Борис бродил по кухне. Он остановился перед углом, где висела зажжённая лампадка, а на узкой полочке теснились иконы.

– Верующий был, наш убиенный, похоже. Вроде один живет… То есть жил, – Борис заглянул в настенный шкаф и прокомментировал, – одна кастрюля, одна сковородка, две тарелки, вилка и ложка. Пара стаканов. Чашка с блюдцем. Это и вся посуда, ребята.

Со двора послышался собачий лай, потом визг. Бабахнула входная дверь, и кто-то радостно произнес:

– О, какая красотуля! А ты что тут делаешь? Гляди, Рыжий, какая девка!

– А ну, девка, отойди от стола! Что ты там нашла? Карманы выверни. Быстро! Миха, проверь её карманы!

Борис выскочил из кухни и кинулся к Ульяне.

– Руки! Держи руки при себе, урод волосатый!

Парень, который уже начал ощупывать замершую от ужаса Ульяну, и впрямь был щедро покрыт растительностью. Из ворота обычной клетчатой рубашки курчавилась богатая поросль, переходящая выше по шее в бороду, затем в широкие бакенбарды и заканчивающаяся спутанной массой черных волос. Даже брови мохнатились над заплывшими глазками. Второй был наоборот, словно отражением первого, только со знаком минус. Худой, бритый, с едва пробивающейся рыжей щетиной на впалых щеках. Одинаковым в неожиданных гостях было одно – выражение лиц. Превосходство силы царя зверей над остальными человеческими животными – вот такое выражение. С ним и кинулся «урод волосатый» на Бориса. Ульяна зажмурила глаза. Потом открыла, мотнула головой и принялась шарить по столу в поисках какого-нибудь оружия. Схватила ручку, можно ведь исхитриться и ткнуть в глаз, как – непонятно, но ручка в руке принесла хоть какое-то краткое успокоение. Она подняла руку для удара, повернулась и замерла во второй раз за эти пять минут. Борис стоял перед худым бандитом, оба оценивали друг друга, прежде чем нанести первый удар. У худого в руке мелькнул нож. «Урод волосатый» лежал на полу, хрипло выдыхая и держась обеими руками за горло.

– Что за шум, а драки… Что за …– Петечка высунул голову из люка на чердак, коротко выругался, слетел кубарем по лестнице, и через несколько секунд встал рядом с Борисом, наставив оружие на бандита.

– Нож на пол, руки в гору, я – полицейский. Предупреждаю, что буду стрелять. Угроза жизни гражданским. Давай, давай, милый, не усугубляй. Борис, смотри за волосатым.

И тут вдруг в комнате стало сразу тесно, шумно, появились какие-то люди, бандитов увели, Пете жали руку и благодарили за «задержание по горячим следам». Он оглянулся на Ульяну с Борисом, сиротливо жавшимся в углу, кивнул ободряюще и вышел с главным из группы местных полицейских.

– Вовремя как, – Борис хотел и не решался обнять Ульяну, которая так и сжимала в дрожащей руке ручку, – испугалась?

– Испугалась. Как-то внезапно всё. Думаешь, это убийцы? Вернулись зачем-то? И собака их пропустила… Странно…

Ульяна кинулась из дома и остановилась за дверью, споткнувшись. Белый окровавленный ком лежал прямо у крыльца. Собака пропустила бандитов, потому что они ее убили. Наверное, тем самым ножом, которым худой бандит угрожал Борису. Ульяна оглянулась вокруг, скрывая злые слезы, увидела неподалеку прислоненную к стене сарая лопату, подошла, прикинула расстояние, выбирая место, и принялась с ожесточением копать землю под кустом боярышника. Борис зашёл в дом, вынес оттуда старое покрывало, завернул в него пса, с трудом поднял свёрток и перенес к боярышнику. Потом отобрал лопату у Ульяны и сам закончил собачью могилку. Петечка пришёл, когда под кустом боярышника уже вырос сиротливый холмик.

– Ну, что? Пойдемте до Веры? Я бы поел.

Ульяна вздохнула. Она вообще не думала о еде. Она думала о том, что хочет завернуться в тёплый плед, сесть у печки, согреть, наконец, руки, всё ещё подрагивающие от пережитого, да от лопаты, и выпить горячего чаю. Лучше с чабрецом. Петя… Петя такое испытывает, наверное, часто – в своём убойном. Ему всё равно. Он поест и завалится спать. А вот Борис… К Ульяне вдруг вернулись профессиональные навыки, она искоса изучающе посмотрела на своего спутника. Нормально, кстати, держится. И защищать её кинулся. Интересно, он тоже, как Петя, смог бы сейчас поесть? Ульяна снова вздохнула. Наверное, да.

