Ничего я ему не ответил, а время пошло. Слышу, вторую динамку запустили. Это конец. Входит тот же Иван. Борода шкиперская, голос волевой.

– Вижу, так и не смог. Меня мастер послал расстаться помочь.

Черныш головушку поднял, смысл осиливая. Ваня в ту же минуту побагровел и рявкнул:

– Пошёл отсюда!

Умный пёс на меня глаза перевёл с немым вопросом: кто же тут главный?

И понял, что не я. Чудовищно униженный, говорили, понуро стоял у борта. Наверно, он до последнего сомневался в моей предательской слабости. Когда же завирали трап, скуля, ушёл в портовую тьму…

Разгружались тем, что греки сыпанули, в Пасахесе. Есть такое крайнее испанское местечко, дальше – Франция. С понятного плохого настроения надумал прогуляться вечером. (Днём решиться труднее, оттого что стал после пережитой истории себя стесняться).

Добрёл до супермаркета. Слоняюсь по его залам, и ничего-то не глянется. Пошёл изучать наш отдел. В нём поражающая коллекция вин Испаньолы. Только вникать стал, две девчушки предлагают перепробовать французские марки. По виду полных откупоренных бутылок у них обратный аншлаг. Ведь только спятивший испанец польстился бы выпить что-то от нелюбимых соседей. К их счастью, я оказался чужестранцем и на все тесты согласился. После подходит мсье, которого не приметил. Начинает деликатно то ли отзыва, то ли похвалы добиваться. Как мог, ему втолковал, что с презентацией он здорово рискнул. Не побили, и то ладно. А я неместный. Да он и сам догадался.

Шёл на теплоход и снова мучился: зачем француза правдой обидел? На душе-то полегчало. Про оказию не умолчал, и назавтра дегустаторов набралось порядочно. Однако в благородном порыве постиг их полный облом: щедрые нимфы пропали.

Конец ноября. Беспокоят мысли – как там мама? Как вообще там всё? Пришла определённость: далее Бремен – и в Архангельск. Не только я, всей командой воодушевились. Каждый, надо полагать, по своей причине.

В Бискае штивало всерьёз, но «Советская Якутия» была, если не «Бегущая по волнам», то гордо ходившая по ним. Так, словно на одном дыхании, и дошли. Теперь последняя возможность всё потратить. Вот маме что купить – главзадача.

Германию, как мальчишка с 49-го, каюсь, положительно не воспринимаю. Помнится, сопливыми смотрели за 10 копеек фильм «Константин Заслонов». Всякий раз, когда летели под откос их эшелоны, вскакивали, поднимали свист, а у кого не получалось, орали и хлопали сиденьями. Недалеко по годам отошла война. Сколько калеченых фронтовиков напоминало о ней всечасно, лишь выйди на улицу. Ну и бедность, и всё-всё войною объяснялось.

Чтоб не кривиться, набил рот «трофейным» шоколадом – и в поиск. Память из домашних рассказов подсказала: «Купи фарфорового петушка, что в детстве восхищал её на комоде подружки».

Для этого в огромный «Karstadt» нырнул. По пути для придания решительности боцманкой обзавёлся. Удача! Разыскиваемый, гребешок по-боевому поднял, сам на меня смотрит. Трёхзначная цена значения не имеет. Беру. В музыкальном отделе гитару благородных форм присмотрел. Ничего, что шестиструнка, переделаем тебя на русскую.

Вынырнул весьма довольный, но без шоколада никак не могу. У Бременских музыкантов постоял. Наивные туристы осла за хвост дёргают. Примета такая – ещё раз побываешь.

Спросить бы братьев Гримм, почему обеднили сказку, не добавив предводителя – бродягу? Видно, знали, что во времена оные в хвалёной Европе стража на дорогах стояла и «не пришейных» ни к чему вешала. Только при Гендрихе VIII вздёрнуто 72 тыщи бродяг. И та выдуманная компания до Бремена не добралась, осев в отнятом у разбойничков домишке. Выходит, памятничек – виртуозный подлог для незнаек.

Расцепились с Германией – и по реке Везер без выбора навстречу шторму. Водниковец на первой ходовой интересуется:

– Что хорошего отхватил?

