– Не было времени, – ответила она, стряхивая кровь с меча. – Ты сам все видел. Они знают, чего ты добиваешься, брат. Они этого не допустят.

– Значит, нужно сделать так, чтобы они ничего не могли решать.

– Они были нетерпеливы.

Йедан кивнул и обратился к воинам:

– Они освободят врата и перестроятся. Капитаны, отводите свои отряды и восстановите боевые порядки! Дайте сигнал летерийцам. Шайхи, вы ступили на Берег и с честью отстояли его. – Он убрал меч в ножны, заглушая леденящий душу смех. – Именно так мы отмерим наши последние дни. Здесь, на границе, усыпанной костьми наших предков. И никто не заставит нас отступить.

Он перевел дух.

– Шайхи! Скажите мне, когда наконец почувствуете – на самом деле почувствуете, – что вы дома. Вы дома.

Эти слова ужаснули Йан Товис, но еще больше ее ужаснул ответный рев ее народа.

Йедан удивленно посмотрел на сестру, и тогда она все поняла.

Ты сам этого не чувствуешь, брат. Не чувствуешь, что ты дома. А вот они – наоборот!

В его взгляде мелькнуло нечто, доступное только им обоим: тоска, страх, отчаяние. Подобного потрясения Йан Товис не испытывала никогда.

Ах, Йедан. Я не знала. Я не знала…

Владыка Света Кадагар Фант, дрожа, смотрел на труп Ипарта Эрула. В третий раз он пришел на плац перед воротами, в третий раз спустился с высокой стены, чтобы посмотреть на обезглавленного дракона, лежащего на боку в конце черной извилистой борозды. Золотая чешуя потускнела, живот раздуло от трупных газов, а вокруг разрубленной шеи трепетала белыми крыльями стая накидочников, будто из трупа с бешеным рвением прорастали цветы.

Апарал Форж отвел глаза от владыки, еще не готовый к разговору. Он отправлял в разрыв легион за легионом и с растущим отчаянием смотрел, как они отступают, разбитые и сломленные. Сотни солдат истекали кровью на койках под навесами; их стоны перекрывали лязг оружия, приготовляемого к очередному наступлению. Втрое больше нашли вечный покой в стройных рядах за ямами резчиков. А сколько еще осталось за разрывом… Тысяча? Больше? Враг бы не стал возиться с ранеными лиосан. С чего бы вдруг? Мы бы тоже расправились с их ранеными на месте и сочли бы это милосердием. Так уж устроена война. Ее логике противопоставить нечего.

Над головой вспугнутыми птицами кружили три дракона. После гибели Ипарта они отказывались спуститься. Апарал ощущал их злобу и что-то наподобие голода, с которым змеиная часть их души взирала на разлагающиеся трупы. Оставшиеся семь одиночников, обращенных с самого утра, разбили лагеря на курганах по обе стороны Большого тракта и расположили в них свои именные легионы. Элитные солдаты, истинное войско лиосан, еще не вступавшие в бой, ожидали только приказа Кадагара.

Когда он его отдаст? Когда владыка решит, что довольно посылать подданных на смерть? Это ведь обычные горожане под командованием знати гораздо ниже рангом, чем одиночники, – по сути и не солдаты вовсе. Как они погибали!

При этой мысли Апарала охватила ярость. Я не стану обращаться к владыке, не стану его умолять. Он что, ждет, пока никого не останется? Для кого тогда эта победа? Впрочем, ответ был известен и так.

Останься Кадагар Фант один – один на троне во мраке пустого дворца в пустом городе, он бы все равно счел это победой. Покорение Харканаса не имело значения. Владыке Света нужно было полностью истребить тех, кто ему сопротивляется. По обе стороны от разрыва.

Помнишь ли, Кадагар, тот день, когда в Саранас пришел чужак? Мы тогда еще были детьми, еще были друзьями, еще были открыты всему. И как нас тогда поразила его смелость. Человек – ростом почти с лисоан, в рваном плаще поверх кольчуги, опускающейся до щиколоток, с полутораручным мечом на плече. Длинные седые волосы, не знавшие гребня, длинная борода, испачканная вокруг губ ржой. А еще он улыбался – все это отметили: от дозорных на стенах и стражников у Южных ворот до прохожих, смотревших, как он идет к цитадели в сердце Саранаса.

