– Так байкеры же, чувак! Не думаю, чтобы они побежали жаловаться копам.

Я на это не купился. Все эти рассказы Ченса – обычно полное фуфло. «Шарлотта Букер разделась догола на вечеринке у подруги»… «Майк Эслоу спит с мамой Бадди»… Вот как у него мозги работают.

– Эй, эй! Боевая готовность! – вдруг прошептал он, пихнув меня в ребра. – Бекки Коллинз! На трех часах.

Бекки появилась из крытого перехода, ведущего из столовой в спортзал. Джинсовая юбка, белые виниловые сапожки до колен… Пересекая двор, она направлялась прямиком к нам, а когда остановилась, мои глаза были направлены в землю. Я видел лишь ее согнутое колено и английскую булавку, которой была заклинена «молния» левого сапога.

– Привет, Гибби, – произнесла она. – Привет, Ченс.

Обеими руками Бекки прижимала к груди стопку учебников. «Высшая математика». «История Европы». Было легко забыть, какая она умная. Люди обычно фокусируются на волосах, на ногах, на глазах – ослепительно-синих, как васильки.

– Привет…

Бекки нахмурилась, когда я наконец поднял на нее взгляд.

– Я ждала тебя там, на карьере, – сказала она. – После того, как твой брат спрыгнул с утеса. Почему ты не подошел поговорить со мной?

«Потому что я зассал прыгнуть…»

«Потому что ты была с другими парнями…»

Я пробормотал некий ответ, который ее явно не удовлетворил. Ченс рядом со мной ухмыльнулся, прикрыв рот тыльной стороной ладони.

– Ты и здесь меня почему-то совершенно игнорируешь.

– Гм…

– Ты вообще собираешься меня куда-нибудь пригласить?

– Гм… Что?

Похоже, что гмыканье стало моим новым языком общения. Притопнув ножкой, Бекки изложила все крайне открытым текстом.

– Мы уже давно пляшем вокруг да около, но учебный год уже почти закончился. Так собираешься ты меня куда-нибудь пригласить или нет?

Я украдкой бросил взгляд на Ченса, но помощи от него ждать не приходилось, особенно в общении с заводилой группы поддержки, собравшей самых красивых девчонок из старших классов, и школьной королевой красоты. Вдобавок поговаривали, будто Бекки подала документы в Принстон^[8], хотя сама она это упорно отрицала.

– Ты серьезно? – изумился я. – Ты и вправду хочешь куда-нибудь со мной сходить?

– Я же здесь, разве не так? И задала тебе вопрос.

Я опять беспомощно посмотрел на Ченса. Без толку.

– Гм… Не сходишь куда-нибудь со мной?

– Это было так трудно? – Она одарила меня довольной улыбкой и протянула мне узенький листок бумаги. – Я буду ждать тебя в доме Даны Уайт. Вот адрес. В субботу, в семь вечера.

– Гм…

– Тогда до встречи.

Бекки развернулась – вихрь движения и ярких красок. Я уставился на бумажку у себя в руке.

– Что это сейчас произошло?

Ченс расхохотался во все горло.

– Чувак, да тебе только что сказали, что делать!

– По-моему, ты прав.

– Сопля ты на палке!

– Угу, но это же свидание с Бекки Коллинз…

Вдруг я тоже невольно расплылся в дурацкой улыбке.

– Знаешь, к чему все это? – Ченс ткнул пальцем в листок бумаги. – Встреча в доме Даны Уайт? Бекки просто не хочет показывать тебе, где она живет.

– Да ладно тебе…

– Ты когда-нибудь видел ее родителей? Или хотя бы машину ее родителей?

– Она ездит на автобусе.

– И не без причины.

– Да у тебя уже крыша едет!

– Сто пудов, чувак. Я тебе покажу.

Мы сделали это после школы. Я не был особо настроен, но Ченс – он как бульдог, когда вдруг заполучит желаемое в зубы. Усевшись справа за штурмана, он завел меня так далеко вглубь округа, что мне показалось, будто это уже совсем другой школьный район. Когда я второй раз заартачился и притормозил, он велел мне заткнуться и просто вертеть баранку. Сказал, что его настойчивость вызывается лишь отсутствием у меня доверия, хотя кто бы говорил – Ченс нередко и сам отличается излишней мнительностью, подвергая сомнению все, что ему говорят.

