Все настоящие лейтенанты скучают без войны или, на худой конец, экстрима. Капитан шхуны лейтенант флота Его Величества Георгий Львович Брусилов, испросив одиннадцатимесячный отпуск, намеревался пройти Северным морским путём из Атлантики в Тихий океан. Строгие научные задачи не ставились. Но удайся и такое – уподобилось бы молнии средь мировых новостей.

Из последнего дошедшего письма Ерминии:

«Дорогие мои, милые папочка и мамочка! Вот мы уже приближаемся к Вайгачу. Пока всё идёт хорошо. Последний день в Александровске был очень скверным, масса всяких неприятностей. Я носилась по городу, покупая всякую всячину на дорогу. К вечеру, когда надо было сниматься, оказалось, что вся команда пьяна (как это знакомо! – В. К.). Первый день нас сильно качало, да ещё при противном ветре, зато теперь идём великолепно под всеми парусами и завтра должны пройти Югорский Шар. Там теперь находится телеграфная станция, которой и сдадим наши письма… Вообще, дело для меня находится, и я этому очень рада… Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить… В моё ведение поступает фотографический аппарат… Так не хочется заканчивать письмо… Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Ваша Мима».

В Карском море их догнал рок: судно обступили льды. Ветер и течение понесли его в северную часть, а оттуда в Полярный бассейн. Они видели чистую воду в двух кабельтовых, да как пробьёшься через пятиметровый лёд?!

Надвигалась вторая по счёту зимовка.

Для многих это было свыше сил. В экипаже больше не звучали шутки, ушли мир и взаимная приязнь. Сложился неизбежный треугольник, в котором Ерминия предпочла Георгия. Штурман Валерьян Альбанов жёстко повёл себя. Может, маскировал этим желание спастись любой ценой. Очень-очень похоже. Состоялось объяснение с Брусиловым. Смутьян потребовал отпустить, когда ему будет угодно. Провиант и снаряжение выберет-де сам.

Капитанскою волею Георгий решает с записью в судовом журнале: «22 сентября 1913 отстранён от своих обязанностей штурман». Теперь не пришитый ни к каким делам он намеренно тянет время. Входит в роль несправедливо обиженного, знающего путь к спасению. Такой образ – для «смоляных курток», мужичков. В кают-компании на кожаном диване у камина – совсем другой. Пока не кончился винный запасец, традиционно опрокидывал флотскую рюмку, заводясь на отвлечённые темы. Его щадили, как психа, зашедшего на борт по ошибке. Через семь месяцев волынки решился-таки на уход. Вот и станет 23 апреля 1914 года последним известным нам днём на «Святой Анне».

При сухом прощании корсару по поступкам, по сути же потаённому трусу, доверяют запаянную жестянку. В ней копия судового журнала, рапорт в Гидрографическое управление и самое бесценное – письма!!!

Он, как демон уводит с собой десять моряков (трое одумавшихся не в их числе). Дураки волокут всё, что нужно для его спасения, и гибнут один за другим. Джентльмену в собственных глазах – фантастически везёт. Даже когда матрос Конрад при начавшемся ропоте подбил товарища и, схитив продукты, оружие, бинокль и компас, растворился в полярной мгле, он найдёт рогатого^[3].

Настигнутый при всём стащенном, но уже без кореша, валялся в ногах у Альбанова и вопил о пощаде. Негодяй знал: законы этого края – как законы войны. Потом Конрад отработает подарок – свою жизнь. Увидим. Под конец пути их осталось двое: господин и всем обязанный ему беглый раб.

Штурман таил давно продуманный расчёт: добраться до мыса спасения Флора на острове Нордбрук. Непременно туда зайдёт «Святой великомученик Фока» на обратном пути. Там былое становище английской экспедиции Джексона. Как-никак домишко со складиком. Брёвнышки поценнее сторублёвых екатеринок. Иначе «Фоке» не дойти, не додымить.

И снова фишка легла как надо. Шхуна зашла! Увы, уже без Седова. Теперь старшим на борту был будущий успешный советский академик В.Ю. Визе. Ему-то и отдал Альбанов театрально снятый с груди пакет (не жестянку). В нём переписанный рукой Ерминии журнал на восемнадцати листах, подшитых, пронумерованных, скреплённых печатью, и рапорт Брусилова.

