– О мистере и мисс Дэвидсон, конечно! – Роуз по-прежнему не понимала, о ком речь. – О, детка, эти люди очень известны. Нас они почтили своим присутствием впервые, а вот в Лондоне их знает каждая собака, пардон за пошлость. Джаред Дэвидсон заправляет огромнейшим поместьем на окраине Ланкашира, недалеко от Аккрингтона. В Лондоне он ведает своим делом, отчего его состояние непомерно обогащается. Что мелочиться, ходит молва, что его годовое состояние составляет не меньше пятидесяти тысяч! Ни один из присутствующих не сможет вам этим похвастаться, ручаюсь! Его смело можно назвать богатейшим человеком не только в этой зале, но и в той части Англии, где он обитает. – Она обмахнулась веером. – К тому же какой красавец! Ему, кажется, чуть больше тридцати, но увы, он не очень-то жалует женское общество, впрочем, как и его друг Торндайк. Но они оба по праву имеют титул самых завидных женихов Англии! А Мисс Дэвидсон, к слову, занимается чем-то вроде тенниса и дивно поет сопрано под собственный аккомпанемент. Чудо, какая семья!

– Как занятно! – восхитилась Розалин. – Это тот джентльмен, который в гордом одиночестве о чем-то печалится?

– Именно он, – ответила Эв.

– По мне, он слегка меланхоличен, – оглядев его, бросила Роуз.

Через мгновение рядом оказалась Роксана, звонко кому-то смеясь и махая рукой. Поприветствовав ее, миссис Футчер феерично удалилась. Миссис Стенсфорд проводила ее недовольным взглядом.

– Ох уж эта миссис Футчер… Какая вульгарность исходит от этой дамочки! Что вы обсуждали?

– Мы говорили об этом чопорном молодом человеке. – Розалин указала взглядом на стоявшего неподалеку мистера Дэвидсона.

– Какой привлекательный мужчина! – миссис Стенсфорд принялась разглядывать бедолагу с ног до головы. – Я где-то его видела. Ах, ну что же это… Я точно знаю его…

– Его имя Джаред Дэвидсон, тетушка, – подсказала Эви.

– Как?! Ты с ним уже познакомилась? Ох, Эви, ты такая умница! Да-да-да, я припоминаю это имя. Ланкаширское поместье, если я не ошибаюсь.

– Верно.

– Дэвидсоны… Неужели собственной персоной! Я, помнится, виделась с ними на одном из светских раутов в Лондоне. Богатейший род! Нужно дерзать, Эви!

– Что вы имеете в виду? – озадачилась и оскорбилась Эвелин.

– Ты прекрасно понимаешь, – ответила та и принялась обмахиваться веером, подняв брови.

– Это совершенно не тот случай, тетушка, где следовало бы дерзать.

– Ты не права, душа моя, с чего тебя посещают столь пессимистичные мысли?

Эви не ответила, а лишь покачала головой.

– Иди, поговори с ним! Это знакомство может проложить тебе дорогу в высший свет! – настаивала тетушка.

– Я не собираюсь этого делать, – спокойно ответила Эвелин. – Гоняться за женихами – не то занятие, которое мне по душе. И к тому же мистер Дэвидсон не ищет чьего-то внимания, а я не собираюсь навязываться. Кажется, вы совсем плохо меня знаете, раз думаете обратное. – С этими словами она отошла от сестры и тетушки.

Глава X

Веселье окончательно поглотило поместье Торндайка. Бал был в полном его разгаре. Большая часть гостей танцевали и даже те, у кого не было партнеров, поддались всеобщему забвению и ритмично покачивались в такт музыки. Многие завели знакомства и коротали часы за оживленной беседой. Кто-то прибыл к середине торжества и ничуть об этом не пожалел. Словом, не нашлось человека, который не был бы в полной мере ошеломлен размахом этого события.

Уолтер Джеймс имел некую склонность к развлечениям абсолютно различного сорта. Он мог всю ночь прокутить с приятелями в борделе, а весь день проспав, забывал о намеченных планах и, как следствие, опаздывал на тот или иной слет. Балу у Торндайка не было суждено избежать этой же участи. Весь день и всю ночь Уолтер провел в подпольном казино на Фейер-стрит. В свой коттедж он прибыл к шести утра, приказал прислуге принести ему скотча со льдом и намоченное в холодной воде полотенце, но не успела та выполнить эти указания, как он забылся младенческим сном. Проснулся мистер Джеймс около пяти вечера и отдал поручение касательно его завтрака, плавно перетекающего в ужин. Поедая бифштекс, его вдруг осенило – приятель Торндайк сегодня дает бал. «Черт его дери! Понедельник! Какие балы в понедельник?» Пропустить такое, несмотря ни на что, он не имел права, иначе потерял бы статус заслуженного и многоуважаемого члена яхт-клуба, бывающего везде и знающегося со всеми. Ни к чему даже думать о том, чтобы пройти мимо этого события, ведь понаедет столько респектабельных людей! К тому же ему было известно о масштабах того торжества, на которое после своей трапезы, он принялся собираться. Накрахмаленный, расчесанный, надушенный и полный жизненной энергии он в наипрекраснейшем расположении духа сел в свой экипаж и направился прямиком к месту всеобщего веселья. Позднее пробуждение ввиду полуночничества в компании заядлых игроков привело к опозданию, характерному для этого мистера. Джеймс с порога принялся обмениваться приветствиями и любезностями с гостями, являющимися его знакомыми. К незнакомым он также обращался со свойственной ему театральностью и ярко выраженной патетикой в его приятном голосе:

– Приветствую вас, мадам! Ах, такой прелестный вечер! Такого прелестного вечера заслуживает исключительно прелестная дама…

И прочее в его стиле. Он довольно долго слонялся по дому, угощался, курил, беседовал с гостями, после чего решил разыскать хозяина и переброситься с ним парой фраз, в которых собирался выразить свой неописуемый восторг.

