Чужие мужики выражение лиц поставили на нейтралку. С тем и отбыли.

Бумагу всё же накатали. Рапорта у них педалят быстро. По приходе в Архангельск получили какую-то полусекретную мазь. И вывели коричневых – на год.

(Парадоксальную мысль выжали учёные, когда тех вовсе не стало. Оказывается, заверяли шустрые о благополучии среды человеческого обитания. Так что не стесняться, а гордиться следовало).

…Подошло освидетельствование котла. На ночной стояночной готовили его к гидравлическому испытанию. Выпала та вахта Серёжке. Признаться, никогда друг выспавшимся не заступал. Жизнелюб был слишком.

Он, значит, на уровне средних решёток под арматуру заводит заглушки. Я внизу склонился около питательных насосов.

Необъяснимо вдруг захотелось переместиться. Где только что стоял – возлёг с грохотом увесистый глухой фланец. Виновник бледный по трапу спускается.

– Константиныч, извиняй! Вырубился на моменте.

Я радостный, раз не покойник.

– Замнём, – говорю, – больше стальными снежками не кидайся.

Бросили мы это дело и поднялись успокоительных капель принять. После двух рюмок признался он с какой-то отрешённой серьёзностью.

– Ведь если что, себя бы не простил.

Впервые осознал, каким сильным характером награждён друг. Поступки у таких не знают подмены вариантов. Хорошо то или плохо – не судить лучше. Мы все удивительно разные.

Регистру котёл сдал. Настроение – как пар на марке. Снова «прощай любимый город». Опять Сергея провожала жёнушка с ребёнком. Смотрелись трогательно…

Адриатика. Порт и город Риека. Австрийское брошенное наследство с дремавшей миной.

И чегой-то сюда послались? Уже непривычно далековато. Первому, вестимо, Пивневу открылось.

– Кормильца за инвалида выдают. Ну, два «цементных ящика» в коффердамах. Для чего тогда доки придуманы?! Двадцати трёх от роду «Абагур» на гвозди ушёл. А нашему под четвертак. Думайте!!! – И изобразил разрывание ревматросом тельняшки.

На той волне поприходила в головушки блажь. Буфетчица наша – не с маникюрным характером девушка, доверилаcь.

– Хоть разочек в жизни пройтись с видным парнем. Устроишь?

Серёжке передал. Поняли оба правильно, по-джентльменски. Опять-таки посвящённый из комсостава нужен.

Вышли пресловутой советской тройкой. Я сзади плёлся, не портя сбывшуюся мечту. По «культурке» фильм просмотрели. От духоты зала охлаждались в парке. Бутылочку взяли с запоминающимся названием «Царица». Знать бы, что скоро хорваты зальют тут всё сербской кровью, предпочли бы «Царя». Крепче…

Дурацкое, не сказать точнее, «гвоздь-задание» принял начальник радиостанции. Интеллигентно взвинтился так, что вместо каюты мастера залетел в столовую команды. Огласил: «Следовать во Францию за зерном, затем в Одессу. В Болгарии попутный груз цемента до Джибути и в Бангладеш на сдачу судна в металлолом».

Опасный непредсказуемый псих – и только.

Мир «закутанный в цветной туман» поплыл перед глазами. Много посиделок с выражениями состоялось, да ничего не поделаешь.

Сергей надумал в отпуск с приходом в Союз. Проездом слепого батю проведать. Ухаживала за ним его же родная сестра. Станичный домишко, садик и всегдашнее горе тьмы. Припоминал просвещение бабки Агафьи:

– Мамка с небушка смотрит, переживает, чтоб бесчестья не сделал.

Расстались мы надолго, до случайной встречи…

На ту пору стал я конторским. Обтрепался. Зарплату скромную и ту месяцами задерживали. Этакий «достойный» финал перестройки, переходящей в перестрелку.

Шёл как-то под вечер. Примечаю на скамейке отличимого парня в красном знаковом пиджаке.

– О, Виктор! – будто из прошлого, воскликнул он. Улыбка та же, жест рукой.

Как?.. Что?.. Где?.. И прочее.

