– Моди? Ты ведь не стала бы ничего придумывать, правда? Ну в смысле – насчёт того животного?

Как видите, я всё ещё слегка сомневаюсь.

Моди смотрит на меня с недоумением, и я немедленно жалею, что вообще спросила.

– Зачем бы мне это? – отвечает она немного обиженным тоном.

– Ну просто… свидетельствам очевидцев не всегда можно доверять.

Она обдумывает это и говорит:

– Возможно. Но правда – она правда и есть, веришь ты в неё или нет. Почти вся история состоит из одних только свидетельств очевидцев. Из них и из того, что удалось заснять.

Моди кивает в сторону стены, и я замечаю, что над её верстаком приколота новая фотография.

У неё их несколько в рамках: два-три фото Каллума в детстве, ещё одна – во взрослом возрасте с каким-то мужчиной, оба они в костюмах и улыбаются в камеру на фоне канадского флага. А теперь появилась ещё распечатанная копия газетной статьи. Я встаю, чтобы разглядеть поближе.

– Кажется, я говорила тебе об этом, а? Старая подруга по флоту нашла эту статью и отправила мне.

Здесь фото молоденькой девушки в матросской форме, пожимающей руку красивому улыбающемуся мужчине в костюме.

ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

ДЛЯ ЮНОЙ КАДЕТКИ

3 июля 1963

Президент США Джон Ф. Кеннеди пожимает руку юной морской кадетке во время

своего визита в Соединённое Королевство на этой неделе.

– Это ты? Как здорово, – говорю я. – Но что, больше ничего не было, даже твоего имени? Только фото?

Моди отвечает, помешивая дымящееся молоко:

– Агась. Только это напечатали. Я рассказала репортёрам, о чём мы с президентом говорили, но, кажется, им было не очень интересно. По правде говоря, я думаю, они мне и не поверили вовсе.

– А стоило бы, – говорю я, усаживаясь обратно на ящик с подушкой. – Это классная история! Встреча с таким человеком собственной персоной.

– О да, ты права. Очень жаль, что из этого вышел пшик. Вот я почти двадцать минут болтала с президентом Соединённых Штатов, а он внимательно слушал, понимаешь? Слушал, как маленькая семнадцатилетняя я трепалась о своём великом видении мира!

Я кучу раз слышала эту историю, но не против послушать ещё разок. Визит президента Кеннеди в Англию в 1963-м – всего за несколько месяцев до того, как его убили – даже вошёл в моё победившее в историческом конкурсе эссе. Как рассказывает Моди, президент посещал военно-морскую учебную базу и задержался из-за проблем с двигателем машины, а Моди насмешила его, сказав, что если бы это был двигатель корабля, его починили бы в момент, и предложив подбросить президента на своём мотоцикле.

«Какая бойкая девица! – сказал президент Кеннеди кому-то из своих охранников. – Хочешь содовой, кадет?» И достал баночку колы из холодильного отсека своей машины.

Моди разливает горячий шоколад по щербатым кружкам.

– Холодильник в машине – только представь! И вот я уже сидела с президентом Кеннеди на заднем сиденье и рассказывала ему, как пошла на флот вместо того, чтобы продолжать учиться, и про свой сон о мире, где люди говорят друг с другом вместо того, чтобы драться. Вселенная Вне Войны! Юное сердце и оптимизм непременно убедят всех в мире перестать воевать! Хи-хи!

Она закатывает глаза и причмокивает.

– Если бы только, э, Уилла? Если бы только! Я могла бы изменить историю, сидя в той машине.

– По-моему, это чудесная мысль, Моди! – Я уже говорила ей об этом раньше, и она печально улыбается.

– Знаешь, мне кажется, президент Кеннеди тоже так думал. Когда он уезжал в своей починенной машине, я видела, как шевелился его рот – он разговаривал с секретарём. Я читала по губам. И он рассказывал ему про Вселенную Вне Войны. А потом постучал по его блокноту, будто говорил: «Запиши это».

Её пальцы нащупывают значок «КЕННЕДИ В ПРЕЗИДЕНТЫ» на комбинезоне.

– Конечно, все знают, что случилось с бедным старым президентом Джоном Ф. Кеннеди, не успел ещё тот год кончиться.