– Конечно, пойдемте, – она первой двинулась к выходу из сада, – Вера, наверное, потеряла нас.

…Вера гневалась. Она молча бросала на стол тарелки, вилки, оттолкнула Ульяну, когда та попыталась помочь.

– Я проснулась, а никого нет! Только Чара! – Вера выложила на тарелки отварную картошку, усыпанную укропом, вчерашний разогретый шашлык и резким коротким движением поставила посередине миску с солёными огурцами и помидорами.

– Вышла за калитку, там сосед стоит, сумки с яблоками на тележку грузит. Я говорю, не видел моих? Он удивился так, говорит, куда могли подеваться в такую рань? Вот и я спрашиваю, куда? Почему мне никто ничего не сказал?

Ульяна подозревала, что именно последнее так разозлило подругу. Ей не сказали! Вера привыкла быть в курсе всех новостей. Даже здесь, в садовом товариществе, Вера знала всё обо всех. У нее была «легкая рука», она отлично ставила уколы, и к ней за помощью обращались все в округе. Дачное дело такое: у кого поясницу прихватит, у кого ожог, у кого травма.

– А полчаса назад бабка Неваляшка прибегает, кричит: «Убили деда Веню! Там полиция твоих гостей арестовала!»

– Как? Бабка Неваляшка? – некстати засмеялся Петечка, он уже нетерпеливо протянул руку за картохой, но, получив по кисти сильный удар горячей ложкой, отодвинулся от Веры подальше.

– Вера, никто нас не арестовывал. И хватит ругаться, мы поняли. Надо было тебя разбудить тоже. Мы тебе сейчас всё расскажем, – успокаивающе произнесла Ульяна, потом повернулась к Петечке, – бабка одна здесь на даче живет постоянно, вечно падает, но никаких травм, упала, поднялась, дальше побежала. Вот прозвище к ней и прилипло.

– Есть хочу,– вдруг нарочито устало произнес Борис, – и еще я там дрался, у меня, кажется, гематома будет…

Вера помолчала и уже спокойно оглядела друзей:

– Да, давайте завтракать. И расскажите мне про убийство. Я, правда, волновалась.

***

– То есть, это приходили убийцы? – Вера мыла тарелки, ополаскивала и передавала Ульяне, та вытирала и ставила в посудный шкаф.

– Их сейчас наверняка допрашивают. Скоро все узнаем. – Петечка сидел на крыльце, открыв дверь дома, чтобы участвовать в разговоре, курил и старался выпускать дым в сторону сада. Вера косилась, но молчала.

– А адвокат наш ничего такой, спортивный, как бандюгана вырубил, а? – Петя говорил, а сам поглядывал на Ульяну, мол, согласись, отличный парень. Не зря я тебе его сватал. Ульяна фыркнула, получилось громко, поставила последнюю тарелку, и со своим «Айкосом» тоже вышла на крыльцо. Облокотилась на перила, затянулась и проговорила:

– Я думаю вот о чём. Не похоже, что бандюки знали убитого. И зачем им было возвращаться? Почему сразу не стали искать то, что хотели? Как-то это нелогично. Убили, ушли, вернулись. Петя, ты что думаешь?

– Я думаю про сломанные пальцы и про то, что убитый был левшой. Тот, кто ему пальцы ломал, знал об этом. Ломал только на правой руке. Бандюки бы поломали его серьезнее.

– А ещё убитый что-то писал. Как вам такая версия: он не хотел писать и тогда ему сломали пальцы.

– А почему ты думаешь, что этот факт относится к убийству? – Петя откинулся на балясины крыльца, потолкал их спиной, проверяя на прочность.

– А ты сам пишешь на бумаге дома? Не на работе? Письма? Открытки? Хоть что-нибудь? Сейчас все на компьютере письма пишут, а сообщения с телефона отправляют. А стопка бумаги лежала так, словно её принесли, чтобы что-то написать. На столе другой бумаги не было. А ещё про тревожный радикал в психотипе убитого. Смотрите. Такие люди очень подозрительны, он бы чужому не доверился. Дверь бы не открыл в дом. Собака опять же по двору бегала, а пропустила. Плюс убийца знал, что жертва – левша. Получается, что убийца и дед Веня – знакомые.