Писем, драгоценных писем не было! Так избавляются от чего нельзя отмыться. Никогда! А попасть в историю безупречным крайне хотелось. И матросский дневник Конрада, явленный потом, переписанный чернилами, содержал лишь быт: «Встали, поели…» Тут что-то тщательно скрытое невольно проступает. Тем более, заметили, человек он авантюрный. Только на одной странице подвели зависимого строчки: «Мы все любили и обожали нашего врача. Это была сильная женщина, кумир всего экипажа».

Выходит так, что конфликтный Валерьян приоткрыл и разом, как фокусник, задёрнул настоящую историю «Святой Анны». Попробуем продолжить.

Раздавить льдами такой корабль невозможно. Яйцеобразный корпус подымался от приложенной к бортам силы давления.

Медвежатины, которую научились проваривать, хватало в избытке. К лету 1915 года (по всем позднейшим институтским расчётам) шхуна освободилась и вышла около 70 градусов северной широты в Атлантику. Правда, один дотошный, независимый океанограф вывел её к Шпицбергену, который тогда именовался русским Грумантом. (Сказать по-мудрёному: де-факто принадлежал Российской империи. С того и по другим причинам отношения у нас с северной соседкой были очень натянуты. Одна «ромовая война» чего стоила!)

(По Парижскому договору 1920 года большевистское правительство в лице Литвинова (Валлаха Макса, а ещё точнее – Меер-Геноха Филькенштейна) охотно согласилось с отторжением целого архипелага в пользу Норвегии. Сдали и Прибалтику почём зря, но это так – к слову).

В Европе шла война… Кто бы мог из них подумать – мировая! Паруса давали шанс всем их надеждам. Может, они пересели на встреченное судно, где дружески к ним отнеслись.

«Святая Анна», подобно «Летучему голландцу», ушла на новый круг мытарств. Вероятней всего, ткнулась в один из тысячи островов Груманта, попав там в западню фьорда.

Переписать «паспорт» архипелага – ещё не значит контролировать его. Какое-то время бывшие хозяева ходили туда по привычке. И, как говорится в народе, сдуру наткнулись. Отбуксировать находку в Архангельск было делом коротким.

Они же где-то приходили в себя. Ещё дамы иногда бывают в интересном положении, как деликатно говаривали в старину. На родине вскоре началось невообразимое национальное безумие – Гражданская война. Спасшиеся на всё это смотрели глазами нормальных людей. Красный кровавый хаос, прикрытый безумными лозунгами, был им чужд.

В далёкой Москве прозябали донельзя уплотнённые родственники Брусилова и Ерминии Жданко. Их пощадили по причине перехода на сторону большевиков знаменитого своим прорывом генерала от инфатерии Алексея Брусилова. Некогда командующий Юго-Западным фронтом тем самым сделал свой последний лисий манёвр – сохранил жизнь себе и родным. Всем, кроме единственного сына Алёши. Пленённый в бою на стороне красных, бывший корнет ответил за себя и отца.

Скучно, бедно текла их жизнь. Дядя полярника давно ушёл на небесный смотр непонятно в каких регалиях. Остались лишь женщины. И вот приходит к ним как-то письмо из Ревеля (Таллина) от дальней по родству Нины Молчанюк. В строчках – шок. Незадолго до войны, в 1938–1939 годах, в буржуазной Риге гостила Ерминия Брусилова с ребёнком.

«На мой переспрос тёти, как Ермина Брусилова? Это та самая Эрмина?» – тётя Саша ответила: «Ну да, та самая».

И далее узнали они, что первенец Мимы учится в Брюссельском университете. Стипендией не обойдён по извинительной несостоятельности родителей. Мягкая упаковка причины – сирота. Сами же супруги живут где-то на юге Франции. (Подальше от соотечественников в изгнании, не чтящих запятнанную генералом родовитую фамилию. А как иначе?! Каждодневно стыдиться за изменника и ославившую его подпись под воззванием к бывшим офицерам пройти регистрацию?

