Не знаю, чем для него всё это закончилось, если он был один. Наверно, сдался. А тут его с той стороны стены затеребили за ноги, типа – Чего ты там остановился? Давай быстрей…

И он очнулся быстрее чем я, резко поднял автомат, даже успел дать короткую очередь, но я его опередил. Ему не хватило какой-то полсекунды и я ударил штыком прямо в сердце.

На этом всё и закончилось. Пятерых немцев мы взяли в плен, этот был единственный убитый с их стороны. У нас тоже один убитый и двое раненых, но легко. И в городе всё в принципе для батальона закончилось малой кровью. И может быть, я не особо этого последнего немца и вспоминал, и не переживал. Но наш батальон на следующий день остановился в другом городе уже на постоянку. Мы там простояли до конца войны и после войны стояли, обустроившись. Оттуда я и демобилизовался через полгода. Так вот наше отделение определили на постой к немецкой пожилой паре. Дом богатый и просторный, сад ухоженный тоже присутствовал. Муж и жена уже в почтенном возрасте, лет так под семьдесят. Он работал инженером по коммунальному хозяйству, она учительница в городской гимназии. Уважаемые в городе люди. Отношение к нам с их стороны было подчёркнуто вежливое. И мы к ним не лезли. Отделение заняло три комнаты, у нас был свой отдельный вход. У них своя половина и пересекались мы только во дворе или в саду. Да ещё когда надо им что-то было забрать или наоборот принести в наши комнаты.

А тут прошла неделя и непонятно за каким чёртом меня занесло на их половину. Не помню – Чего туда пошёл? И пока там шатался в поисках хозяев, увидел на каминной полке фотоальбом. Машинально листанул и заинтересовался. Вдруг стало интересно взглянуть на мир врагов – Как они жили до нас?

Тут же сел за стол и стал листать, с любопытством рассматривая семейные фотографии. Фото были подобраны с любовью и тщательно, раскрывая историю этой немецкой семьи. Начинался альбом с фото самих мужа и жены в детстве, со своими родителями, в старомодных одеждах и напряжённых позах. Школа, юношество… Это всё отдельно, но вскоре пошли и совместные фотографии, где они целомудренно гуляют, общаются. Свадьба. Дети. Трое мальчиков. Двое явно погодки, а третий младший и лет так на пятнадцать младше. Но как всегда это бывает – самый любимый. И опять серия фотографий отдыха уже всей семьи.

Листаю, а в душе шевелится некое подобие зависти. Чего я? С деревни. Никуда до армии не ездил, жил в избе. В принципе и не жалел о своей жизни, но тут была совершенно другая жизнь – чистая, богатая, в холе, в ухоженности, в интересных путешествиях. Я уж не говорю про совместные, семейные велосипедные прогулки в выходные. Опять же взять меня, моих деревенских товарищей, моих родителей – да мы и сотой части этой жизни не жили. Одна сплошная пахота. Из развлечений – вечерние посиделки при керосиновых лампах, да под гармошку, тисканье девок по углам и выпивка. Я только благодаря армии увидел другие края и до сих пор на велосипеде не умею ездить. А тут… Я раньше не задумывался, что есть другая жизнь. Но здесь совсем другая. Так вот… Не о том хочу рассказать. Листаю, вижу дети пошли в армию в форме. Листаю дальше и замираю. С фото на меня смотрит убитый мною молодой немец. Ёлки-палки… Я прямо замер над альбомом. Мне бы захлопнуть альбом и смотаться из комнаты. Ну…. Убил я его. Ну…, что поделаешь? Война. Меня он тоже мог убить. Ну…, попереживал немного, да и забыл со временем. А пока сидел истуканом, заходит в комнату хозяин. Сначала он испугался, видя что я смотрю на фото его детей в немецкой форме. Потом начал несмело лопотать, рассказывая какие у него хорошие дети. А я сижу и молчу, не зная, как самому выйти из этого положения. А немец осмелел, пододвинул к себе альбом и уже сам начал листать и рассказывать про детей. Вот поверишь, Антоныч, да я немецкого языка и не знал. Знал только несколько расхожих военных фраз… Там – «Руки вверх», «Стой, стрелять буду» и ещё пару других, как и остальные бойцы нашего батальона. А тут сижу, слушаю и к своему ужасу понимаю его и всё, что он говорит. Понимаю, что все трое сына благополучно прослужили тоже с сорок первого по настоящее время во Франции и удачно избежали боевых действий и пули из засады партизан. Старшие служил вместе в одной части, а младший, самый любимый, в другой и вдалеке от братьев. Месяц назад пришла весточка, что оба старших сына живы и попали в плен к американцам. А младший, две недели назад неожиданно заявился ночью тайком домой и сказал, что дезертировал из армии, чтобы остаться в живых. Заскочил буквально на два часа, помылся, покушал и ушёл обратно в ночь. Вот за него, они с женой больше всего и беспокоятся. Незаметно в комнате появилась хозяйка и тоже присоединилась к беседе. Вернее, они оба говорили, с любовью рассказывая про детей, а мать ласково гладила фото младшего, а я сидел истуканом и, глядя на эту мирную пару стариков, чувствовал себя убийцей. Потел, с ужасом ощущая, как горошины пота катятся по спине.

