Каким образом прадед смог заключить радугу в камень? Я взяла алмаз, который мы с папашей собирались расколоть в пыль, чтобы посыпать поделки. Похож на кусок мутного льда. И только там, где имеются сколы – нет-нет да мелькнет искорка. Удивительный камень – самый твердый на свете. Его шлифуют годами, чтобы вставить в оправу. Но делают это редко, потому что иногда целой жизни ювелира не хватит, чтобы придать камню нужную форму. Да и ценится алмаз не из-за красоты, а из-за своей прочности, именно поэтому его носят только мужчины – какая красавица станет носить мутную стекляшку неправильной формы? А для мужчины алмаз – величайший талисман. Он передает свою несокрушимость владельцу, это камень воителей и королей. И проще всего вставить в оправу неотшлифованный камень, чем мучиться, сглаживая его природные грани.

Для мужчины… Я с грустью взглянула на себя в крохотное зеркальце, висевшее на стене.

В последнее время я часто смотрелась в зеркало, пока папаша не видел, и думала, что никогда не стану даже на сотую часть такой миловидной, как бледная Лионель, куда уж там до Белладонны и Розалинды. Лицо у меня было совершенно круглое, и глаза не очень-то большие, и рот широковат, а нос… вобщем, далеко ему до идеальных носов господ эльфов. Зубы, правда, белые и ровные – это у гномов и людей редкость и ценится. Но что толку в зубах, если нельзя улыбаться, а смеяться – тем более?

После визита принца Дагобера мне с каждым днем все труднее было прикидываться парнем, а после посещения графского замка я затосковала, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Теперь мне удавалось напеть только синие камни – сапфиры, аквамарины. Прозрачные, огромные, кристально-чистые, как слезы. А смеяться не получалось вовсе, и не помогал даже папашин танец.

Была закончена статуэтка «Охотника на привале», ее можно было продать, и продать дорого, но я спрятала поделку под подушку, а отцу соврала, что еще не довела работу до ума.

Но к чему эти печали и грусти?! Я злилась на себя, злилась на эльфов, которые разбередили мою спокойную жизнь, и… каждую ночь доставала из-под подушки статуэтку, чтобы еще раз посмотреть на прекрасное лицо недосягаемого эльфийского принца.

Глава 7

Этот день был удачным на покупателей, и вечером я в очередной раз отправилась за телячьими отбивными. В лавке кроме хозяина крутилась и его дочь – Свиора, и только она меня увидела, как принялась трещать, словно сорока:

– Слышал новость, Эрм?! Конечно не слышал! Сидишь дома, как затворник, и не знаешь, что в мире делается!

– Что там опять? – проворчала я, стараясь говорить хмуро и грубо, как полагается гному.

Отсутствие бороды делало меня в глазах остальных гномов почти мальчишкой, но девицы уже посматривали. Я считала, что виной тому – баснословные богатства, которые приписывали нам с отцом. Дескать, ювелиры, у которых всегда лучшие камешки на любой вкус – да у них золото по сточным канавам течет.

Но Свиора старалась больше всех. Пыш рассказывал, она хвалилась подругам, что приглядела меня еще в колыбели. Вранье, конечно. Мы с папашей жили в этом городе не так давно. И если бы Свиора увидела меня в колыбели, то больше не строила бы глазки. Я втайне потешалась над глупой девицей, но она, сама того не ведая, помогала мне поддерживать легенду лихого заправского гнома.

И вот теперь она страстно желала рассказать новости, до которых мне не было никакого дела. Но ее папаша мясник Виндальв еще заворачивал отбивные, и пришлось слушать.

– Герцог Асгобер объявил всеобщий бал! – Свиора чуть не прыгала.

– Нас туда все равно не позовут, было бы чему радоваться, – буркнула я.

– Бал устраивают по случаю помолвки принца Дагобера, – сказала гнома, ничуть не обидевшись. – Он выберет себе в жены самую красивую девушку королевства, и праздники будут целый месяц! Как бы я хотела быть в это время в столице! Свадьба! Это так волнительно!..

При этом она посматривала на меня со значением, и я без труда догадалась, на что она намекает.

– Ничего волнительного, – отрезала я, и теперь мне даже не надо было стараться, чтобы придать голосу резкости, и физиономии – хмурости. Все получилось само собой. – Вот и кончатся счастливые денечки принца Дагобера. Сначала свадьба, потом жена, дети – и прощай счастливая жизнь.

