Тем не менее город, когда-то довольно большой и обжитый, теперь представлял собой пустынные улицы, занесённые коричневой грязью и обветшалые выцветшие вывески. Туда-сюда сновали тощие кошки.

Участок шерифа находился в центре рядом со зданием мэрии и стареньким супермаркетом «Красная птица». Шериф Джонс развалился в плетёном кресле под тентом у входа в участок и пил из высокого стакана апельсиновый сок. Его загипсованная нога возлежала на маленькой табуреточке. Сам он, вопреки ожиданию, был худым, с небольшими залысинами на коротко остриженной голове. Ему очень шла форма цвета хаки с такими, присущими всем шерифам, звёздочками. Сразу было понятно ― этот человек на своём месте.

– А, вот и вы, ― он отсалютовал бокалом и указал на длинную скамейку у стены. ― Садитесь.

Шериф Джонс совершенно не обрадовал Кюнта. Никого похожего по описанию он не нашёл. Зато не сходя с места, сделал фотографию Кюнта на телефон и выложил в сеть.

Сам пропавший мало что мог рассказать. Он пересказал обрывочные воспоминания. О клубе «Святая Иолана» шериф что-то слышал, но где он находился так и не смог вспомнить. А вот компания «Корпатка Прайс» не находилась даже в сети. Они пришли к выводу, что возможно Кюнт неправильно вспомнил название. Ещё шериф направил его к доктору Дарлингу, но тот уехал до понедельника на свадьбу племянницы и требовалось подождать его возвращения.

Джонс благородно предложил Кюнту место в участке ― уютная дальняя камера, куда можно принести кондиционер и телевизор, но Медди в свою очередь пригласила пожить у её отца за городом на маленькой ферме. Кюнт решил, что ферма лучше камеры, пусть он там будет в роли гостя, а не постояльца.

Они уже собирались садиться в красный мерс Медди, когда из-за угла соседнего здания вышла полная женщина в широкополой соломенной шляпке и уверенно двинулась в их сторону. Шериф Джонс взволновано приподнялся со своего места и состроил кислую мину.

– Сидит он! ― воскликнула женщина, подойдя ближе. ― Ты совсем забыл про меня! Я значит жду, когда он придёт крышу чинить, а он то у Брегит пироги трескает, хотя все мы знаем, что ты там делаешь! То сидит сок пьёт.

– Мама, я работаю!

– Работает он? Вижу как он работает!

– У меня нога сломана ― во, ― шериф указал на загипсованную конечность, но женщина только сильнее разозлилась.

– Я тебе вторую сломаю…

Медди махнула рукой Кюнту и они сели в машину. Голос матери шерифа Джонса звучал ещё очень долго.

Дорога до фермы отца Медди заняла почти два часа. Кюнт задремал, прислонившись лбом к прохладному стеклу.

***

Яркие разноцветные огни города выплёскивались из огромных панорамных окон прямо в комнату. Внизу до самого горизонта распростёрлись бесконечные дома, дороги и фонари. В этом городе бурлила жизнь. На губах ощущался привкус вина: кисловатый, напоминающий о старой доброй Италии, хотя виноград там уже давно не выращивали.

За спиной щёлкнул замок и, обернувшись, Кюнт увидел как отъезжает в сторону матовая стеклянная дверь. В комнату ступила высокая, до безумия красивая женщина. Чёрные блестящие волосы густой волной спадали до самых босых ступней. На её белой, полупрозрачной коже, расплывались красные, синие и зелёные огни города.

– Здравствуй, дорогой, ― она простёрла к нему руки, облачённые, словно в броню в чёрные бархатные перчатки.

– Здравствуй.

Кюнт сделал шаг вперёд и замер в нерешительности. Даже в ужасе. Этот животный страх рождался где-то внутри, под сердцем и медленно поднимался вверх, заставляя сжиматься все органы.

– Я соскучилась по тебе, мой мальчик, ― её алые губы расплылись в улыбке, а в чёрных глаза заиграли огоньки. ― Как ты мог забыть меня там?

– Где там?

– Как где? В больнице. Я всё ждала, ждала, а ты так и не пришёл.

Она сама сделала шаг вперёд и вцепилась сильными пальцами в его плечо.

– Я не помню. Прости меня.

– Ты как и твой отец полное ничтожество. Он всегда забывал про меня!