Когда остался один, чуть с ума не сошёл от переживаний, а вечером рассказал командиру отделения и попросил, чтобы тот сходил к командиру батальона и нас на другую квартиру поставили. Но видимо в неудачный час он пришёл к командиру, у которого в тот момент были свои служебные неприятности и заморочки. Он в пол уха выслушал сержанта и пообещал выполнить просьбу, да так и не дошло у него до дела. А я избегал встречи с хозяивами, но после той встречи они прониклись ко мне симпатией и старались любыми способами и при удобном случае выказать её, что для меня было как серпом по яйцам.

Вот так, Антоныч, до дембеля и прослужил под одной крышей с ними. И что делать с этим – не знаю. Вот такая у меня Победа…..

Мне на всю жизнь запомнился этот рассказ. А затем наступило лето. Надо сказать, что лето, осень, а затем наступившая зима запомнилась мне к сожалению лишь фрагментально. Конечно, мы гуляли, играли, но запомнились мне лишь несколько эпизодов. Походы с матерью за грибами и малиной, пионерский лагерь и один поход за молоком.

За грибами мы ходили недалеко, за узкоколейку. Переходили её, ещё километр и попадали в гущу молодого березняка. Мать садилась где-нибудь в затишке, а мы с братом с удовольствием и азартом бегали по ближайшим затравенелым берёзовым чащобам и тащили грибы к матери, которая тут же их чистила. Ведро грибов мы набирали таким образом минут за сорок и шли домой.

Но вот с малиной были проблемы. За малиной мать брала только меня, брат для этого ещё не созрел и не дорос. На горлышко трёхлитровой банки туго накручивалась верёвка, банка вешалась на шею и я уныло получал строгий наказ: – Ты должен собрать три литра малины. Пока не соберёшь, домой не пойдём…