Почти все, кто поверил, с оной не вернулись. Образчик этого – сотворённая чекистами бойня в киевском театре).

Держал ревельское письмо в руках и поделился фактом известный историк полярных тем М.А. Чванов.

Подозрительно появляется на Западе книга «В полярных льдах, или Дневник Ивонны Шарпантье». На её страницах не без таланта описано многое, что совпадает с реальной «Святой Анной». Главными по остроте сюжета стали дни и месяцы после ухода части команды. Кончается роман тем, что оставшаяся одна среди умерших героиня кладёт рукопись в непромокаемый мешок и доверяет его ледовой почте. Концовка великолепна, представляет классически исполненный приём. Браво, Ерминия! Только вот издаться без средств и имени в литературе – дело фантазийное.

Находится беллетрист Рене Гузи, пописывающий в приключенческом жанре. Мэтр прекраснодушно соглашается выпустить предложенное под своим именем.

А рождалась рукопись, допустим, в Байонне (легче представить, бывал).

В белом домике с прорезями ставен от солнца рядом с милой Мимой сидел в качалке седой её капитан. Сохранён не от смерти во льдах, а от потом случившегося. Избавленный заживо гореть в крейсерской топке, когда взбесились от свободы братишки. От молитвы про себя у края расстрельной ямы. От подкошенности всё той же пулей-дурой в корниловской цепи под Екатеринодаром. Богу лишь ведомо, сколько можно привести тут российских вариантов. Ведь такие присяге не изменяют и чести за пайки не продают.

Дочери и племяннице генералов и сыну начальника Морского Генштаба для советской историографии лучше было пропасть. И для самих героев полярной саги молчать спокойней. Отменно хорошо для академика Визе. Изучая судовой журнал с координатами дрейфа в тёплом, уютном кабинете, он увидел нечто. Какая-то сила начала отбрасывать судно влево от почти строгой линии на север. Это могло означать только одно: «Святая Анна» огибала близкую сушу. Так остров Ерминии стал островом Визе. Он, знавший много тонкостей мира белого безмолвия, напишет, облегчая совесть: «Вероятнее всего, «Святая Анна» была раздавлена льдами и затонула, а люди погибли от холода и голода». Так вот просто, истинно по-академически.

И Альбанова устраивал подобный исход. Только долго радоваться, что вывернулся, не пришлось. Где-то на северах вскоре то ли умер, то ли погиб. Но Валерьян всегда просчитывал ходы. Для потомков успел написать, как он всех их, замёрзших, жалеет.

О людях всё. Что же о корабле? Рискну предположить: всё так и случилось. Уцелевшая полярница попала в Архангельск. То, что кромсал плавкран, местные старики и проинформированное начальство называли «Святой Анной». Та шхуна была уникумом в своём классе, сомневаться в этом не приходилось. На Севере нашем ни до 1917-го, ни после похожей не было. Ту, на которую думали, правильнее назвать баркентиной.

Строилась она по заказу Британского Адмиралтейства и состояла в списках кораблей военного флота под названием «Ньюпорт». Водоизмещением около 1000 тонн. Интересы короны распространялись, оказывается, и на арктические наши дали. Потом она кочевала по рукам, пока одна из тётушек Брусилова – Анна, нежно балуя племянника, не одолжила ему кучу денег. Как писал журнал «Русское судоходство»: «Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей конструкций корпуса. Материал первоклассный. Обшивка ледовая тройная, дубовая, шириной 70 см. Подводная часть корпуса обшита медными листами…»

Промысловые шхуны, да и любые другие, так не строились. Это всё равно что спустить со стапелей броненосец и послать с неводом побираться у природы. Для морских же комфортных прогулок весьма тяжеловата: не выдаст парадный ход.

Если в речке Лае вершилась казнь не над «Святой Анной», тогда над кем?! Ну, а до этого какое время было? Злосчастным «Челюскиным», не тянувшим на ледокольный пароход, рискнули, чтоб доказать «первость» прохода Северным морским путём. Как будто не было прошедших по нему «Таймыра» и «Вайгача».

На что следовало по-сталински начхать и забыть.