Я знаю. Ещё бы я не знала. Каждый год 22 ноября Моди поднимает на шест, на котором обычно развевается баннер «Счастливой Страны», выцветший американский флаг. Это её дань памяти президенту, с которым она познакомилась и который был убит в этот день в 1963-м, когда ему было всего сорок шесть.

– Видишь ли, Уилла, всего за несколько месяцев до моей с ним встречи весь мир верил, что грядёт ядерная война. Америка, Россия – все поглядывали друг на друга, держа пальцы на кнопках, готовые запустить оружие, которое уничтожило бы весь мир. А всё из-за чего?

Это я знаю.

– Из-за маленького островка в Карибском море.

Моди дует на свой горячий шоколад и шумно прихлёбывает.

– В точку. «Кубинский ракетный кризис», как его сейчас называют. Ядерная война никогда ещё не казалась такой близкой. Весь мир был в ужасе, Уилла. – Она делает паузу, размышляя, развивать ли мысль. – Прямо как сейчас, э?

Потом повторяет, практически шёпотом:

– Прямо как сейчас.

Моди перебирает кончики своих длинных седых волос и глядит в пламя печки.

– Только подумать, э? Только подумать, что могло бы произойти, если бы весь мир перестал драться. Если бы все силы, и мозги, и деньги были бы направлены на решение других проблем. В каком мире мы бы теперь жили, э?

Она отчего-то начинает казаться старее – уголки рта опущены, в глазах поблёскивают слёзы. Долгое время я ничего не говорю, просто наблюдаю, как её веки постепенно опускаются.

– Спасибо за горячий шоколад, Моди, – шепчу я, но она уже где-то далеко, зачарованная огнём, кружка дымится с ней рядом, Платон и Берта дремлют у ног.

Через некоторое время Моди начинает посапывать, но я всё равно остаюсь: дома меня ждут лишь новые ссоры. Только допив шоколад, я наконец встаю и на цыпочках ухожу.

Глава 6

Следующий день – воскресенье, и на улице дождь. Я слышу, как он барабанит в моё окно, ещё до того, как встаю с кровати. Приложение с погодой утверждает, что лить будет весь день. Круто.

А приложение с новостями сообщает, что в стране, о которой я даже не слышала никогда, «группа мятежников» напала на «опорный пункт правительства». Новые убитые.

Я подумываю поспать ещё немного, но мама с папой уже опять препираются. Хлопает задняя дверь, а потом я слышу, как ругаются мама и Алекс. Сначала я пытаюсь прислушиваться, но потом решаю, что даже знать не хочу, в чём на этот раз дело.

Я закрываю глаза, и в мыслях возникает лицо Мэнни – с широкой улыбкой, слишком длинной чёлкой и зелёными глазами. На миг мне становится легче, и я встаю с кровати.

Остаток дня проходит словно в тумане за:

1. Домашкой по истории. («Представьте, что вы солдат в битве при Гастингсе. Опишите этот день».) Обычно я люблю делать домашку по истории, но сегодня мне удаётся исписать всего одну сторону листа, и то увеличив почерк – надеюсь, миссис Поттс ничего не заметит.

2. Домашними делами. Мы с Алекс должны прибраться в ванных и подмести дорожку. Алекс выбирает дорожку, но говорит, что подметёт попозже, потому что на улице дождь, и это означает, что она вообще не будет подметать. Когда я обращаю на это её внимание, она кричит на меня и топает к себе в комнату.

3. Просмотром телика на кухне. «Премьер-министр выразила серьёзное беспокойство в связи с обострением международной ситуации…»

– Ох, эта война всё хуже делается, дружок. Она приближается, – говорит мама.

Я убавляю громкость, а Алекс снова прибавляет.

– Если папа умрёт, я хочу знать, из-за чего, – рявкает она, и мама резко говорит:

– Алекс – хватит!

Но дело уже сделано. Я перевожу умоляющий взгляд с мамы на сестру, ожидая объяснения того, что Алекс только что сказала, но ни одна из них не встречается со мной взглядом.

В конце концов мама вздыхает и бормочет:

– Ты же знаешь, что папа раньше управлял самолётами в Королевских ВВС, Уилла.