Виндальв оглушительно расхохотался, а Свиора фыркнула и ушла, зло стуча каблуками.

– Ты подумай, все-таки, Эрм, – сказал мясник, подавая мне отбивные, завернутые в чистую тряпку, а потом в мешковину. – Дочка-то у меня – что надо. И приданое за ней дам, чтобы не стыдно было.

– Сначала мне надо папашу женить, – отрезала я. – А то как я его одного оставлю? Поможешь найти невесту? Молодую и красивую? На другую папаша не согласен.

Виндальв снова захохотал и достал тесак, чтобы разделать тушку кролика.

Я не стала задерживаться, и стрелой вылетела из лавки.

Вот так новость. Принц Дагобер решил найти красотку себе под стать и устроил смотрины. Противно! Значит, рассчитывает, что будут эльфийки лучше Белладонны и Розалинды. Одну раздел, а жениться решил на другой. Бесстыжий кот. Но принцам ведь все можно, им все простят. Я растравляла обиды, хотя мне должно было наплевать, кого там раздевает принц. Но в груди так и бурлило от злости и… печали. И именно поэтому я не заметила, как дорогу мне преградили Морни и его дружки.

– Привет, Эрм!

– Привет, – буркнула я, пытаясь его обойти, но Морни встал поперек дороги, да еще сделал шаг в сторону, чтобы снова оказаться у меня на пути.

Я подавила вздох, понимая, кто этому причиной. Все знали, что Морни приударял за Свиорой. Ну, как приударял? Учитывая, что он двух слов связать не мог, скорее всего, приударял жестами. И вряд ли Свиоре это очень уж нравилось.

– Чего надо? – спросила я, останавливаясь, хотя и так было ясно – чего надо.

Прощайте отбивные, спасибо папаше за мою счастливую юность.

– Ты чего здесь крутишься? – спросил Морни грозно. – К Свиорке ходил?

– Нет, за отбивными, – ответила я вежливо.

Морни был повыше меня и пошире в плечах, и борода у него уже пробивалась, и за ним стояли еще трое крепких гномов, но мне почему-то не было страшно. Наоборот, так и тянуло вмазать кому-нибудь. Скорее всего, у них тоже настроение было не лучше.

Пока Морни соображал, что ответить, я ткнула пальцем в одного из его дружков – Барнаби, сыночка ювелира, что недавно приходил к нам. Решил, значит, поквитаться за все разом – и другу помочь, и самому душой успокоиться.

– А ты, Барнаби, чего там прячешься? – спросила я. – Пришел мстить за вывеску? Так не стесняйся. Решили морду бить, так что стесняетесь? Только я вам уже устал говорить, что не нужна мне Свиорка и…

Так и не придумав, что ответить, Морни перешел к убеждениям посредством кулаков. От первого удара я увернулась и с размаху припечатала отбивными Морни по физиономии. И весомо, и мягко.

Барнаби подскочил и наподдал меня по ребрам – больно, ничего не скажешь, и за это получил в глаз. И ему-то я ударила со всем вдохновением – кулаком, а не свертком с мясом.

Но тут на меня навалились сразу двое, и один – сто рогов ему под дыхло! – так пнул меня по коленной чашечке, что я взвыла и рухнула на мостовую.

Морни от души пнул меня еще пару раз, но в это время из лавки выскочила Свиора и набросилась на него с веником. Мясник тоже выбежал и разразился такими проклятиями, что победа немедленно заявила, что она с нами. Морни и его друзья позорно бежали, гонимые веником и ругательствами, а Виндальв помог мне подняться. Я хромала и сильно подозревала, что проклятые влюбленные оболтусы ногу мне сломали.

– Он один бросился на всех! – повторяла Свиора, как молитву. – Такой смелый! Отец! Бегите за доктором! Эрм ранен, ему непременно надо в постель!

– Да какое – ранен, – ответила я, морщась и потирая бок. – Пнули пару раз. И на ногу могу наступать, значит, не сломали. Вот идиоты паршивые… – тут я замолчала, чтобы не упоминать лишний раз, из-за чего началась драка.

А у Свиоры блестели глаза, и язык молол без разбору.

Подобрав сверток с мясом, который я уронила во время драки, я попрощалась с мясником и его дочерью, и поковыляла домой. Свиора настояла, чтобы проводить меня хотя бы пару кварталов, потому что я наотрез отказалась, чтобы она провожала меня до дому. Мне хватило и того, что она нежно держала меня за локоток и каждому встречному рассказывала, как я одна уложила на лопатки Морни и его шайку.