– Вот эта улица. Сворачивай.

Он имел в виду узенькую улочку между мастерской по ремонту глушителей и заросшим бурьяном пустырем, протянувшуюся между рядами крошечных домиков и жилых трейлеров с грязными двориками. Свернув на нее, я остановил машину. У некоторых домов частично отсутствовала облицовка, а у одного из щелей между досками вылезла теплоизоляционная конопатка, лохматыми космами свисающая во двор на манер высунутого языка. Я подумал о том, насколько уверенной в себе всегда выглядела Бекки, о ее довольной улыбке, когда я пригласил ее на свидание.

– Чего остановился? – спросил у меня Ченс.

– И так далеко заехали.

– Еще три квартала. Уже почти видно.

В трех кварталах от нас все выглядело еще хуже: один дом полностью выгорел, другой был заколочен.

– Ну давай же, чувак! Ради этого мы и приехали.

– Нет, прости.

Я помотал головой, после чего в три приема развернулся и поехал в обратную сторону. Ченс вывернул шею, чтобы посмотреть назад, а потом опять опустился на сиденье, сложив руки на груди. На четырехполосной магистрали я наконец заговорил.

– Ну что, показал, что хотел? Да, улица дерьмовая. Да, она из бедных.

– Ладно, чувак, сваливай себе на здоровье! Все гораздо глубже, но не обращай внимания.

– Ты что, злишься на меня?

– Я просто хочу, чтобы ты знал, во что ввязываешься.

– Да плевать мне, что она бедная!

– А зря.

– Почему?

– Останови машину.

– Что? Зачем?

– Просто останови машину. Просмотри на меня.

Я съехал с дороги и остановился на довольно широком клочке утоптанной красной земли, частично посыпанной гравием. В тени под акацией притулился шаткий столик, а вручную намалеванная вывеска над ним гласила, что по выходным здесь можно задешево купить овощи и фрукты. Я сразу представил себе россыпи кукурузы, персиков и морковки, пожилую пару на раздолбанном пикапе…

– Почему меня так должно волновать, что Бекки Коллинз из бедных?

– Потому что она уже ведет себя с тобой не совсем честно. Если она сделает это опять, ты должен понимать причины.

– Дурь ты какую-то несешь…

– Предположим, ты встретишься с ней еще раз пять, а может, и десять. Но Бекки все равно не представит тебя своим родителям! Ты уж мне поверь. Она не позволит тебе забрать ее из дома или отвезти домой. И у нее есть и еще кое-какие большие красные кнопки, и ты уж лучше знай их, чтобы не нажать ненароком… Одежда и обувь, к примеру. Если они какие-нибудь манерные, то явно одолжены у кого-то на время, так что будь поосторожней с комплиментами насчет шмоток. Дважды подумай и насчет дорогих ресторанов. То же самое с подарками на день рождения, на Рождество… Ничего слишком дорогостоящего! Она просто не сможет сделать то же самое в ответ.

– Погоди-ка… Погоди. – Я вытянул руку. – Так ты пытаешься помочь ей?

– Конечно да, тупой ты мудила! Она хорошая девушка. А ты – мой лучший друг.

Секунду я сидел в пораженном молчании, задумавшись наконец о бедности, в которой Ченс барахтался всю свою жизнь. Отца давно нет, мать работает на трех работах, лучшая из которых – сидеть за кассой в местной аптеке. Дом у Ченса ничуть не лучше любого на той улице, с которой мы только что уехали, и я знал как непреложный факт, что я его единственный друг, который бывал там.

Вообще когда-либо.

– Эй, чувак! Прости. Надо мне было доверять тебе.

– Просто не напортачь, хорошо?

Вернувшись на дорогу, я подумал про поношенную одежду Ченса, его единственную пару стоптанных кроссовок. Он вел себя так, будто одевался так по собственному выбору. Причем делал это так хорошо и так долго, что я забыл: это всего лишь спектакль. Свой обед Ченс всегда приносил из дома в коричневом бумажном пакете. В школе он не покупал даже молока.

