Мы приехали к себе. Холмс ринулся в дом, перепрыгивая через две ступеньки. Я проследовал за ним куда медленнее: я ничего не сказал Холмсу, но моя рана болела гораздо сильнее, чем сразу после ее получения. Вскоре я добрался до гостиной; Холмс, схватив со стола какой-то конверт, держал его в руках. Одна из многих особенностей моего друга заключалась в том, что при всем крайнем беспорядке и даже хаосе, окружавшем его – кругом горы писем и документов, – он мог найти нужную бумагу в мгновение ока.

– Вот! – объявил он. – Сам конверт ни о чем не говорит. На нем написано мое имя, но адреса нет. Значит, его принесли прямо сюда. Тот, кто его принес, даже не пытался скрыть свой почерк, и я, безусловно, смогу его узнать. Обратите внимание на закорючку в букве «с», как в греческой сигме. Эту закорючку я запомню.

– А что внутри? – спросил я.

– Посмотрите сами, – ответил Холмс и протянул мне конверт.

Я открыл его и с нескрываемой дрожью извлек кусочек белой шелковой ленты.

– Но что это значит, Холмс? – спросил я.

– Я задал себе этот же вопрос, когда получил письмо. Теперь я понимаю: это было предупреждение.

– Когда оно было послано?

– Семь недель назад. Я вел тогда странное дело, к которому имел отношение ростовщик, господин Джабез Вилсон, его пригласили вступить…

– В Союз рыжих! – перебил его я, потому что хорошо помнил это дело и имел удовольствие следить за ним вплоть до полного раскрытия.

– Именно. Там была трехсторонняя проблема, если вообще была, и когда принесли этот конверт, мысли мои были далеко. Я раскрыл конверт и попытался вникнуть в суть содержимого, но, будучи поглощен другим делом, отложил в сторону и сразу о нем забыл. Теперь, как видите, он изволил о себе напомнить.

– Но кто мог его послать? И зачем?

– Не представляю, но во имя убитого ребенка я обязательно это выясню. – Холмс протянул руку и выдернул у меня шелковую полоску. Обмотал ею свои худые пальцы и поднес к глазам – так изучают ядовитую змею. – Если кто-то решил бросить мне вызов, я его принимаю, – сказал он, стиснул пальцы с лентой в кулак и ударил воздух. – Увидите, Ватсон, они будут проклинать день, когда принесли мне конверт с этой лентой.

Глава 8
Ворон и два ключа

Салли на работу не вернулась – ни той ночью, ни на следующее утро. Удивляться было нечему: она напала на меня и, естественно, опасалась последствий. Кроме того, о смерти ее брата сообщили газеты, и, хотя его имя названо не было, она могла знать, что возле моста Саутворк нашли именно его, потому что в те дни все обо всем узнавали быстро, особенно в бедных районах города. Дурные вести распространялись, как дым от пожара, просачивались в каждое битком набитое обиталище, в каждый занюханный подвал, мягко и настойчиво въедаясь во все, к чему они прикасались. Хозяин «Мешка с гвоздями» о смерти Росса уже знал – к нему успел нагрянуть Лестрейд, и при нашем появлении он был недоволен еще больше, чем в первый наш приход.

– У меня из-за вас и так хлопот полон рот – вам мало? – спросил он. – Девчонка, конечно, не ахти, но пара рук лишней не бывает, и мне жаль, что она смылась. Да и для дела моего ничего хорошего, когда тут полиция шастает. Послал Бог на мою голову.

– Ваши хлопоты – не из-за нас, господин Хардкасл, – ответил Холмс. Он успел прочитать имя хозяина – Эфраим Хардкасл – на табличке над дверью. – Ваши хлопоты уже были здесь, мы просто пришли по их следу. Наверное, вы были последним, кто видел мальчика в живых. Он вам ничего не сказал перед уходом?

– С чего он будет со мной разговаривать? Или я с ним?

– Но вы сказали, будто у него что-то было на уме.

– Ничего про это не знаю.

– Его замучили до смерти, господин Хардкасл, сломали все кости по одной. Я поклялся найти убийцу и передать его в руки правосудия. Мне это не удастся, если вы откажетесь помочь.

Хозяин медленно кивнул, потом, после паузы, заговорил – уже более взвешенно.