Я киваю. Конечно, знаю, хоть он и ушёл из воздушных сил, когда я была маленькой. Мама продолжает, всё ещё не глядя на меня:

– Что ж, если эта война начнётся, есть вероятность – небольшая вероятность – что его снова могут призвать на службу. Не думаю, что он будет летать. Скорее всего, попадёт в наземный экипаж. Если это вообще произойдёт. – Потом она сердито смотрит на Алекс, словно говоря: «Теперь ты довольна?»

Я тихо закрываю дверь кухни и иду в свою комнату – не уверена, что они вообще заметили, что я ушла.

Весь день в воздухе между мамой и папой висит, как тяжёлые тучи в небе, невысказанная злость. Крыша одного из наших бунгало протекла, и гостей пришлось переселять. Это вызвало волну цоканья и фырканья от мамы, потому что папа говорил, что якобы всё починил.

Я пытаюсь подбодрить себя мыслью, что вечером, возможно, увижу странное существо. Это не очень-то помогает, потому что я всё ещё не верю, что в нём есть что-то особенно странное. Это же наверняка просто большая собака. Сосед моего кузена Зака в Консетте когда-то держал леонбергера – он был крупнее шестилетней меня. Ладно, здоровенного длинного хвоста у него не было, но, может, этот зверь какая-то полукровка?

В общем, с того момента, как я узнала, что папе, возможно, придётся отправиться на войну (какой бы маленькой ни была вероятность), весь мой энтузиазм иссяк до капли. Мне не хочется даже писать Мэнни сообщение.

Раньше по воскресеньям родители устраивали себе «романтический вечер». Они уже сто лет так не делали. Вместо этого мама пошла к своей подруге Эмме, а папа – в какой-то паб. Со мной «нянчится» Алекс. Замороженная пицца, которую оставила мама, у неё подгорела, так что я выела только серёдку и теперь слышу голос сестры через дверь дальше по коридору. (Она вечно вопит: «Божечки! Нет! …да ладно! …Божечки …что он сказал? Божечки!»)

Я сижу у себя и пялюсь в потолок. Я устала, хоть почти ничего и не делала. Так что когда у меня в кармане вибрирует телефон, я взвизгиваю. Сообщение от Мэнни.

Видел его. Охота началась.

Идём сейчас.

Он его видел? Не успеваю я дочитать сообщение, как в окно стучат – к мокрому стеклу прижимается лицо Мэнни. Моё сердце вроде как чуточку подпрыгивает, но в хорошем смысле.

Когда я открываю переднюю дверь, глаза Мэнни сияют даже ярче обычного. Меня это немножко пугает. Он едва сдерживает восторг и перепрыгивает с ноги на ногу. (На ногах у него фиолетовые конверсы, кстати. Фиолетовые?)

– Блин, я видел его, Уилла! Честное слово. Точно там, где Моди и сказала. Рядом с тем птичьим озером.

– Ты хочешь сказать, в Природном заповеднике имени Роджера Шафто, – говорю я, возможно, чересчур въедливо, но это ведь всё-таки мой прадед. Неважно – Мэнни всё равно не замечает. Он похлопывает по плотно набитой конусообразной сумке, свисающей на ремне с его шеи.

– Прихватил камеру! С большим телеобъективом. Как раз подойдёт.

– Где ты взял…

– Джейкоб мне одолжил, – отвечает он, как-то слишком быстро.

Джейкоб, его соцработник? Как-то подозрительно.

– Ты его попросил – и он вот так просто одолжил тебе камеру?

– Ну, я его сегодня не видел, но он точно именно так бы и сделал, если бы я попросил, наверное. Она просто лежала у него в комнате, не запертая, ничего такого. Так что, знаешь… всё нормально.

Повисает неловкая пауза: до меня доходит, что Мэнни именно поэтому решил дождаться сегодняшнего вечера.

– Ну так ты идёшь, – говорит он не то чтобы вопросительным тоном.

Я прикладываю палец к губам. Я всё ещё раздумываю, стоит ли оно того, когда иду по коридору в комнату Алекс и стучусь в дверь. Она не услышит, как я улизну. Иногда мне кажется, её наушники приклеены к ушам суперклеем. Я вхожу, говорю ей, что лягу пораньше, а она показывает мне сложенные буквой «М» большие и указательные пальцы: «Мне пофиг». Даже от ноута своего не оторвалась.

Думаю, это всё решает.