Не прекращая улыбаться, он вошел в тронный зал. Твой отец подался вперед на своем Высоком троне, аж костедрево затрещало.

Первым за мечом потянулся Харадегар – твой дядя. Слишком заносчив был чужак. Слишком презрительна была улыбка.

Твой отец, однако, воздел руку, останавливая Мастера по оружию, и обратился к чужаку тоном, которого мы прежде от него никогда не слышали.

– Добро пожаловать в Саранас, последний город тисте лиосан, Верховный король Каллор. Я – Крин Не Фант, Чемпион Высокого дома Света…

– Ты сын Серапы?

Владыка поморщился, и, Кадагар, я увидел в твоих глазах стыд.

– Это моя… бабушка, Верховный король. Я не знал…

– Конечно, с чего бы ей тебе говорить? – Каллор огляделся. – Она была здесь все равно что пленницей; даже служанок ее отослали. Прибыла неузнанной, и неузнанной же вы хотели ее оставить. Удивительно ли, что она решила сбежать из этой навозной кучи?

Харадегар со свистом обнажил меч.

Каллор посмотрел на Мастера по оружию и оскалился. Весь запал с Харадегара сразу схлынул – еще один повод для стыда, Кадагар! Не это ли стало твоей первой раной? Теперь мне кажется, что да.

Верховный король снова обратился к Крину:

– Я дал ей слово, и вот я здесь. Крин Не Фант, твоя бабушка Серап из рода Иссгин мертва.

Крин медленно откинулся на спинку трона, будто вжимаясь в нее, – пленник в клетке из костедрева.

– Как… Что случилось?

Каллор хмыкнул.

– Что случилось, спрашиваешь? Я же уже сказал: мертва. Этого мало?

– Мало.

Верховный король пожал плечами.

– Яд. Она приняла его сама. Я нашел ее на рассвете первого дня Сезона Мух, холодную и неподвижную, на троне, что я сделал для нее своими руками. Крин Не Фант, она погибла по моей вине.

Помню, какая после этих слов повисла тишина. Помню, как у меня пересохло во рту; помню, как не мог отвести глаз от этого жуткого старика, который бесстрашно стоял перед нами и произносил слова, которые кого угодно обрекли бы на страшную месть.

Однако Фант лишь покачал головой.

– Но… ты же сказал, что она сама его приняла…

Улыбка Каллора стала хищной.

– Ты правда считаешь, будто в ответе за самоубийство лишь тот, кто наложил на себя руки? Веришь в чушь об эгоизме и ненависти к себе? Убеждаешь себя, как и все вокруг, что вы-то никак не причастны к ее смерти? – Он поднял руку и указал пальцем сначала на Крина, а потом на всех, кто собрался в тронном зале. – Каждый из вас сыграл свою роль. Вы запирали вокруг нее двери. Отобрали у нее верных слуг и друзей. Не скрывали ядовитого шепота у нее за спиной или даже в ее присутствии. Но я пришел не затем, чтобы вершить месть от ее лица. Какое я имею право? Я запачкан самой свежей кровью вины. Я не смог ее любить, как должно. Мне это не дано. Этим я ее и убил. Я отравлял ее ядом, по капле в день, целую тысячу лет. По ее воле я вернулся в Саранас. По ее воле я принес вам это.

Каллор вытащил из-под плаща потрепанную тряпичную куклу и бросил к подножию трона.

За это время слухи о госте дошли до самых дальних уголков цитадели: в дверях, шагах в двадцати позади Каллора стояла дочь Серап – мать твоего отца.

Знал ли Каллор, что она рядом и что она слышит? Изменило бы это хоть что-то?

– Она делала куколку для своей дочери и забрала с собой, убегая, – сказал Каллор. – Незаконченную. Тогда это был всего лишь кусочек ткани и комок шерсти. Таким он и оставался все те столетия, которые я знал и любил ее. Полагаю, – добавил он, – она нашла ее случайно и решила, что нужно… завершить начатое. Когда я ее нашел, куколка лежала у нее на коленях, будто новорожденное дитя.

Мать Крина издала сдавленный вопль и упала на колени. Слуги сбежались к ней, чтобы поддержать.