– Слушай, иди? – попросила я ее, после того, как впереди замаячила таверна.

Не хватало еще рассказать обо всем старичью, что толчется там. Тогда точно сплетням не будет конца еще месяц.

– Но как я могу тебя бросить?! – она чуть не заплакала, а я чуть не закатила глаза.

– Со мной все будет хорошо, – заверила я ее. – Просто не хочу, чтобы ты видела меня таким вот… грязным, помятым…

Это произвело на нее впечатление, и она все-таки оставила меня в покое и ушла, оглядываясь через каждый два шага, махая рукой и посылая воздушные поцелуи.

Кое-как доковыляв до дома, я вынуждена была еще объясняться с папашей. Он с маху сел на табуретку и долго и мрачно молчал.

– Да все хорошо, пап, – сказала я, закатывая штанину и рассматривая колено, которое стремительно багровело. – Перелома нет, а я Морни тоже по физии съездила. Правда пальцы немного расшибла, но резец я в руках удержу. Ты же знаешь, на мне все быстро заживает.

Отец подергал себя за бороду.

– Пап, – позвала я.

Но он даже не посмотрел в мою сторону и глухо сказал:

– Я оказался не лучше той проклятой феи, что испортила тебе жизнь.

– Пап! Ты что такое болтаешь? – возмутилась я. – И ты не портил, и она не портил.! Благодаря ей мы живем, как короли!

– Тебе замуж надо, а не камнями плеваться и драться с Морни.

– Совсем не хочу замуж, – я обняла отца и прижалась щекой к его щеке. – Совсем-совсем не хочу.

И я ничуть не лгала в этот момент. Но вряд ли папаша мне поверил.

– Мы должны уехать из этого города, Эрм. Поедем к моей родне, в Стольмвиллет. Люди там живут простые, можно найти хорошего, доброго гнома…

– Стольмвиллет – захолустье! А у нас только пошли хорошие заказы! Скоро о нас узнают в столице…

– Да к хвостам и рогам эту столицу, – сказал папаша упрямо. – Прежде всего, я должен позаботиться о тебе. Мне недолго осталось, тебе нужен муж, чтобы заботился.

– Пап, ну что ты такое говоришь? Ты еще сто лет проживешь! И зачем нам кто-то чужой? Нам так замечательно вместе, – я грустно вздохнула и прибегла к последнему средству: – Здесь ведь могила мамы…

Отец вдруг решительно рубанул ребром ладони воздух и сказал, как отрезал:

– Мама поймет и простит!

Глава 8

Если что-то втемяшилось папаше в башку – выбить это невозможно. Я смогла лишь уговорить его повременить с переездом до конца года – мол, налоги уплачены, лицензия продлена, не надо ломать то, что долго строили.

Я надеялась, что к концу года его решимость поутихнет, если появятся заказчики из столицы. Вот только нас пригласят в графский замок, и тогда!.. Но дни шли, а вдовствующая графиня и ее дочери не посылали за нами.

Все только и говорили, что о предстоящем торжестве по случаю женитьбы принца, и заказы сыпались на нас, как из волшебного бездонного рога. В тот день мы с папашей сидели от утра до полудня, не разгибая спины. Я плела сетку для волос, а он корпел над шлифовкой камней, превращая бесформенные булыжники в гладкие, как спинки майских жуков, кабошоны.

Дверной колокольчик звякнул, а потом в дверь требовательно постучали. И это было странно, потому что сегодня шел седьмой день недели – день отдыха, и ни одна лавка не работала. Гости к нам не ходили, мы никого не ждали – очень странно.

Мы с папашей одновременно вскинули головы, посмотрев друг на друга.

Стук продолжался – настойчивый, хотя и не слишком громкий.

– Пойду, посмотрю, – папаша отложил недошлифованный камень и пошел открывать.

Я тоже пошла, хотя к дверям не подходила – остановилась в коридоре, в полутьме.

Прежде всего отец выглянул в крохотное окошко – не больше четверти ладони, заделанное прозрачной слюдой. Это было его изобретение, которым он страшно гордился – так можно было увидеть, кто пришел, не отпирая двери. Посмотрев в «глазок», он торопливо отомкнул три замка, сдвинул задвижку с хитрой пружиной, и распахнул двери.