– Пойду, позвоню ребятам, может, что-то узнали уже.

Петя поднялся, вытащил мобильник из кармана, зажёг новую сигарету и пошел за угол дома.

А на его место рядом с Ульяной встал Борис.

– А ещё странно, что выстрела никто не слышал. Тут тишина такая.

– Может, кто что и слышал. – Вера тоже вышла из дома, – но рано утром все обычно спят крепко. Подумали, что послышалось. Я лично ничего не слышала.

– И я. У тебя здесь так спится, не то, что в городе. А кстати, – Ульяна повернулась к подруге, – ты же всех здесь знаешь. Если предположить, что убийца местный, не было у убитого деда Вени врагов, ссор с соседями?

– Нет. Он такой … был… Серый, неприметный. Сторонился новых людей. Я ему когда уколы делала, он как суслик замирал, всё боялся, что я больно сделаю. А про то, что кто-то мог знать, что он левой рукой пишет, я вспомнила. Его соседи слева дачу этим летом купили, а участок по новым кадастровым правилам оказался не оформлен. Приезжала риэлторша. Веня ей подписывал какие-то документы.

Вера подняла указательный палец вверх, привлекая внимание к тому, что она сейчас скажет:

– Левой рукой!

– И что? Ты про «черных риэлторов», что ли?

– Конечно! Вот тебе и бумага, на которой Веня что-то писал перед смертью. Дарственная! – выпалила Вера и победно усмехнулась.

– Ну, это не так просто. Дарственная должна быть заверена у нотариуса. Или сдаваться в МФЦ самим собственником или по генеральной доверенности, опять же заверенной у нотариуса. А если убийство, то сделку вообще не заключат. И что тогда искали бандюки? Сломали ему пальцы, заставили написать дарственную и убили? Это как-то…

– Это вообще никак, – Петечка растерянно стоял перед друзьями, сжимая в руке мобильник.

– Сидоркин Вениамин Викторович умер от старости в две тысячи пятнадцатом году. А убитый – неизвестно кто. Отпечатки пальцев не дали результатов. А бандюки вообще не при делах. Им малява пришла, вроде от старого сидельца, что если они придут сегодня на дачу по такому-то адресу, то дача будет пустая. А владелец промышляет сбытом якутских алмазов. И как раз позавчера получил партию на продажу.

Воцарилась тишина, прерываемая тревожными вскриками сойки. Петечка вытащил опять сигарету из пачки, покрутил и засунул обратно.

– В общем, местные ребята из отдела в унынии. Висяк я им подкинул. Нет свидетелей, нет отпечатков на оружии, кроме отпечатков убитого, выстрел был с расстояния полутора метров. То есть, не самоубийство. Бандюки приходили с обыском по наводке. А убитый –вообще умер давно. Вера, а есть что-то покрепче чая?

– Ты же за рулем?

– Я высплюсь до вечера.

– Бабка Неваляшка самогоном приторговывает. Пойду, спрошу.

Вера ушла, Петечка с Борисом уединились в саду и о чем-то вполголоса разговаривали. Ульяна сидела на крыльце, почесывала Чару, та счастливо жмурилась.

– Эй, хозяйка! – послышалось от калитки.

Чара коротко рыкнула, вздыбив шерсть на загривке. Ульяна загнала собаку в дом и отправилась сообщить, что Веры сейчас нет дома.

За калиткой стоял, видимо, Верин сосед, тот самый, что забирал яблоки и отвозил в детдом. В чистой отглаженной куртке, из-под которой выглядывал зеленый пуловер, и в мягких мокасинах. Он вопросительно улыбнулся.

– А Веры нет, вы за яблоками? Забирайте, я в курсе, – Ульяна с удовольствием оглядела мужчину. Не молод, и похоже, вдовец. Глаза грустные, улыбка искренняя. Жалко, что не молод. Такой мягкий эмотив больше подошёл бы Вере, чем неуёмный и ветреный Петечка. И руки… Стоп. На обеих руках видны были царапины. Свежие, недавно залитые йодом, который был еще ярко-коричневым, не выгоревшим. А у убитого под ногтями Борис заметил кровь, будто тот отбивался и поцарапал убийцу.

Вера опустила вниз взгляд, будто хотела осмотреть на грузовую коляску, потом посмотрела в упор на соседа. Эмотивы плохо врут, если задать провокационный вопрос неожиданно.