Ронан уловил шелест ветра, подхватившего сухую листву. Отдаленный рев грузовиков на шоссе. Рокот невидимого самолета. Собачий лай. Звук жужжащего генератора где-то вдали. Мягкий свист крыльев Бензопилы. Вид птицы с черным оперением, проносящейся высоко над ними тремя в этом необыкновенном успокаивающем месте, наполнил его чувством, которому он не находил описания, но ощущал, как оно становится все сильнее и сильнее, с тех пор как они сбежали.

Это было похоже на полноту. Присутствие, реальность. Раньше он был полым, опустошенным. Нет, истощенным. Он находился на пути к пустоте. И теперь внутри него снова что-то было.

– Слушай, – сказал Брайд, и Ронан прислушался. Что он слышал? Пульс отдавался в ушах. История его крови. Движение души. Гул того, что наполняло его.

Это не могло быть счастьем, подумал он, потому что находился вдали от братьев и Адама. Он волновался за них и, конечно, не мог быть счастлив, испытывая беспокойство.

Но чувство казалось очень схожим.

– Когда умрет последний человек, над опустевшим лесом по-прежнему будет реветь самолет, – сказал Брайд.

Хотя он и жаловался, голос его оставался спокойным. Во многих отношениях он был полной противоположностью своим взбалмошным ученикам. Ничто не могло испугать его и заставить слететь с катушек. Он не смеялся истерическим смехом и не разражался яростными слезами. Не важничал, но и не принижал себя, не потакал своим желаниям и не занимался самоотрицанием. Он просто был. Все в его позе кричало о нем не как о высшем хищнике, а скорее как о чем-то настолько могущественном, что полностью исключало сценарий «хищник-жертва». И эта картинка была бы неполной без взъерошенной пряди рыжевато-коричневых волос.

«Он своего рода франт, – сказала Хеннесси Ронану в первый же день, когда они остались наедине. – Типа, франт суперуровня. Он уже победил всех других франтов и теперь стал их боссом, которого должен победить ты, чтобы заполучить его рубашку с пуговицами».

Ронану не понравилось слово «франт», но он понял, что она хотела сказать. Было в Брайде что-то легкое и иллюзорное, нечто, что противоречило значимости его целей. С тех пор как он познакомился с ним лично, Ронан думал, что есть в Брайде что-то удивительное, некое несоответствие, словно проводки в мозгу Ронана неверно стыковались, как если бы он думал об одном слове, а произносил другое. Что означало всякий раз, когда он долго смотрел на Брайда, ему начинало казаться, что у него на языке зарождается бесформенный вопрос.

Но в чем мог быть вопрос? Ответ всегда прост – Брайд.

Брайд спросил:

– Что ты чувствуешь?

И Хеннесси разразилась взрывным монологом. Она всегда была как пленочная кассета, которая проигрывалась слишком быстро, но с тех пор как они ушли в бега, ее скорость переключилась в режим перемотки.

– Чувствую? Чувствую? Что же я чувствую? Я чувствую Западную Вирджинию. Могу простить тебя, если ты считаешь, что чувствуешь Вирджинию. Это близко, очень близко, но здесь преобладают нотки кожи. Попробую… что же это?.. пожалуй, я чувствую привкус банджо. Ммм… нет. Цимбалы. Да, точно она. Так и знала, что тут замешаны струнные. Что же еще. Кудзу? Подожди, дай минутку. Это что, нотка серы?

Хеннесси обычно не тормозила на полпути, поэтому Брайд уныло ждал, а Ронан достал сумку и меч с надписью «Превращены в кошмар» на рукояти. Он закинул вещи за спину и поправил ножны, чтобы клинок висел строго между лопаток. В любом случае он не собирался утруждать себя участием в безумной игре Брайда. Прекрасно осознавая, что ему в ней не победить.

Когда Брайд спросил «Что ты чувствуешь?», он имел в виду «Сколько энергии силовых линий ты можешь ощутить?»

Ронан никогда не обладал способностью чувствовать силу невидимых линий, которые подпитывали его сны. По крайней мере, пока бодрствовал. Но Адам мог. И если бы Ронан и Хеннесси не выбросили свои телефоны в ту первую ночь, чтобы Модераторы не смогли использовать их в качестве средств слежения, Ронан попросил бы у него пару советов.

Ну, наверное.