– Хорошо. Парень заявился три дня назад, рассказал какую-то сказку, мол, поругался с соседями и теперь надо где-то ненадолго приткнуться, пока не разберется, что к чему. Салли спросила моего согласия – я разрешил. Почему нет? Двор вы видели. Мусора столько, что ой-ой-ой, – пусть парень разгребает. В первый день он поработал, это точно, ближе к вечеру куда-то убежал, а потом вернулся шибко собой довольный.

– А сестра знала, чем он занимался?

– Может, и знала, но мне ничего не сказала.

– Прошу вас, продолжайте.

– Добавить-то особо нечего, господин Холмс. Потом я его видел только один раз – за несколько минут до того, как появились вы. Он заскочил в паб – я как раз разгружал бочонки с пивом – и спросил, который час… Совсем парень был необразованный, церковные часы прямо через дорогу прекрасно время показывают.

– И потом он отправился на какую-то встречу?

– Видимо, так.

– Наверняка. Зачем еще ребенку, такому как Росс, знать время? Объяснение одно: ему было велено явиться в такое-то место в такой-то час. Вы сказали, что три дня он ночевал у сестры.

– Да, в ее комнате.

– Хотелось бы на нее взглянуть.

– Полиция там уже была. Они обыскали комнату и ничего не нашли.

– Я не полиция, – сказал Холмс и положил на стойку несколько шиллингов. – Компенсация за причиненные неудобства.

– Очень хорошо. Но на сей раз я ваших денег не возьму. Вы идете по следу чудовища, и будет вполне достаточно, если вы сдержите данное слово, найдете его и не позволите зверствовать впредь.

Он пустил нас внутрь, мы прошли по узкому коридору между пивной и кухней. Лестничный пролет шел вниз, к погребам, хозяин со свечой в руках завел нас в унылую комнатенку, что приткнулась под ними, – окон нет, пол из грубо сколоченных досок. Именно здесь Салли, уставшая после тяжкого и долгого дня, оставалась наедине с собой – укрыться тонким одеялом и поспать на брошенном прямо на пол матрасе. В центре этого подобия ложа лежали два предмета – нож и кукла, которую она наверняка добыла в какой-нибудь куче барахла. Глядя на сломанные конечности и белое пятно кукольного лица, я не мог не подумать о брате Салли, которого выбросили на свалку точно так же, между делом. В углу стояли стул и маленький стол со свечой. Едва ли полицейский обыск затянулся: кроме куклы и ножа, у Салли ничего не было, если не считать имени.

Холмс внимательно оглядел комнатку.

– Зачем тут нож? – спросил он.

– Для защиты, – предположил я.

– Для защиты у нее было другое оружие, она носила его с собой, как вам прекрасно известно. Тот нож остался при ней. А этот совсем тупой.

– Украден с кухни, – пробурчал Хардкасл.

– По-моему, нам кое-что расскажет свеча.

Речь шла о незажженной свече, что стояла на столе. Холмс взял ее, опустился на корточки и заковылял по половицам. Я не сразу понял, что он движется по следу, который оставили почти невидимые глазу капельки расплавленного воска. Он, разумеется, заметил их сразу. Они привели его в дальний от кровати угол.

– Она пришла сюда со свечой… Опять-таки зачем? Разве что… Ватсон, дайте нож.

Я выполнил просьбу, и Холмс ввел лезвие в трещину между двумя половицами. Одна из них двигалась свободно, с помощью ножа Холмс отжал ее, сунул руку внутрь и достал завязанный носовой платок.

– Господин Хардкасл, не сочтите за труд…

Хозяин поднес поближе зажженную свечу. Холмс развернул платок, и в свете мерцающего пламени нашим взорам предстали несколько монет: три фартинга, два флорина, крона, золотой соверен и пять шиллингов. Для двух сирот это было настоящее состояние, но кому из них принадлежали эти деньги?

– Это деньги Росса, – произнес Холмс, словно читая мои мысли. – Этот соверен дал ему я.

– Но, дорогой Холмс! Где доказательство, что это тот самый соверен?