Ответствую, как есть. Он головой покачал:

– Петушок, гитарка… Тебе, Виктор, плавать нельзя – глупеешь. Вот мы большие деньги, считай, сделали. Прикинь, заявился бы я с таким набором, имея двух девиц на выданье. Они у меня только с виду лирические киски. Жуть и срам, чего бы благодарное семейство папашке устроило.

И захохотал, отдавшись воображению.

Осталось нам до Архангельска под Регистр котёл приготовить. Там пар и на полчаса не перекроешь – зима! Однако родной пребывал в горячем состоянии, подстраховывая утиль.

Вскрыли топочную горловину, видим – в некоторых местах футеровку придётся восстановить. Внутри – как в парилке. Замесили шамотную глину. Мой гвардеец обычную бравость растерял: деться некуда – он груздь.

– Нет, нет, – говорю ему, – глупый полезет.

Собрался с духом – и там уже. Как можно быстрее работаю. Ещё скорее кожу лица сводит коркою от жаркой сухости.

Когда высунулся, понял: давно радости не испытывал, вот и сподобился нечаянно.

За Швецией под горку карты покатились, и, как достигли знакомой банки, опять что-то хрясь. Удивительно стойкая в тех местах невезуха! "Ремонтировались", чуть дольше прежнего. Снова постепенно режим полного хода набираем. Пан спортсмен ко мне подходит счастливым, словно из очереди прошлого.

– Я на тебя три трещины достал. Завёрнутые и подписанные, в рефкамере лежат.

– За котёл, что ли? – припираю его.

– А за всё, да и старушке на поправку.

При этом улыбается добрейшим человеком, будто никогда не брал супротивников на корпус так, что те конёчки задирали.

Пережили волнительным пустяком каких-то двое суток. С лоцманом сразу под ночной мост на Бакарицу. Там, понятно, погранцы, таможня и… нечто новое. Одновременно все на борт поднялись. Третья служба, не государственная, очень чёткая. Молодые люди в кожанках, с не идущей им вежливостью, бродили по каютам с вопросом:

– Машина на продажу есть? Берём сразу, платим тут же. Без разницы – в долларах желаете или в рублях. Наученно вздыхаю:

– Эх-хе-хе, так-то Родина меняется…

Рассвело. Не только с палубы автомобили исчезли, но и с причала. Лишь гордость автопрома Италии по русскому снегу двигаться не хотела. Известное дело: примачки капризны.

Тот, с кем вахту делил, игрой на выезде доволен. Само собой, в победном расслаблении перестограмился. На один потраченный бакс – шесть (!) заработал. Значит, смело может ехать к домашним. Потрафляя ему, восклицаю:

– «Водник» – чемпион!

В фанатском порыве делаем не совсем приличный, сильный жест – заявку на победы. Сожалея, что больше вместе не вахтить, приязненно расстались.

С несолидной отоваркой, колотящимся сердчишком под вечер и я отбыл. Мамушка руками всплеснула. Обнялись. Как прежде бывало, на всё новыми глазами смотрю. Такая же наведённая умопомрачительная чистота. Подарку, голубушка, рада:

– Вот и у нас курицын начальник будет. Красавец какой! По поверью, болезнь отводит, дом от дурного бережёт. Ой, спасибо.

Затем команда мыть руки и за стол садиться. Достаю бутылочку слабого и сладкого инразлива. Пока штопор искал, услышал новость:

– Дядя Петя умер.

Как же так – я с морей пришёл, а он навсегда отчалил. Из уважения к памяти старого моряка Петра Фёдоровича Вдовина налил себе «Смирновской». Встал:

– Царствия небесного. Там, кажется, нашего брата любят…

Не только меня флотские перемены ошарашили. Самые что ни на есть продвинутые поскользнулись.

Уж так случилось: страна-тройка скакала с пьяным кучером. Криминальный рынок от Москвы до окраин подминал под себя остатки власти.

Пять аттестованных парней вернулись из первого свободного найма. На индийском «Закрывающемся лотосе» полгода отходили. Нравы на нём с непривычки царили странные. При ржавости судна офицеры-индусы смешно важничали. Рядовые филиппинцы на досуге обрядно точили мусульманские ножи.

