Потом Натальи Кирилловны не стало – однако отношения Евдокии и Петра только ухудшились. Теперь никто не мог сдержать буйный нрав государя. Первым делом Петр сослал в Сибирь отца и братьев Евдокии. А через год отправил в монастырь и ее саму.

Впереди у Петра было основание Петербурга, победоносные войны, грандиозные реформы, яркие женщины… А тихая Евдокия провела остаток жизни по монастырским кельям, вспоминая тот несчастливый день, когда увидела в дверях отчего дома роскошную царицу Наталью Кирилловну.

Почему Петр Первый не женился на Анне Монс, но посвятил ей целый город

Царю было всего 18 лет, когда он познакомился с красивой официанткой из Немецкой слободы. Анна Монс так задорно сдувала пену с пива, что юный Петр совершенно позабыл про свою скучную супругу Евдокию, навязанную ему матерью год назад. Анна Монс была первой настоящей любовью государя. Это ради нее он сослал жену в монастырь и заставил всех русских дворянок переодеться в немецкие платья. Так почему же Анна так и не стала официальной царицей?

В поисках идеала

Семнадцатый век был скуп на романтику. В России царила жестокость, в Европе – распущенные нравы. К своему совершеннолетию Петр немало настрадался – и от стрельцов, и от собственных родственников, – получил тяжелые психологические травмы и стойкое отвращение ко всему русскому, в том числе и к своей молодой жене, типичной домохозяйке Евдокии. Твердил: «Она глупа!» – и искал кого-нибудь поинтереснее.

Как пишет историк Михаил Семевский, «ему нужна была такая подруга, которая бы умела не плакаться, не жаловаться, а звонким смехом, нежной лаской, шутливым словом кстати отогнать от него черную думу, смягчить гнев, разогнать досаду; такая, которая бы не только не чуждалась его пирушек, но сама бы страстно их любила, плясала б до упаду сил, ловко и бойко осушала бы бокалы… Его подруга должна была уметь утешить его и пляской, и красивым иноземным нарядом, и любезной ему немецкой иль голландской речью с каким-нибудь послом ли иноземным, с купцом ли заморским, иль иноземцем-ремесленником… Понятно, что такая женщина не могла встретиться Петру в семействах бояр в конце XVII столетия; в России он ее мог найти только в Немецкой слободе…»^[30]

С Анной Монс Петра познакомил его ближайший друг Франц Лефорт. Как жаль, что не осталось ни одного изображения этой роковой красавицы! Однако все современники отмечали ее необычайную привлекательность: «статная, видная, ловкая, крепкая мышцами, высокогрудая, со страстными огненными глазами, находчивая, вечно веселая»^[31], – вот какой она осталась в истории.

Любовь как закуска к пиву

Знакомство их случилось на одной из шумных вечеринок Лефорта, где, возможно, Анна подрабатывала официанткой. Обратимся к романисту Алексею Толстому, который весьма образно рисует жизнь фройлен Монс до встречи с Петром: «Давно ли синеглазая Анхен в чистеньком передничке разносила по столам кружки, краснела, как шиповник, когда кто-нибудь из добряков, похлопав ее пониже спины, говорил: "Ну-ка, рыбка, схлебни пену, тебе цветочки, мне пиво…"»^[32]

Петру очень нравилось простое происхождение Анны и в то же время – ее кокетливый иноземный лоск. Профессор Валентин Лавров так описывает Анну: «В пышном белом платье, в белых же чулках, с тонкой талией, с высоким пучком волос на макушке, нарумяненной слегка, не то что толстые московские дуры, мер не знавшие»^[33].

Как минимум год после первой встречи Петр сдерживал свои чувства к Анне. Все-таки он был женат. Но с 1691 года все приличия были отброшены, Анна радостно согласилась принять царскую любовь и стала «Кукуйской царицей» (по названию ручья, протекавшего возле Немецкой слободы).