Затащить к себе в гости не удалось. С кем-то стрелка забита. Потом жену встречать с товаром из Турции. По-прежнему морячит. Судовой аристократ – сварщик! То, что не досказал, виделось и так. В преуспевании, пусть крохотном, много суеты. Подбросил в момент до дому на первой своей машинке. И тоже цвета знай наших!

Какое-то беспокойство вошло в меня, непутёвого неудачника.

Ещё раз увидеться довелось. Ничуть не меняемый временем, Серёга заехал ко мне на работу. Одет со вкусом, дорого. Вышли в коридор.

Секретарша по лестнице спускается с бумагами. Зарделась от него по-провинциальному. Сие естественно: Мосеев остров – и Танечка с Бревенника.

В родившейся системе, где делают «бабло», в ходу лестные просьбы. Ну, если что, и тебя выручат. «Звони – порешаем!» Ведь все крутые, продвинутые парни. «Замоталовка» новорусская теперь отпуском называлась. Пообещал он кому-то достать инструмент, чтоб в брусе баньки проделать отверстие.

Пока понапрасну плотницкую пёрку искали, поговорить удалось. Достижений прибавилось: жильё новое, авторитетный БМВ. Сверхплатный доктор-кудесник по скрываемому методу организм «высветлил». Вот только сомнение: Ходить ли в моря? Совсем вспенилась торговля у супруги.

И опять погнал по архиважным…

Ужасное стряслось, непоправимое. Косвенно и от людей начал прикладывать обрывки последнего листика Серёгиной судьбы. Вроде обрисовалось нечто смахивающее на западню.

Написали станичники в святой простоте письмо в Архангельск. Так, мол, и так. Твоя безропотная тётка почила от трудов и годиков. Батя без присмотра долго не протянет. Приезжай.

Беспомощный человек принялся ждать, когда его заберут. В сохранившийся с победы сидор насыпал сушёных груш ребятишкам. Уложил рамочку с фотографией прекрасной казачки. Пусть и не видел, но любил благодарно касаться её дрожащими пальцами. В тряпице – отдельно ордена. Какой казак без наград?! В суматохе отъезда легко растеряться…

…Даже стильные квартирные вещи противились исподтишка. В престижном театрике семейных отношений не поступаются комфортом. За иные фишки благополучия вообще порвут. Это, похоже, дали понять Сергею.

Как-то издалека понял и отец, разом избавляя от себя сына. Грех смертный, но и выбора, эх, нет!

Получившему немой укор с Донщины открылось многое.

Удачная жизнь обернулась дрянью, которую невозможно терпеть…

Дед Дедов

Не так много было на флоте оригиналов. Надумали бы список составить, непременно бы одного стармеха вписали. Свежий взгляд на означенного может принадлежать лишь четвёртому механику. Во-первых, весь он в поле начальствующего притяжения. Во-вторых, только восхищённая молодость способна запомнить. А выложить досконально из давнишнего – беседа под рюмочку подвернётся. Старинный приятель, сам дед по чину, отдал долг благодарной памяти. Осталось всего ничего – перенести устное в печатный вид. «Представление и знакомство, как помню, весьма образно состоялось. Рассматривали мы друг друга в упор. Передо мной мужик взвинченный, нетрезвый, похожий на фронтового комбата, которого достали особисты. Что он во мне тогда видел, сказать затрудняюсь. Сдаётся, уязвлённая его душа с кем-то виртуально контрила:

– Многими пуган, но никого не боюсь! – литым кулачищем по каютному столу – бум, бум.

Сообщил доверительно:

– Секут за нами, секут.

Взгляд осмысленно скосился в сторону жилья помполита. И сам себе:

– Тише надо, тише, по уму. Поинтересовался единственным:

– В шашки играешь?

В море вышли – всё переменилось. Недавнего буяна Михаилом Николаевичем величают. В ватной куртке казённого совпошива, с фонариком то там, то сям появится. Увидит по пути, что совет не помешает, – изречёт. По пустячному – просквозит молча. После «детской» вахты и обеда, если «Новую Землю» не штивало, заглядывал в каюту.

– Спишь в оглоблях, Александр Сергеевич. В самый раз в шашки сразиться.