Восстановили им механики запущенную от незнания и лени технику. Штурмана карты откорректировали. Дошло до того, что капитан со стармехом в присутствии русских начали тушеваться. Зауважали то есть.

Хватило нашим и приключений: шла разборка Ирака с Кувейтом. Американцы Персидский залив перекрыли, сделав из него вроде ситечка. Раз так, любая посудина – чаинка для проверки. С эсминца DD-968 «Radford» обязали остановиться. Вскоре досмотровый спецназ оккупировал проходы между контейнерами. Здоровяки, увешанные оружием, принялись искать военный груз под прикрытием зависшего вертолёта.

На «Лотосах» той контрабанды не могло быть в принципе. Любители сладкоголосого пения и безобидной заточки со страха бы поумирали. Не бравыми оказались и штатовские морпехи. Когда садились в вельбот, акулёнок из любопытства подвсплыл. Что началось! Кучу отпугивающих пакетов в воду швырнули и только тогда отправились восвояси. Лишь на транце кормы, не теряя достоинства, трепетал звёздно-полосатый.

На стоянке в Дубае знакомого номерного увидеть довелось. И их корыто взаимно узнали. Американ бойс, не чинясь, с двумя мешками продуктов припёрлись. Русских вызвали к трапу.

– Давай меняться на спиртное. Всё по-честному. Ол райт?

Странной интеркомпанией посидели, куда как хорошо. Проломили сухой закон аккурат по мидель-шпангоуту. Растрогавшись от приёма и посошка, те свои кепи презентовали с силуэтом «968-го». (Подлинное, бывалый друг автору перезадарил).

Самым приятным на «Лотосе» было ежемесячно в ведомостях расписываться за 1500 баксов.

Ладно. Вернулись. В родном «пентагоне» в три раза меньше отдали, замылив и двойную оплату за шастанья в зоне конфликта. Всё же парней и те непривычно баснословные деньжата распирали.

Встретились не столь везучие в продвинутости кореша. Разве гордость от дальних заработков спрячешь? Открылись по-русски.

– Чего? Чего?…пятьсот?! Да мы такую мелочь за неделю пропиваем.

С годами многие ельцинские загибулины в Отечестве выпрямили. К тачкам, бывшим доходнее всяких хождений под флагами, давно потерян интерес. Поколения на судах меняются, подобно вахтам. У каждого составятся свои истории. Главное, чтоб жили душой, тогда и их душевным не обойдут.

Иди и откажись

Когда-то на Руси запойно читали книжки. Все сословия в том преуспели. Даже полуграмотных забирало в плен печатное слово.

Шло ли на пользу? – теперь знаем: «Отнюдь нет». А пожил бы ещё Пушкин – несомненное отрезное: «Да». (Тут пристало выдержать кислую паузу. Задуматься).

Вот ведь. Пуля Дантеса уложила и русскую словесность. Судите сами. Вечная наша гордость – Александр Сергеевич на последнем своём десятке пробился к пониманию: какой она должна быть? Ясно показал то в «Капитанской дочке».

Всякое лицо повести со своей правдой. Оная у Пугачёва, Гринёва, у следственной комиссии. Все стоят за свою. Только зло есть зло. Поступки чести трудны, непонятны, судимы. Наказание и милость – ненавидящие друг друга сёстры. Но «должен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона». Это государыня матушка-царица. Государь. В этом весь поздний прозревший Пушкин!

По бесовскому камертону новые властители дум настроились. Вывернуть наизнанку сложные натуры не получалось. Ниже взяли планку. Чтоб скрыть ущербность, подливали плаксивой чувствительности. Хлёсткостью образов увлеклись. Белиберда надоела – перья вовсе перекосило. Принялись народ в страдальца превращать. «Лишних людей» развели с байроновской кальки. Не без таланта поданное, воспринималось картиной всамделишней. Чтиво, годами талдычимое по выводам, впивалось в простодушные умы. Не созидателей – разрушителей то готовило. К тому ж постигла Россию неудачная Крымская война.

Искрами высекла она Герцена и бомбистов. Вообще всяческих разносчиков беспредела. Получалось: эта подлая камарилья заранее освящена литературой. В ролях любимых деток не худо смотрелась. Никого не смутило: на что приспособилась жить? На каком таком острове нашла кров, похвалу, щедрую окейность?