И целого мира не жалко за ласковый взгляд

Петр бросил к ногам любимой все свои богатства. Дарил ей драгоценности, имения с угодьями, назначил ежегодное приличное содержание не только Анне, но и ее семье. За казенный счет построил Монсам особняк в Москве.

Как пишет Алексей Толстой, «этой осенью в Немецкой слободе, рядом с лютеранской киркой, выстроили кирпичный дом по голландскому образцу: в восемь окон на улицу. Строил приказ Большого дворца, торопливо – в два месяца. В дом переехала Анна Ивановна Монс, с матерью и младшим братом Виллимом. Сюда, не скрываясь, ездил царь и часто оставался ночевать. На Кукуе (да и в Москве) так этот дом и называли – царицын дворец. Анна Ивановна завела важный обычай: мажордома и слуг в ливреях, на конюшне – два шестерика дорогих польских коней, кареты на все случаи».

Петру хотелось, чтобы все женщины в России стали хоть немножко похожими на Анну Монс. Историк Михаил Семевский отмечает: «Государь, под влиянием кукуйцев, по выражению народному, все более и более «онемечивался»; в этом влиянии, разумеется, значительную долю имела и обворожительная Анна Ивановна; в январе 1700 года на всех воротах Москвы появились строгие объявления всем мало-мальски зажиточным русским людям зимою ходить в венгерских кафтанах или шубах, летом же в немецком платье; мало этого, отныне ни одна русская дворянка не смела явиться пред царем на публичных празднествах в русском платье…»

Итак, Петр был безумно влюблен. А что же Анна?

Холодный немецкий расчет

Увы, кокетливая фройлен не испытывала никаких чувств к русскому царю. При этом она с удовольствием пользовалась царскими милостями. На любви Петра к себе Анна построила настоящий бизнес. Она брала взятки за то, чтобы походатайствовать перед государем в различных щекотливых делах – и сколотила неплохое состояние в дополнение к своему ежегодному содержанию. Петр, ослепленный страстью, с готовностью выполнял все ее просьбы, даже находясь далеко от Москвы, в очередном военном походе или на дипломатических переговорах.

Тогда царь еще не знал, что, пока он в отъезде, Анна тайно встречается с саксонским посланником Кенигсеком. А когда узнал – вскипел от ярости, приказал арестовать Анну, отнял у нее тот самый каменный дом в восемь окон на улицу. Разрыв дался Петру крайне тяжело и усугубил душевные травмы, полученные в детстве. Как раз накануне случившегося царь открыто поселился с Анной в Немецкой слободе и, как утверждали современники, «отдав сердце, Петр непременно бы отдал и корону всея России, если бы только на его любовь красавица ответила такою же страстью»^[34].

Город разбитого сердца

Петр расстался с Анной в тысяча семьсот третьем – в год основания Петербурга. Новый город стал для царя спасением – грандиозные строительные хлопоты помогали отвлечься от горьких размышлений. Петр сбежал из уютной Немецкой слободы за семьсот верст, на промозглый берег Финского залива. Но и «на берегу пустынных волн» государь думал о неверной Анне. Петербург, с его аккуратными европейскими улицами, наверняка бы ей понравился, будь она рядом… Да, пожалуй, Петр посвятил Анне целый город. А то и всю страну.

Как говорил историк Даниил Мордовцев, из любви к Анне Монс «Петр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остается немножко кривошейкою»^[35].

Примечательно, что сам Петр никогда не считал нужным хранить верность своим избранницам. Ни статус женатого человека, ни серьезные отношения с Анной Монс не мешали самодержцу затевать необременительные романы на стороне.

Чем закончился хмельной роман Петра I и английской актрисы Летиции Кросс

Шел 1698 год. Восемнадцатилетняя Летиция страшно волновалась перед спектаклем. Нет, свою роль она знала назубок. Но сегодня в театре Друри-Лейн ожидался диковинный гость – 25-летний русский царь, который уже успел взбудоражить всю столицу. Мама сказала, что такой шанс упускать никак нельзя – и сегодня вечером Летиция готовилась блистать в шекспировской «Буре». Не подозревая, что впереди ее ждет собственная буря – малоприятные три месяца, пропитанные тяжелым лондонским дурманом и менее всего похожие на романтичную историю любви.

