– Пожалуй, обсуждая интересующий нас вопрос, следует проявить деликатность. Если лорд Рейвеншо считает необходимым распродавать семейное наследство…

– Возможно, он хочет что-то купить.

– Не исключено.

Мы позвонили. Нам открыл лакей и провел нас через вестибюль в гостиную, размер которой сделал бы честь любому барону. На стенах из деревянных панелей висели семейные портреты, а потолок уходил в такую высь, что посетитель боялся поднять голос – вдруг ответом ему будет эхо? Многостворчатые окна выходили в сад, где благоухали розы, а за ним простирался олений заповедник. Несколько стульев и диванов располагались вокруг массивного каменного камина – на его перекладине был вырезан все тот же ворон, – в пламени потрескивали зеленоватые поленья. Возле камина, согревая руки, стоял лорд Рейвеншо. Мое первое впечатление о нем было не самым благоприятным. Грива серебристых волос зачесана назад, в румяном лице что-то отталкивающее. Глаза заметно выступали из глазниц, и мне тут же пришло в голову, что у него не все в порядке со щитовидной железой. На нем были кожаные сапоги и жокейская куртка, из-под мышки торчала рукоять кнута. Мы еще не успели представиться, а он уже всем своим видом показал, что его ждут другие дела.

– Господин Шерлок Холмс, – сказал он. – Да-да, кажется, я о вас слышал. Вы детектив? Не представляю, каким образом наши интересы могут пересекаться.

– У меня есть некий предмет, лорд Рейвеншо, который, как я полагаю, принадлежит вам.

Сесть нам не предложили. Холмс достал часы и передал их владельцу поместья.

Рейвеншо взял часы. Взвесил на руке, словно пытаясь определить, действительно ли это его вещь. Постепенно выражение его лица изменилось – он вспомнил. Видимо, подумал, как эти часы попали к Холмсу. Лорд был, несомненно, рад, что его собственность нашлась. Он не произнес ни слова, но все чувства отразились на его лице так явно, что распознать их без особого труда сумел даже я.

– Что ж, я вам очень обязан, – произнес он наконец. – Я очень люблю эти часы. Мне подарила их сестра. Вот уж не рассчитывал, что увижу их снова.

– Мне хотелось бы знать, при каких обстоятельствах они пропали, лорд Рейвеншо.

– Это я помню точно, господин Холмс. Летом, в Лондоне. Я поехал в оперу.

– Месяц не вспомните?

– Июнь. Я вышел из экипажа, и в меня врезался уличный беспризорник. Лет двенадцати-тринадцати, не больше. Мне и в голову ничего не пришло, но во время антракта я решил взглянуть на часы – и только тогда понял, что меня ограбили.

– Часы очень красивые; понятно, что для вас они представляют большую ценность. Вы заявили о краже в полицию?

– Мне не очень ясен смысл ваших расспросов, господин Холмс. Откровенно говоря, меня вообще удивляет, что человек вашего положения самолично приезжает из Лондона, чтобы вернуть украденную вещь. Вы рассчитываете на вознаграждение?

– Отнюдь нет. Эти часы – улика в проводимом мною расследовании, и я надеялся, что вы сможете помочь.

– Боюсь, вынужден вас разочаровать. Больше мне ничего не известно. О краже я не заявлял, потому что воров и мошенников на улицах пруд пруди, полиция вряд ли сможет что-то сделать, а раз так, к чему тратить их время? Я очень благодарен вам, господин Холмс, за возвращенные часы и буду счастлив оплатить вам ваше время и расходы на дорогу. Думаю, это все, и я с удовольствием пожелаю вам всего наилучшего.

– Последний вопрос, лорд Рейвеншо, – невозмутимо произнес Холмс. – Когда мы прибыли, из дома вышел человек. К сожалению, мы с ним разминулись. Верно ли, что это был мой старый друг господин Тобиас Финч?

– Друг?

Как и подозревал Холмс, лорд Рейвеншо не сильно обрадовался тому, что был замечен в обществе галериста.

– Знакомый.

– Коль скоро вы спросили – да, это был он. Я не люблю обсуждать семейные дела с посторонними, господин Холмс, но могу вам сказать: мой отец обладал жутким вкусом, и я намерен избавиться по крайней мере от части его коллекции. Я провел переговоры с несколькими галереями Лондона. Карстерс и Финч выглядят самыми благоразумными.