***

Кюнт проснулся от резкого толчка. Медди встревожено смотрела на него.

– Что с тобой?

– Просто приснился кошмар.

Он протёр глаза и огляделся. Машина стояла у двухэтажного деревянного дома. Пока он спал они успели приехать.

Отца Медди звали Каван. Он был такой же рыжеволосый как и дочь. Немолодой, где-то под пятьдесят, но бодрый и очень радушный. Он тут же пригласил всех на обед.

Зайдя в дом, где царил сумрак, Кюнт едва не вскрикнул. Каван обернулся к нему и с его лица словно стала слазить кожа, а одежда на нём пропиталась красноватой сукровицей. Сама же рубашка разошлась по шву на правом плече. Кюнт отступил, прикрыв рот. В этот момент Медди включила свет и всё исчезло.

– Ты чего? ― обеспокоенно спросила она.

Кюнту стало не по себе. Он помотал головой, пробормотав какое-то объяснение. Хозяин дома пожал плечами, мол что взять с человека, который не в ладах со своей головой.

За обедом выяснилось, что Кавана пригласили на похороны Гвенет О’Нил. Было решено отправиться туда всем вместе. Во-первых, Медди сама хотела попрощаться. Во-вторых, оставлять Кюнта в одиночестве на ферме она считала плохой идеей.

Похороны проходили тихо, без особых происшествий. Гроб поставили в маленькой часовне и все могли подойти к нему и попрощаться. Покойная лежала в чёрном платье, с чёрным платком на голове. Её седые волосы были завиты в мелкие колечки. Кюнт встал в стороне, стараясь никому не мешать. Кто-то обсуждал, что у Гвенет хоть и был скверный характер, но человеком она в общем-то была неплохим. Каван произнес хорошую недлинную речь, благодаря покойную за её вклад в постройке школы.

Солнце переместилось ближе к горизонту и лучи, проникая сквозь небольшой витраж над алтарём, раскрасили здание разноцветными огнями. Кюнт взглянул на покойную и едва не вскрикнул. Его сердце бешено застучало. На него смотрела женщина из сна. Она мягко улыбалась и вновь протянула к нему руку. Кюнт зажмурился, а когда открыл глаза женщины уже не было.

Он вывалился из часовни и остановился в тени, чтобы успокоить бешено стучащее сердце. К счастью ни Медди, ни Каван не заметили его пропажи. Всё оставшееся время Кюнт просидел в машине, стараясь стереть из памяти ужасное видение. Они вернулись на ферму уже затемно, поужинали бобами с бифштексом, да пошли спать.

Он никак не мог уснуть. Его душа металась между двумя состояниями ― ужасом и холодом. Он знал эту женщину. Видел её когда-то. Она была ему близка. Плюнув на всё, он решил умыться и здесь впервые смог посмотреть на себя. Это оказалось так странно ― видеть совершенно незнакомое лицо и в тоже время улавливать в нём знакомые черты.

Густые брови, нос и подбородок ему достались от отца. И вот эти упрямые складки в уголках губ. Остальное по всей видимости от матери: чёрные волосы, чёрные глаза, бледная кожа… Кюнт включил воду и яростно умылся холодной водой. В этот раз не было никаких провалов в прошлое. Он просто вспомнил. Женщину из его снов звали Маргарита. И она была его матерью.

***

– Здравствуй, мой мальчик.

– Здравствуй, мама.

Кюнт уверенно шагнул вперёд, с сожалением и тревогой рассматривая черты её лица.

– Ты забыл про меня.

– Да.

– Ты оставил меня в больнице и мне пришлось самой добираться до дома.

– Нет, мама, ― он печально вздохнул. ― Ты умерла.

Маргарита не стала с ним спорить. Она протянула руку и коснулась его лица, провела большим пальцем по щеке и вновь улыбнулась.

– Да, но ты всё равно про меня забыл.

– Как меня зовут, мама? Кто я?

– Если ты не знаешь, то кто знает?

Он тогда сильно пил. С самого дня смерти матери. Его нашёл Алекс в каком-то захолустье. Вытащил за шкирку на улицу и намял бока. «Она же твоя мама», ― говорил он. А Кюнт ему отвечал: «Её всё равно уже нет. Какой смысл?». Он так и не приехал на похороны, страдая от похмелья и вновь впадая в алкогольное безумие.