Петр в Англии

Темза никогда не замерзала, и Петр, привыкший к крутым московским морозам, никак не мог этому надивиться. Февраль месяц – а река живет, перевозчики снуют в густом влажном тумане среди больших торговых судов. Лондон 1698 года был оживленным, богатым, грязным и дико интересным.

Англия была последним пунктом Великого посольства – пятнадцатимесячного путешествия Петра по Европе. После размеренной Пруссии и провинциальной Голландии могучая Британия ошеломляла. Лондон был самым густонаселенным и многогранным городом из всех, что видел молодой русский царь.

Американский историк Роберт Мэсси так описывает столичную атмосферу: «Узкие переулки загромождали кучи мусора и помоев, которые можно было запросто вываливать из любого окна. Но и на главных улицах царила темнота и духота, потому что из-за жадности застройщиков верхние этажи домов выступали над нижними и нависали над улицей. По этим стигийским болотам пробирались, распихивая друг друга, лондонцы. Здесь случались гигантские уличные заторы. Непрерывные потоки карет и наемных экипажей избороздили проезжую часть улиц глубокими колеями, так что из пассажиров просто душу вытряхивало, и нередко поездка заканчивалась тошнотой, синяками и ссадинами… Лондон не ведал жалости, и его грубые, жестокие развлечения действовали губительно на неокрепшие души. Но при всей грубости Лондон придавал большое значение и изяществу, красоте, культуре»^[36]. Вот уж воистину – город контрастов.

Петр хотел окунуться в эту сумасшедшую жизнь с головой, а потому отказался от дворца и поселился в скромном домике на самом берегу Темзы. Царь делил комнату с четырьмя своими спутниками. Впрочем, дома он почти и не бывал – пропадал на Королевских верфях и фабриках, наведывался в мастерские. Заглянул к часовщику купить карманные часы и на целый день застрял там, обучаясь разбирать и заново собирать замысловатый механизм. Один раз нанес официальный визит королю, но и там больше интересовался прибором для измерения скорости ветра, чем беседой с венценосным коллегой. По вечерам Петр шумно развлекался в пабе на улице Грейт-Тауэр, где он познакомился, во-первых, с перцовкой, которая стала его любимым напитком, а во-вторых, с веселым моряком-маркизом Кармартеном. Во время очередного дебоша маркиз в шутку пристыдил Петра, что тот за все время ни разу не заглянул в знаменитые лондонские театры. «Решено! – Царь стукнул по липкому столу мозолистым кулаком. – Веди».

И Кармартен повел Петра в Друри-Лейн, посмотреть выступление Летиции Кросс – восходящей звезды английской сцены.

Летящая Летиция

Эта круглолицая барышня с большими задумчивыми глазами выросла за кулисами – ее мать тоже была актрисой. Едва научившись говорить, Летиция уже выходила на сцену Друри-Лейн. Она была хороша и в сатире, и в драме. Мисс Кросс великолепно пела, украшала свои спектакли талантливыми импровизациями, сочиняла небольшие остроумные пьесы и режиссировала выступления других актеров. К 18 годам Летиция завоевала признание самых строгих столичных критиков и удостоилась портрета кисти придворного живописца, сэра Годфри Кнеллера. Это было необычайной честью, «главный художник Короны» не стал бы тратить свое драгоценное время на какую-нибудь хористку. Он писал королей и герцогинь, а также знаменитостей уровня Исаака Ньютона и Александра Поупа.

В мастерской Кнеллера Летиция заметила неоконченный портрет высокого черноволосого красавца в рыцарских латах и горностаевой мантии. Актриса весьма им заинтересовалась. С тех самых пор Летиция никак не могла выбросить этого рыцаря из головы, и вот сегодня ее герой будет здесь, в зрительном зале! Удачным ли получится спектакль?