свободе.

Генри отодвинулся дальше.

– Впрочем, это не поможет, – рассеянно уронил Тис, во все глаза глядя на него. Остальные толпились у старика за спиной. – Он вступил в силу, и его теперь не удержат ни стены, ни цепи. То, что внутри его, жаждет стать сильнее, а силу ему может дать только прикосновение к людям.

– И что нам делать? – звенящим голосом спросил Джетт.

– Я не знаю. – Сейчас Тис казался усталым, сгорбленным старцем. – Все повторяется, я слишком стар для такого. Мне нечем вас утешить.

– Вы нам что, не поможете? – неверяще переспросил Джетт.

На лице Тиса проступила грустная, безнадежная улыбка.

– Сейчас не спасут ни кошки, ни конфеты. Простите, я переволновался. Мне надо немного отдохнуть.

В следующую секунду он исчез, и на поляне будто стало холоднее.

Генри медленно втянул воздух. Было уже почти утро, птицы пели, щелкали в блеклом небе – навязчивый, раздражающий звук. Генри повернулся к людям – те сгрудились плотно, как испуганная стая. Сван жался к плечу Хью, как несмышленый детеныш к матери. Агата смотрела на Генри тяжелым, строгим взглядом. Джетт привалился к дереву в какой-то сломанной, неуклюжей позе. Генри скользнул взглядом по лицам и равнодушно отметил: все бледные, с запавшими глазами. Они не спали. Не спали, потому что боялись его.

– Мы все обсудили и проголосовали, – негромко сказал Хью, глядя себе под ноги. – Сердце надо найти. Но без тебя. Ты опасен, а мы не можем вечно тебя сторожить. Ты бы на себя посмотрел – даже волшебник от тебя отказался. А мы должны держаться вместе.

Генри сглотнул. Он хотел сказать: «Это же из-за вас я сломал камень», но голос огня шептал ему, что это уже не важно, что они, все четверо, больше не имеют значения.

– Как хотите. Но вы не дойдете без меня, – сказал огонь его губами.

– Это с тобой мы не дойдем, – ответил Хью. – У нас есть карта. Пройдем испытание, а там будет новая подсказка.

– Мы долго спорили, – еле слышно прибавил Сван. – Хью прав.

Генри поднялся во весь рост, и все отпрянули, хотя он стоял в пяти шагах от них.

– Вы жалкие неудачники. Вы бы ни одного испытания не прошли без меня. Я пройду остальные сам. Карту можете оставить себе, я ее запомнил, – сказал огонь. – В следующий раз, когда встретимся, вы будете мне врагами, так что держитесь подальше. Это я – избранный. Такие, как вы, не побеждают.

Он развернулся и пошел вперед, отпихивая с дороги ветки. Усталости больше не было, тело казалось легким, будто налилось силой, и он шагал, даже не чувствуя собственного веса. Когда кто-то назвал его по имени, он не обернулся, как будто оно больше ему не принадлежало, но имя повторяли снова и снова, и он нехотя остановился.

Джетт стоял, упираясь в колени руками. Лоб у него был мокрый, кажется, он мчался за ним довольно долго.

– Я голосовал против. Но их трое, их больше. Пусть катятся куда хотят, я пойду с тобой. Только погоди, не лети так.

– А что, если это ты открыл Освальду дверь? – произнес Генри, и Джетт, нахмурившись, шагнул ближе.

– Я же просто хочу помочь. Один ты не справишься.

Генри приподнял брови.

– Я не справлюсь один? – спросил огонь. Ему было смешно. – Следи за языком, калека. И убирайся, откуда пришел.

Джетт безрадостно усмехнулся:

– Паршиво все кончается, да? Слушай, я кое-что украл у Освальда. Он, перед тем как уйти, так близко стоял, и я не удержался.

Он вытащил из кармана шкатулку секретов и бросил Генри. Тот проследил за тем, как она летит, не сделав ни одного движения.

– Не знаю, чем все кончится, но это – твое. Береги себя, приятель, – негромко сказал Джетт и побрел прочь, спотыкаясь о ветки.

На секунду Генри захотелось остановить его, но огонь сказал, что это бессмысленно: незачем тащить за собой того, из-за кого придется медленно идти. Напрасно потраченное время.

Генри поднял шкатулку. Она была невесомой, приятно холодной. Он положил ее в карман – и на секунду огонь словно отступил, но вернулся снова, стоило Генри разжать пальцы. Он пошел дальше не разбирая дороги, туда, где поднималось красное рассветное солнце. Дышалось легко, и он прекрасно себя чувствовал, но что-то смутно беспокоило его. Потом он понял, в чем дело: ткань неприятно давила на ладони.

Генри снял перчатки и положил в карман. Огонь сказал, что они больше не нужны.

Глава 11
Чувство бури

Это было прекрасное утро: солнечный свет, до боли резавший глаза на восходе, растворился в тяжелых, низких облаках, и все вокруг стало приятно-серым. Генри спокойно шагал вперед. Ноги будто сами знали, куда идти, и никогда еще он не чувствовал себя в такой безопасности. Больше нечего бояться, никто больше не причинит ему вреда. Он дойдет до четвертого испытания быстрее этих жалких слабаков – где им тягаться с ним. А когда Сердце будет найдено, можно будет подумать и о том, как наказать предателя, да и всех остальных тоже – как они посмели выгнать его? Генри снова и снова перекатывал в голове имена. Он умен, он разберется, кто из них оставил под дверью записку, надо просто подумать.

Хью? Жадный, грубый, он завидовал ему, его силе. Или Сван? Что, если он не такой уж наивный? А может, они вместе? Сначала невесть откуда оказались на постоялом дворе, потом у стен башни и в Ледяном лесу. Слишком умно для дурачков. Что, если Освальд помогал им?