Холмс поднес монету к свету:

– Дата та же самая. Посмотрите на рисунок. Святой Георгий скачет на лошади, а на ноге у него глубокая царапина. Я заметил ее, когда передавал монетку. Это часть гинеи, которую Росс заработал в нерегулярных частях. Но откуда остальные?

– Остальные ему дал дядя, – пробурчал Хардкасл. – Когда он пришел проситься на ночлег, то заявил, что готов заплатить за комнату. Я только посмеялся, а он сказал, что деньги ему дал дядя. Я ему все равно не поверил, велел расчистить двор – вот ночлег и отработает. Знай я, что у него такие запасы, предложил бы ему комнату наверху, вполне приличную.

– Так, кое-что становится понятным. Складывается осмысленная картинка. Парень решил воспользоваться сведениями, которые получил, стоя у гостиницы госпожи Олдмор. Он идет куда-то, заявляет о себе и выдвигает требования. Его приглашают на встречу… в определенном месте, в определенное время. Эта встреча стала для него роковой. По крайней мере, он предпринял меры предосторожности, оставил все свое богатство у сестры. Она спрятала монеты под половицу. Сейчас она наверняка в полном отчаянии: мы с вами, Ватсон, ее спугнули, и как ей теперь вернуть свое сокровище? Последний вопрос, господин Хардкасл, и мы вас оставим. Салли когда-нибудь говорила вам про «Дом шелка»?

– «Дом шелка»? Нет, господин Холмс. Никогда о нем не слышал. Что мне делать с монетами?

– Оставьте у себя на хранение. Девочка потеряла брата. Она потеряла все. Может быть, когда-нибудь она вернется к вам за помощью, и по меньшей мере вы сможете вернуть ей эти деньги.

Распрощавшись с хозяином «Мешка с гвоздями», мы пошли вдоль изгибавшейся Темзы в направлении Бермондси. Я поинтересовался у Холмса: он снова хочет наведаться в ту самую гостиницу?

– Не в гостиницу, Ватсон, – возразил Холмс, – но в те края. Надо найти источник богатства Росса. Скорее всего, тут и кроется причина его убийства.

– Но деньги ему дал дядя, – напомнил я. – И если его родители мертвы, кто поможет найти его родственников?

Холмс засмеялся:

– Ватсон, вы меня удивляете. Неужели вы не знакомы с языком, на котором говорит как минимум половина Лондона? Каждую неделю тысячи тружеников и сезонных рабочих навещают своих дядей – владельцев ломбардов. Именно там Росс и получил свой злосчастный доход. Вопрос в том, что он оставил в залог под эти флорины и шиллинги?

– И где он это оставил? – добавил я. – Только в этой части Лондона таких ломбардов сотни.

– Вы правы. С другой стороны, вспомните: Виггинс вел нашу загадочную жертву от ломбарда до самой гостиницы и сказал, что Росс и сам там частенько бывал. Там и надо искать его «дядю».

Ломбард – лоно утраченных иллюзий и несбывшихся грез! Каждый класс, каждая профессия, каждый социальный слой были представлены в этих плохо вымытых витринах: к стеклу, подобно бабочкам, были пришпилены самые разнообразные осколки человеческих жизней. Над входом в ломбард на проржавевших цепях висели три красных шара на синем фоне, они отказывались качаться на ветру, как бы подчеркивая незыблемость происходящего здесь: если владелец расстался со своей собственностью, назад ее уже не вернуть. Надпись под вывеской гласила: «Ссужаем деньги под залог: посуда, драгоценности, одежда, любая форма собственности», и даже клад Аладдина в подземелье едва ли мог сравниться с тем, что хранилось здесь. Гранатовые брошки, серебряные часы, китайские чашки и вазы, подставки для ручек, чайные ложки, книги – все это сражалось за место на полках с такими разрозненными предметами, как заводной солдатик и чучело сойки. Целая армия шахматных фигурок охраняла поле битвы, где на зеленом сукне были выложены кольца и браслеты. Какой работяга заложил стамеску и пилу, чтобы в выходной день порадовать себя пивом и колбасой? Какой девочке пришлось идти в церковь без своего воскресного платья, потому что ее родители хотели хоть что-то поставить на обеденный стол? В окне ломбарда можно было проследить, как человечество приходит в упадок. Но это же окно было пиршеством для глаз. Скорее всего, именно сюда наведывался Росс.