Мистер Торндайк после танца с Эви не предпочел более дам, за исключением его доброго друга мисс Дэвидсон, которая казалась ему скучающей, несмотря на танец с Ленни Стенсфордом и Кимом Уэлсвифтом. Он восседал на диване в углу передней, с целью спрятаться ото всех и изрядно напиться. Зоркий глаз Уолтера, как Рэдмонд ни старался быть незамеченным, настиг его в тревожном состоянии со стаканом виски в руке.

– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – Они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу простить за позднее прибытие. Я, приятель, закутил слегка накануне… – засмеявшись, продолжил он. – Но я, кажется, поспел к самой кульминации. Ну и ну, вот так пиршество! В Оксфорде ты более скуп на подобные жесты, не так ли?

Уолтер смеялся и хлопал Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции, но напрасно.

– Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?

Торндайк молчал, глядя в никуда. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника в знак благодарности за участие. После чего последовал его не лишенный драматизма ответ:

– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – Он обнял его за плечи и указывал на проходивших мимо людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – Он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.

– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, Уолтер принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – Он взял с подноса, который нес лакей, бокал и чокнулся с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – Показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность – не порок, приятель, это уж точно верно. Мы таковы и от этого не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Мы – приличные молодые люди с достатком и не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего парирования, и от их грешков они ничуть не обеднеют и не станут несчастнее. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – Он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.

– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.

– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!

– Отец говорил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины… У меня на счету двадцать пять тысяч и, черт подери, я ни капельки не счастлив! Смекаешь, Уолт? Ни на дюйм.

– Э-э, брат, ты прибедняешься… Ты богат и можешь подарить себе это счастье! Ты можешь сделать себя счастливейшим на планете!

– И стать одним из этих… – Он мотнул головой в сторону гостей. – Решительно отказываюсь от такого счастья. Хотя уже все равно, из этой трясины выхода нет.

– Ну, довольно! Тебе бы пора повеселеть! Банкет намечен на двенадцать? До того времени нужно тебя хорошенько встряхнуть, – опять засмеялся он.

У Уолтера Джеймса была потрясающая особенность в любой ситуации, во что бы то ни стало, не терять своего бодрого и оптимистичного духа. Он как-то поднял Торндайка, и они направились в общую залу.

Пока веселье набирало обороты, а наплыв гостей только увеличивался, Эви уже несколько часов подряд пребывала в совершенно подавленном состоянии. В начале вечера она была беззаботна и весела, а сейчас – озабочена и чрезмерно напряжена. Что-то изменилось в ней, но как это могло произойти за несчастные три часа? Что так тревожило ее? Ответа не следовало. Причина таилась где-то глубоко. Она бродила по залам, садилась то на стул, то на диван, она старалась не сталкиваться ни с тетушкой, ни с кем-то из знакомых. Эвелин не могла осознать, что беспокоило ее, ища подсказки в каждой детали этого душащего вечера. Как ни странно, ответ пришел оттуда, откуда она не ждала.

Погруженная в раздумья, она решила вкусить немного свежего воздуха, наполненного вечерней прохладой, и понаблюдать за угасающим днем. Путь ее лежал на балкон. Это место было просторным, как и все в этом доме. Гирлянды белых кал и ландышей обнимали балюстраду. Сумерки постепенно обволакивали долины и поля, скалы были объяты густой, нависающей грузной пеной – туманной дымкой. В воздухе парил аромат северного ветра, несущегося со скалистой местности, он смешивался с запахами засыпающих деревьев, травы и дыма.

Эви глядела на сад, изобиловавший кустарниками магнолии и вздымающимися к небесам яблонями. Терраса со всех сторон была окружена распустившимися пионами и розами. Где-то вдали допевали свои песни птицы. Природа погружалась в безмятежный ночной сон. Эвелин на мгновение удалось заставить тревогу отступить. Однако ее спокойствие кто-то нарушил. Она почувствовала спиной чье-то присутствие, но не смела оборачиваться. Тот, кто вторгся в ее обитель, встал по правую руку от нее и пытался слиться с ее взглядом, смотрящим вдаль.

– Каким прекрасными и изумительными кажутся иногда простые вещи: зеленый сад, засыпающее небо, скалы…

Эвелин показался знакомым этот голос, и резко повернувшись, она узнала в своем собеседнике мистера Дэвидсона.

Она ничего не ответила и продолжала, молча наблюдать за утихающей снаружи жизнью. А нежданный гость продолжал, уже обратившись к ней:

– Вы, верно, сердитесь на меня, мисс Кренингтон? Я это видел по вашему взгляду. Ответьте, чем я задел ваши чувства? – Теперь он смотрел прямо на нее.

– Вы нарочно решили застать меня врасплох? Я искала уединения, – ответила она, словно не слыша его вопросов.

– Я тоже. Я на протяжении всего вечера в поисках. И все же вы встревожены, могу я предполагать, что являюсь тому виной?

– Нет, какие глупости. Я вовсе не сержусь. Да и на что мне сердиться? Мы ведь даже толком не разговаривали, – равнодушно и холодно ответила Эвелин, хотя ее вновь пробрало странным ознобом, а сердце забилось так, что отдавало в ушах.

– Порой можно задеть за живое одним словом или взглядом.

– Это не тот случай, – она врала, за что ей стало крайне стыдно.

Наступило молчание.