Хорошо и лихо обставлял дамки и фуки. Игра будто для него придумана. Моментальное соображение было у человека. С такими надёжно, приятно. Поправка в одном: не любил до крайности тёмный дым из трубы. Засечёт – тотчас номерных в каюту «на токовище» (словцо его коронное). В полном своём образе – в морфлотовском ватнике, размахивая фонарным лучом, – принимался раздалбывать:

– Коптильщики, галошу “Пёшу” воскрешаете?!

Крыловская котельная автоматика, созданная ещё для царских линкоров, требовала нежности и частой поднастройки. Да и топился котёл на всякой шмази, в принципе гореть неспособной. Всё равно – подавай деду идеал. Старались, особенно начальник чего-то и пара. (Не отступая от правды жизни, так младшенького из механиков именуют. – В. К.)

Стоит Николаевичу чёткую работу заметить, на похвалу не поскупится: – Ужо плесну тебе, плесну, – и пойдёт довольным.

Перед заходом в совпорт проверку знаний учинил. Естественно, после честного разгрома в шашки.

– Ответствуй, Старков Александр, как ты закуску мне в каюту доставишь?

Поразмыслительней я брови сдвинул:

– От камбуза выйду и по наружному трапу на вторую палубу надстройки в наш коридор.

– Да ты что-о! Ни в коем случае! Иди всегда правым. Если встретит «общий друг», пусть думает: у судоводов пьянка.

Неловко экзаменовщику, что меня провалил. Заглаживая, кофейку предлагает простоватым вологодским обхожденьицем. Потому как дефицитный напиток знаком явного уважения столбился.

– Нет, – говорю, – спасибо, лучше перед вахтой прикемарю.

– Здраво рассудил, ступай мОлодец.

Каверза вопроса пригодилась скоро. Дедову дали признательно медаль. Творческая его голова выдумывала беспрестанно. Рацпредложениями с чертежами и эскизами тренировал он целую службу пароходства. Фолиант из них там составили. «Рацухи» по уму, как говаривал, требовали обратной связи. Почти полста поощрений ему выписали. Нарекли: «Лучший старший механик СМП». В Москве прознали и, соответственно, – «Лучший механик Министерства морского флота».

Любая награда без отмечания ничего не стоит. Дедов «полянку ёжиком накрыл», расчувствовался:

– Вот ведь какой хрени удостоен!

Тосты частили, оттого память дала наутро сбой. Вижу: Николаевич ходит хмурый – блестяшка потерялась. Даже осмотр каюты на коленках ничего не выявил, кроме закатившейся целёхонькой бутылки. В чётком рассуждении взглянул герой вчерашнего дня на ситуацию иначе:

– Да что расстраиваться, поди, её всем давали. Заходите ко мне, поценнее нашлось.

Стали разливать. И в одном из стаканов неприлично мокрой возлежала пропажа. Все со смеха прыснули, а вновь тостуемый:

– Вот это награда! Заслужил, никак!

Имелся и орден Трудового Красного Знамени, но никогда он его не носил, даже не упоминал. Раз подначили на Первомай привинтить – отпёрся с деланым вздохом:

– Пробовал перед зеркалом – к лицу не подходит.

Право слово, сейчас, понимается, Николаевич был способен на большее. Вечный технический выдумщик не так бы ещё Родине послужил в серьёзном КБ, да судьба выпала мореманская.

Очень жёнушку любил. Тогда в рейсе говорили с домашними при двух содействующих: начальнике радиостанции и девушке из пароходского центра. В обычном состоянии дед чувств и лучших слов стеснялся. Однако, раскрепостившись, брал трубку с рычажком как для нежного сольного номера. Воспарит, бывало, турманом. Только подруга плачем отзовётся. Рассекретит его состояние без укоров, мягко, всё же характер покажет.

– Люба! Любушка! – кричал он, напрасно терзая рычажок.

Фея с “Радио-1”, проникшись жалостью к обоим, закругляла:

– Извините, связь прервалась.

Настоящим испытанием силы воли для Дедова был прилёт жены. Из последних, может, сил терпел человек. Безупречен, чист, как стёклышко. Вежлив, улыбчив, при галстуке, поражал неузнаваемостью до последнего дня стоянки. Обаяние Любови Никифоровны творило с ним чудеса. Имя этой женщины горело единственной звездой на небосводе его души. И, если бы моря не разлучали, Дедов остался бы таким всегда.