На тот момент, когда они отключили телефоны, Адам все еще не ответил на последнее сообщение Ронана. «Tamquam», – написал Ронан, на что должен был получить ответ «alter idem». Но Адам не ответил вовсе.

Тишина даже своего рода помогала… делала разлуку… сносной.

Что ты чувствуешь?

Смущение.

– Если ты закончила, – сухо бросил Брайд. – Силовые линии. Чувствуешь?

– Может, немного? – сообразила Хеннесси. – Больше хлебницы, но мельче газонокосилки? Достаточно, чтобы Ронан Линч чуть позже смог устроить беспорядок.

Ронан показал ей средний палец.

– Используй свои чувства, а не пальцы, Ронан, – сказал Брайд. – Разделение между твоим бодрствующим и спящим «я» несущественно, и гарантирую, что в скором будущем этот пробел принесет тебе хлопот. Собирай вещи, Хеннесси. Мы останемся здесь на ночь.

– Я надеялась, что ты это скажешь. – Хеннесси шарила вокруг, как зомби. – Я потеряла Буррито. Ронан Линч, скажи, если я на верном пути… уфф, не бери в голову.

Буррито, то есть машина, на самом деле не была невидимой, так как Брайд предостерегал от грез, обладающих истинной невидимостью. Ему не нравилось, когда им снилось что-то постоянное, бесконечное, повторяющееся, что невозможно отменить. Он не одобрял ни одно творение, которое оставляло нестираемый углеродный след после ухода своего создателя. Так что машина не была невидимой. Она просто была незаметной. Ронан весьма гордился собой. Брайд намеренно попросил неприметный автомобиль, явно не сомневаясь в способности Ронана достать подобный. Было приятно почувствовать себя нужным. Причастным. Хотел бы он, чтобы процесс воплощения этой задумки в реальность прошел немного более элегантно… однако что есть, то есть.

Хеннесси взвалила на плечо меч, похожий на оружие Ронана, за исключением рукояти с цитатой «Из хаоса», и Ронан крикнул:

– Бензопила, за мной!

Ворониха спикировала к нему по воздуху. Ронан едва успел отвернуть голову, чтобы не получить когтями по лицу, когда птица приземлилась на его плечо.

Брайд распахнул дверь в музей.

– Было заперто? – спросила Хеннесси.

– Правда? – ответил Брайд. – Только после вас.

Внутри Музей живой истории Западной Вирджинии оказался запущенным и внезапно забавным. Загроможденные, полутемные коридоры вели мимо комнат, заполненных диорамами в натуральную величину, обставленными старинным реквизитом и выцветшими манекенами. Здесь ученики в комбинезонах и/или с косичками с восторгом взирали на манекен учительницы в старомодной классной комнате. Там дородный доктор в полевом госпитале осматривал менее упитанного пациента. А тут активисты по защите прав женщин лоббировали голоса избирателей. А вот здесь шахтеры спускались в бетонное отверстие пещеры. Лица манекенов были выполнены в мультяшном стиле. Все это попахивало гораздо сильнее, чем можно было ожидать от здания, заброшенного с 1970-х годов.

– Это место будет меня преследовать. Что за вонь? – спросил Ронан.

– «Музей живой истории Западной Вирджинии предоставляет захватывающий опыт применения зрения, слуха и обоняния. – Хеннесси нашла рекламную брошюру и теперь читала ее вслух, обходя коробки и мебель, вынесенные в холл. – Более пятисот уникальных запахов доставляются по трубопроводу в разноплановые… – Разноплановые? Серьезно?.. – сценарии. Учащиеся получат возможность вернуться назад в прошлое и провести уникальную экскурсию, которую, мы уверены, запомнят надолго!»

– Помоги мне, – сказал Брайд.

Он уже втащил в зал два манекена и собирался за третьим. Брайд встал рядом с ними плечом к плечу. Ему не было необходимости объяснять, что он делает. В тусклом свете манекены казались пугающе живыми, по крайней мере, они выглядели достаточно убедительно, чтобы заставить незваного гостя остановиться. Фальшивая армия.

Ронан начинал понимать, что первой реакцией Брайда всегда был порыв втянуть врагов в игры разума. Он сражался, если было необходимо, но всегда предпочитал, чтобы его противники побеждали себя сами.