Он и правда забыл.

Кюнт подскочил на кровати, задыхаясь. Его скрутил сильный спазм и он сжался в комок прямо на кровати.

И расплакался.

Часть 5. La mala hora

О нём говорили, что в этой же самой спальне он застал со своей женой мужчину, убил его и зарыл труп у себя в патио. На самом деле было совсем другое: Адальберто Асис застрелил из ружья обезьянку, которая сидела на балке под потолком спальни и смотрела, как переодевается его жена. Он умер сорока годами позже, так и не сумев опровергнуть сложенную о нем легенду.

«Недобрый час» Маркес Габриэль

Пятницу и все выходные Кюнт провёл на ферме. Время здесь текло медленно. Работа была простой и за разговором со старым ирландцем легко было забыть о насущных проблемах. Оказывается в Олд-Мексико Каван с Медди переехали почти двадцать лет назад с Канадских островов, после смерти жены Кавана. Там же они жили в небольшой ирландской общине. Она занимала два острова. Один был полноправной собственностью общины, за другой же шла ожесточённая борьба с администрацией Канадских островов. Собственно причиной вынужденного переселения стала не столько смерть жены Кавана, сколько всё возрастающие радикальные волнения на острове. Растить ребёнка в такой атмосфере мужчина не считал хорошей идеей. На новом месте он смог купить маленькую ферму.

Каван не выращивал ни кукурузу, ни сою, а имел небольшую пасеку на тридцать ульев, причём несколько семей мужчина с трудом вывез из общины. Он с гордостью представлял гостю своих пчёл. Что интересно, каждый улей был назван своим именем: Аделоида, Маргарита, Старая Англия, Новый горизонт, Весенна, Жуль и так далее. Пчёлы на проверку оказались злыми и кусачими и почти всю пятницу Кюнт провёл в доме, обмазавшись мазью от воспаления. Медди посмеивалась над ним, но совсем откровенно не злорадствовала. «А отца они не кусают», ― говорила она.

В субботу утром Кюнт решил прогуляться по округе, благо в этой части пустоши каждые три километра стояли маленькие пластиковые навесы с колонкой, а также аварийным телефоном и можно было не бояться умереть от жажды или перегрева.

Кюнт остановился на перекрёстке двух просёлочных дорог. Одна вела от дальних полей к Розуэлл, а другая связывала водохранилище и ещё одни поля, принадлежащие общине староверов. Вдалеке виднелись какие-то дома и по дороге на велосипедах гоняли дети. Кюнт обернулся и коротко вскрикнул. На него смотрела женщина в длинной белой рубашке. Её седые волосы развевались на лёгком ветру. Она открыла рот и проговорила несколько слов на неизвестном языке, больше похожем на смесь испанского и английского, но ни одного слова Кюнт не узнал. Женщина махнула рукой, словно останавливая ставший неинтересным разговор, повернулась и пошла по дороге в сторону Розуэлл.

– La mala hora, ― крикнул мальчишка, проезжаями мимо неё на велосипеде.

Женщина продолжила идти дальше. Кюнт повернулся к мальчишке.

– Как ты её назвал?

– Мы её завём la mala hora. Кто её встретит на перекрёстке, тот сойдёт с ума и умрёт. Ну или кто-то из близких умрёт, ― пояснил мальчик и, надавив на педали, понёсся к свои друзьям.

Когда Кюнт поднял глаза, женщины уже не было.

На ферме Медди начинала готовить обед. Она внимательно выслушала историю о встречи с la mala hora и даже не стала над ним смеяться. Мол, люди всякие байки горазды придумывать, что каждой верить?

До обеда было ещё далеко и Кюнт решил помочь Кавану в сарае. Тот как раз прокладывал проводку до новой пристройки, где собирались хранить рамки с мёдом. К удивлению самого Кюнта, он быстро понял, что надо делать. Казалось руки сами знали как уложить провода в канавки, какой разъём куда подключить и как настроить панель управления энергосетью. Они провозились до самого обеда, а затем и до самого вечера. Один провод остался висеть оголёным. Кюнт заизолировал его и предупредил Кавана, что доделает всё в понедельник или вторник, когда они с Медди вернуться из города. Он слез со стремянки, сложил её и повесил на стену.