– Господин Финч никогда не упоминал о «Доме шелка»?

Холмс задал вопрос, и в воздухе повисла тишина, которую нарушал лишь треск поленьев в камине.

– Вы сказали, господин Холмс, что у вас остался только один вопрос. Это уже второй, и мне кажется, что я терплю ваши неуместные реплики достаточно долго. Мне позвать слугу или вы уйдете сами?

– Был счастлив с вами познакомиться, лорд Рейвеншо.

– Весьма признателен, что вы вернули мои часы, господин Холмс.

Я был рад выйти на воздух, потому что среди этого великолепия и богатства чувствовал себя как в ловушке. Мы пошли к воротам, и Холмс ухмыльнулся:

– Вот вам и еще одна загадка, Ватсон.

– Откуда у него такая враждебность, Холмс?

– Я говорю о краже часов. Если их украли в июне, Росс тут ни при чем: как мы знаем, он в то время находился в мужской школе «Чорли Гранж». Если верить Джонсону, в ломбард часы попали несколько недель назад, в октябре. Что же с ними было целых четыре месяца? Если их украл все-таки Росс, почему так долго держал у себя?

Уже у самых ворот мы увидели у себя над головами черную птицу – не ворона, а ворону. Я проследил за ее полетом и перевел взгляд в сторону усадьбы. Я увидел лорда Рейвеншо: он стоял у окна и наблюдал за нашим уходом. Руки он держал на бедрах, а его круглые выпученные глаза неотрывно следили за нами. Я могу ошибаться, потому что мы ушли от усадьбы на достаточное расстояние, но мне показалось, что его лицо пылало ненавистью.

Глава 9
Предупреждение

– Ничего не поделаешь, – сказал Холмс и с легким раздражением вздохнул. – Придется побеспокоить Майкрофта.

Впервые я встретился с Майкрофтом Холмсом, когда он обратился за помощью по просьбе своего соседа, переводчика с греческого, которого шантажировали какие-то два злодея. До тех пор я не имел ни малейшего понятия о том, что у Холмса есть брат на семь лет его старше. Как-то в моем сознании Шерлок Холмс не был связан никакими семейными узами. Может показаться странным, что человек, которого я вполне обоснованно считаю своим ближайшим другом и в чьем обществе я провел много сотен часов, никогда не рассказывал мне о своем детстве, о родителях, о месте, где он родился, вообще о чем-нибудь, имевшем отношение к его жизни до Бейкер-стрит. Разумеется, такова была его природа. Он никогда не отмечал свой день рождения, и эта дата мне стала известна только из некролога. Как-то он обмолвился, что его предки были поместными сквайрами, а один из его родственников был известным художником, но в общем он предпочитал делать вид, что никакой семьи у него не существовало и столь одаренный человек, как он, явился в наш бренный мир без постороннего вмешательства.

Когда я впервые услышал, что у Холмса есть брат, это как-то приблизило великого сыщика к роду человеческому – по крайней мере, до моей личной встречи с этим братом. Майкрофт во многих отношениях был не меньшим оригиналом, чем Холмс: холост, без родственных связей, живет в собственном маленьком мирке. Этот мирок преимущественно ограничивался клубом «Диоген» на Пэлл-Мэлл, там Майкрофта можно было найти ежедневно, с без четверти пять до восьми. Кажется, он и жил где-то неподалеку. «Диоген», как всем прекрасно известно, обслуживал самых нелюдимых и самых «неклубных» мужчин в Лондоне. Друг с другом никто не разговаривал. Можно сказать, разговоры там вообще не приветствовались, за исключением комнаты для посетителей, да и там течение беседы было очень вялым. Помню, как-то прочитал в газете, что местный привратник пожелал члену клуба доброго вечера – и был быстро уволен. Обеденная зала по теплу и живости атмосферы едва ли уступала монастырю траппистов, но еда, по крайней мере, была отменная – шеф-повар клуба был французом с именем. От еды Майкрофт получал явное удовольствие – одного взгляда на его дородную фигуру было достаточно, чтобы в этом убедиться. Так и вижу его втиснутым в кресло, слева на столике – бренди, справа – сигара. Встреча с ним всегда повергала меня в смущение, потому что я узнавал в нем, пусть мимолетно, некоторые черты моего друга: светло-серые глаза, тот же острый взгляд, как-то не вязавшийся с этой живой горой плоти. Тут Майкрофт поворачивал голову, и оказывалось, что перед тобой совершенно чужой человек, весь его облик словно предупреждал тебя: никакого панибратства. Иногда я задумывался: а какими мальчишками эти братья были в детстве? Дрались друг с другом, вместе читали, вместе пинали по двору мяч? Моя фантазия пасовала, потому что тот и другой выросли в таких взрослых, глядя на которых мысль о мальчишестве как-то не приходит в голову.