– Так и будешь там стоять? – спросил Ронан Хеннесси, когда они с Брайдом вытащили шикарного руководителя в костюме-тройке, домохозяйку военных времен в цветастом платье и трех курсантов в пыльной форме.

– Я не могу прикасаться к такой безвкусице, – Хеннесси указала на матроса с неровно раскрашенными глазами. – Это может быть заразно. Вот такой способ лишиться своих творческих сил.

– Если бы я придерживался подобной политики в отношении сновидцев, тебя бы сейчас здесь не было, – беззлобно заметил Брайд.

Ронан с шипением коснулся щеки проводника поезда.

– Горело так, что лицо этого парня расплавилось. Фактически…

«Кроме того, Музей живой истории Западной Вирджинии… – держа брошюру перед лицом, Хеннесси повысила голос, чтобы заглушить Ронана, – предлагает проведение ночных вечеринок по случаю дня рождения и выезд экспозиции на дом по выходным. Группам более трех лиц предоставляются скидки». Черт возьми. Если бы у нас был еще один сновидец, мы бы могли сэкономить. А деньги потом направить в фонд колледжа Ронана Линча. Но не чтобы пойти в него, а чтобы спалить дотла, их страховка не покроет расходы. Брайд, любимый, есть шанс, что мы сможем подобрать еще попутчика? Еще одного сновидца, который подводил бы тебя реже, чем я? Для полного комплекта?

Брайд отошел от манекенов, отряхивая руки.

– Хочешь еще одного?

Ронан не горел желанием задумываться об этом. Все это напоминало те моменты, которые он изредка испытывал в Амбарах по ночам, когда попадал в ловушку определенного хода мыслей. Он представлял, что они с Адамом прожили вместе много лет, а затем Ронан умер от старости или от несчастного случая, и Адам нашел себе другого, а позже все трое встретились в загробной жизни, и вместо того чтобы провести остаток вечности вдвоем, Адаму пришлось делить свое время между Ронаном и этим глупым узурпатором, в которого он влюбился, будучи вдовцом, разрушив таким образом их кусочек рая. И это еще не считая того, что Ронан начал беспокоиться, попал ли Адам вообще в загробную жизнь, имея столь агностические наклонности.

– Три – хорошее число, – прорычал Ронан, бросив на Хеннесси мрачный взгляд, когда они направились вглубь музея. – Буррито рассчитан на троих.

– На заднем сиденье поместятся еще двое. – сказала Хеннесси.

– Нет, если там уже лежит человек.

– Отличная идея. Если ехать лежа, то, наверное, там можно уложить четырех или пятерых. И еще двоих в багажник.

– Сновидцы! – рявкнул Брайд, заставляя их замолчать.

Он стоял у двойных дверей в конце заполненного манекенами зала, положив руки на дверные ручки. В темноте можно было разглядеть лишь взъерошенные рыжевато-каштановые волосы, бледную шею и светлые полосы на рукавах его серой куртки. Это делало его немного похожим на схематичную фигурку из палочек или скелет – абсолютный минимум, необходимый, чтобы казаться человеком.

Он распахнул двери – и в коридор хлынул теплый свет.

Пространство по ту сторону оказалось размером со спортивный зал. Крыша давно обвалилась. Золотистые вечерние лучи нашли свой путь внутрь через зазубренный пролом, который оказался выходом для стремящегося наружу дерева, покрытого ползучими растениями. Частицы пыли сияли на свету. Здесь пахло настоящей жизнью, а не одним из пятиста ароматов, подающихся по трубам.

– Да, – сказал Брайд, словно отвечая на вопрос.

Место напоминало разрушенный собор. Голуби шумно вспорхнули из тени. Ронан отшатнулся от неожиданности. Хеннесси рефлекторно вскинула руку над головой. Брайд не шелохнулся, наблюдая, как птицы исчезают под крышей. Бензопила бросилась за ними с радостным воплем «кар, кар, кар», прозвучавшим раскатисто и грозно.

– Блин, – прошипел Ронан, раздраженный своей реакцией.

– Отпад, – добавила Хеннесси.

Они двинулись дальше, и еще одна стая птиц вылетела из покрытой пылью кареты, сбив манекен у входа.

– Только взгляните, как все здесь превратилось в музей чего-то совершенно иного, – сказал Брайд. – Посмотрите, насколько это подлинно сейчас.