Каллор снова улыбнулся, отстегнул меч, и тот упал на кафельный пол. Гулкое эхо прокатилось по залу.

– Я все сказал. Я убил Серап и жду от вас справедливой мести. – Верховный король сложил руки на груди и опустил голову.

Почему я вспоминаю об этом теперь, Кадагар? Конечно, трагичная история поразила нас до глубины души, но именно то, что произошло дальше, наполнило мое сердце золой.

Крин прижал пальцы к виску и, не поворачивая головы, махнул другой рукой:

– Уходи, Каллор, – еле слышно произнес он. – Просто… уходи.

И только тогда я наконец понял, что означала улыбка Верховного короля. Это была не насмешка. Это была улыбка человека, который молил о смерти.

А что мы сделали? Отвергли его мольбу.

Помню, как он подобрал меч, как повернулся спиной к трону и владыке, как покинул цитадель. Я смотрел, как он проходит мимо свиты, окружившей плачущую женщину, как остановился и посмотрел на нее.

Если он что-то и сказал, мы этого не слышали. Возможно, он произнес что-то очень тихо. А потом он просто скрылся с наших глаз.

Четыре года спустя ты поклялся, что у тебя не будет детей, что в тот день, когда ты взойдешь на престол, все лиосан станут твоими детьми. И я, наверное, тогда смеялся, не подозревая, что будет ждать нас столетия спустя. Наверное, я тогда тебя обидел, как часто невзначай делают дети.

– Возлюбленный брат.

– Да, владыка? – Апарал обернулся.

– Твои мысли витали где-то далеко. О чем ты таком думал, что сумел унестись отсюда?

Неужели в глазах Кадагара тоска? Да нет, едва ли.

– Всего лишь усталость, владыка. Короткая передышка. – Апарал окинул взглядом легионы. – Все построились. Отлично.

Он уже было пошел присоединиться к свите, но Кадагар удержал его за плечо и, наклонившись, прошептал:

– О чем ты думал, брат?

О тряпичной кукле.

– Старый друг, ни о чем я не думал. Вокруг только серая пыль. Никаких мыслей.

Кадагар убрал руку и отступил.

– Так что, это правда?

– Что – это?

– Тот смех…

– Да, владыка. В руках у шайхского воина Хустов меч. – Апарал указал на останки дракона. – Он в два взмаха перерубил шею Ипарту Эрулу.

– Этого воина нужно убить!

– Да, владыка.

Кадагар поднес руку ко лбу, напомнив Апаралу отца – несчастного, потерянного Крина Не Фанта.

– Но… как?

Апарал склонил голову.

– Нужно лишь дождаться, пока все падут и останется он один. И спустить на него дюжину драконов. Владыка, это не Хустов Легион, а всего лишь один меч.

Кадагар закивал, его взгляд наполнился облегчением.

– Да, брат, именно так. – Он снова посмотрел на останки дракона. – Бедный Ипарт Эрул.

– Бедный Ипарт Эрул.

Владыка Света Кадагар Фант облизнул губы.

– Такая ужасная и бессмысленная утрата.

В каждом отзвуке, долетавшем до Сандалат Друкорлат, слышался призрачный смех. На каменном подножии, почти у ее ног, сидел Вифал. Он как будто дремал; смертельная усталость сделала бдение бессмысленным. Ну и ладно. В конце концов, в каждой неудаче есть тень иронии.

Сандалат закрыла глаза и прислушалась, ожидая, пока вернутся видения. Может, это были сигналы от Матери Тьмы? Или то всего лишь обрывки жизней, что застряли среди каменных стен? Мать, я сомневаюсь, чтобы здесь сохранилось хоть одно воспоминание о тебе. Этот мрак они сотворили сами. Я узнаю каждый голос, который гулом отдается у меня в черепе.

Вот Аномандр Рейк с запачканным кровью лицом обращается к Хустову Легиону:

– Вторжение началось. Враги готовы задавить нас числом. – Он делает медленный вдох, сжимая зубы от боли. – Я буду ждать их за разрывом, чтобы не пустить к Престолу Тени. Но врата остаются открытыми.

Он окидывает взглядом шеренги закованных в латы воинов.