– Не хочешь заглянуть ко мне? – спросил я.

– Чтобы твоя маманя ошивалась поблизости? Ну уж нет.

Это замечание можно было истолковать двояко. Мой отец получал обычную зарплату полицейского, но супруга ему досталась из обеспеченной семьи, и это было хорошо заметно. Шикарный дом. Классные шмотки. На Рождество мы всегда украшали дом и участок, причем делали это дорого и стильно – с иллюминацией и всем прочим. А Ченс тем временем прочесывал окрестные леса в поисках елки, которая, по крайней мере, была бы зеленой и более-менее правильной формы. Обычно как раз я и помогал ему оттащить ее домой и поставить.

– Не хочешь тогда заняться чем-нибудь еще? Может, в пинбол сразимся? На бензоколонке «Галф» на Иннес поставили новый аппарат.

– Не. Просто отвези меня домой.

Нынешнее настроение Ченса было вполне понятным – такие уж это были дни. Разговор о бедности неизбежно потащил за собой и все остальное, что было для нас столь же реальным, – в том числе выпуск из школы, будущее, Вьетнам… До выпускных экзаменов оставалось всего лишь двенадцать дней, и призыв уже ждал нас обоих с распростертыми объятиями. Словно чтобы усилить эту мысль, миль через пять мы миновали здоровенный придорожный щит с крупной надписью:

ТЫ УЖЕ ВСТАЛ НА ДОПРИЗЫВНОЙ УЧЕТ?

ЭТО ЗАКОН!

Им требовались наши имена, адреса, гарантированная возможность восполнить ряды… И не один мой брат делал это реальностью. У нас обоих были друзья и знакомые, которые отправились во Вьетнам и погибли там.

– Ну и каково было подписывать все эти бумажки?

Я задал этот вопрос, просто чтобы возобновить разговор, но Ченс отвел глаза.

– Я этого еще не сделал.

Я открыл было рот и тут же закрыл его. Как только человеку мужского пола исполняется восемнадцать, закон дает ему ровно тридцать дней, чтобы встать на учет. У меня все еще оставалось время в запасе, но день рождения у Ченса – на три месяца раньше моего.

– Ты серьезно? – поразился я.

– Это мудацкий закон.

– Но все-таки закон.

– Это мудацкая война.

Мне пришло в голову, что Вьетнам мы не упоминали в разговорах вот уже несколько месяцев, и только теперь я осознал, что как раз Ченс и избегал поднимать эту тему. Если б я поднял ее сам, он отделался бы смешками. Если б я продолжал давить, то уклонился бы каким-то другим способом. Я слишком уж погряз в своих собственных заморочках, что даже и не подумал об этом как следует. Но сейчас мой лучший друг всего в двух коротких фразах открыл то, что держал в себе три долгих месяца.

«Мудацкий закон…»

«Мудацкая война…»

Я хотел было поднажать, но по одному его виду понял, что он не желает обсуждать этот вопрос. Молчание продолжалось до тех пор, пока я не остановился у его дома – облупленного куба с синим синтетическим полотнищем на крыше, прикрывающим протечку вокруг дымовой трубы.

– Хочешь, зайду? – спросил я.

– Я обещал маме вымыть кухню.

– Могу помочь, если хочешь.

– Не, сам справлюсь. – Ченс вылез и захлопнул дверцу. – Не забудь, что я тебе сказал про Бекки Коллинз! Ты, может, и не видишь, насколько при всех ее якобы понтах она жутко ранимая…

– Буду помнить.

– Тогда до завтра.

– В школе увидимся.

Я проследил, как он входит в дом, но не сразу тронулся с места. Неужели мой друг боится встать на призывной учет? Это просто не укладывалось у меня в голове. Он что, сознательный уклонист? Протесты против войны кипели на улицах и в новостях, но все это были всякие хиппи, трусы и люди из больших городов.

Что происходит, когда кто-то вроде Ченса нарушает закон?

Не объявят ли моего лучшего друга в розыск?