Блин…!!! А что поделаешь. Против матери не попрёшь, да и сладких пенок с варенья вечером тоже хотелось поиметь на большой кусок хлеба, да ещё и ни на один. Тяжело и горестно вздохнув, приступал к чертовски неинтересному и нудному действу. Да ещё колючему. Лазаешь по кустам, буреломам, где она, малина, буйно растёт и упорно цепляется к тебе. И самое обидно, когда всё-таки наберёшь литр малины, обязательно зацепишься за какую-нибудь корягу и упадёшь, да ещё этот литр из банки высыпится. Возмущённые крики, психи, детские матюки, а тут ещё мать подойдёт и даст хорошую затрещину, призывая тем самым к сдержанности и ты снова приступаешь к сбору ненавидимой ягоды. Но в конце концов приближается победный миг над пузатой банкой и остаётся чуть-чуть, когда эта стекляшка будет полной… И это самый опасный момент. И не оттого что ты можешь упасть. Тут ты настороже и ноги свои переставляешь как опытный разведчик или таёжник. Просто это чёртово горлышко никак не наполняется, потому что ты изо всех своих детских сил терпел и ни ел ни единой ягодки, только бы быстрее собрать банку. А тут ты не выдерживаешь и начинаешь потихоньку опускать вниз ладошку и есть малину горстями и именно из банки. И самое хреновое – не можешь остановиться. Вернее, тебя всё-таки останавливает очередная хорошая материнская затрещина, напоминающая об приказе, и ты снова начинаешь бороться с банкой, старательно пытаясь её наполнить. Но каждый раз проигрываешь и под недовольное зуденье матери – в кого ты уродился, такой лентяй? Которая за это время собрала целое ведро. И после хорошей нотация, тщательно скрывая радость, плетёшься домой.

Но самым ярким воспоминанием была поездка в пионерский лагерь на целый месяц. В одно прекрасное и солнечное утро, мы с матерью и своим другом Вовкой сели на мотовоз, на удивление быстро доехали до Бубыла и сразу пошли на берег Колвы, где у деревянного причала стоял белый речной трамвайчик, рядом с которым уже клубилась приличная толпа детей и родителей. Я даже стал бояться, что нам не хватит места и придётся возвращаться на Вижаиху, а я так уже настроился на пионерский лагерь…!!!

Но ничего, после небольшой суматохи, все благополучно загрузились на судно, отчалили и поплыли вверх по течению. Для меня это было новое приключение и если мать всю недолгую дорогу сидела и разговаривала с другими женщинами, то я и остальные пацаны носились по небольшому судёнушку, как угорелые и по-моему не смотрели на проплывавшие мимо нас живописные берега только с коротенькой мачты над рубкой то ли капитана, то ли рулевого. Минут сорок хода и мы причалили уже к крутому, песчаному берегу и с жизнерадостным шумом и гамом быстро высадились. Поднялись вверх и вот он – пионерский лагерь, мечта многих советских детей.

Конечно, это были не международные пионерские лагеря «Артек» или «Орлёнок» с их красивыми и светлыми спальными корпусами на солнечном Черноморском побережье, которые обычно показывали в документальных фильмах, рассказывающих о счастливом детстве советских пионеров и где отдыхали отличники учёбы. Тут уровень был гораздо ниже, но для нас, обычных поселковых пацанов и девчонок, открывшийся пионерский лагерь, хоть и без моря, был кусочком счастья, неотделимым от нашего счастливого детства.

На высоком берегу реки Колва, за невысоким забором из светленького штакетника, под сенью мощных сосен с раскидистыми кронами, живописно расположились около десятка деревянных зданий лёгкой конструкции, каждое из которых были разделены на две части – спальни для девочек и спальни для мальчиков. Посередине располагались две комнаты для вожатых. Была здесь и большая столовая, летний кинотеатр со сценой, в сторонке стояла баня. В другой стороне и поодаль от наших расположений стояли ещё несколько деревянных зданий уже капитального вида – дом сторожей, медпункт, дом директора лагеря и ещё один дом побольше для остального персонала. Здесь же жила и охрана лагеря – четыре солдата из Ныробского гарнизона, патрулирующие окрестности вокруг лагеря. Реалия жизни ссыльного края и края лагерей были суровые. И чуть ли не каждый день по местному радио сообщались сводки о побегах – кто ушёл в побег. Вооружённый или нет. Одиночный, парный или групповой побег, а после этих сводок произносилась просьба – быть в лесу осторожными и наблюдательными. Или рекомендации, как то при встрече в лесу с незнакомцами или подозрительными лицами, затаиться, а потом немедленно сообщить об их ближайшему посту.