При первом упоминании Майкрофта Холмс сказал, что тот работает аудитором в нескольких государственных ведомствах. Но это оказалось правдой лишь наполовину: позже я узнал, что брат Холмса был фигурой куда более важной и влиятельной. Я, естественно, говорю о похищении из адмиралтейства чертежей засекреченной подводной лодки Брюса-Партингтона. Вернуть их поручили именно Майкрофту. Тогда Холмс мне и признался, что в правительственных кругах брат котируется очень высоко, он живое хранилище множества тайных фактов и, когда министерствам надо что-то узнать, за консультацией обращаются к нему. По мнению Холмса, избери брат карьеру сыщика, он был бы ему ровней и даже – как ни удивительно мне было слышать это признание – кое в чем бы Холмса переплюнул. Но Майкрофт Холмс страдал одним серьезным недостатком. Нега и лень настолько пропитали все его существо, что раскрыть даже самое простое преступление было выше его сил – он нипочем не сумел бы воспылать к нему интересом. Кстати, он еще жив. Когда я слышал о нем в последний раз, ему даровали титул рыцаря и звание почетного ректора одного известного университета, но с той поры он уже ушел в отставку.

– Он в Лондоне? – спросил я.

– Он редко бывает за его пределами. Я дам ему знать, что мы навестим его в клубе.

По сравнению с другими клубами на Пэлл-Мэлл «Диоген» был размером поменьше и архитектурным обликом напоминал венецианский дворец в готическом стиле – арочные окна с изысканным рисунком, маленькие балюстрады. Как следствие, изнутри дом выглядел довольно мрачно. Парадная дверь вела в атриум, который тянулся вверх по всей длине здания и венчался где-то в вышине куполообразным окном, но архитектор загромоздил это сооружение чрезмерным количеством галерей, колонн и лестниц, в результате лишь немного света пробивалось внутрь. Посетителей допускали только на первый этаж. По правилам клуба два дня в неделю они имели возможность в сопровождении члена клуба подняться в ресторанную залу этажом выше, но за семьдесят лет существования клуба такого не случалось ни разу. Майкрофт принял нас, как обычно, в комнате для посетителей – дубовые полки проседали под тяжестью мудрых томов, отовсюду на тебя смотрели мраморные бюсты, а через эркер открывался вид на Пэлл-Мэлл. Над камином висел портрет королевы, выполненный, как было известно, членом клуба. Королеву оскорбило, что, кроме нее, художник поместил на полотне бродячую собаку и картофелину, хотя лично мне символика обоих этих предметов всегда была непонятна.

– Дорогой Шерлок! – воскликнул Майкрофт, войдя в комнату своей утиной походкой. – Как дела? Вижу, похудел. Рад, что ты снова в своей обычной форме.

– А ты поправился после гриппа.

– Пустячное недомогание. Мне очень понравилась твоя монография о татуировках. Видимо, писал поздними вечерами. Бессонница не мучает?

– Лето было чересчур теплым. Ты не говорил мне, что приобрел попугая.

– Позаимствовал. Доктор Ватсон, рад вас видеть. Вы с женой не виделись уже неделю, но надеюсь, что у нее все хорошо… Ты только что вернулся из Глостершира.

– А ты из Франции.

– Миссис Хадсон была в отъезде?

– На прошлой неделе вернулась. У тебя новая повариха.

– Прежняя ушла.

– Из-за попугая.

– Она из тех, кому ничем не угодишь.