Теперь мне в ноздри ударил запах дерева и спертого воздуха тесного пространства. Слышен был звон цепи епископа, которую тот крутил в руках, шорох его длинных одежд.

‒ … и нет, если ты думаешь, я вошел бы в тебя по классике, ты ошибаешься.

О нет…

‒ … я вжался бы в твою попку…

Я хотела мякнуть, что-то возразить, но Эйс закрыл мне рот мягким поцелуем. Непродолжительным, потому что снова послышалась речь:

‒ Да, и ты сумела бы меня принять, я уверен. Постепенно. Я сделал бы это без боли, ты ощутила бы лишь непродолжительное жжение. Но вот заканчивала бы, насаженная на меня задом, с криками, и пришлось бы зажимать тебе рот…

‒ А после вытаскивать сквозь толпу на собственном плече?

Оргазмы, которые я испытывала с этими двумя, имели все шансы временно лишать меня возможности ходить.

‒ Даже если и так.

А ведь Арнау сделал бы и это – взвалил бы меня на плечо. Пронес бы, лишенную возможности соображать, выброшенную на орбиту, сквозь толпу к высоким дверям.

‒ Ты…

‒ Изверг? – подсказал он с хитрецой в глазах. – Снова несносный?

‒ Снова… ‒ шепнула я. – Ты бы… всего этого не сделал на самом деле, верно? С церковью?

‒ О, я мог бы. И не только это.

Мы все еще стояли у машины, мои волосы все так же трепал теплый ветер, а я ощущала себя так, будто на самом деле побывала в Гаггийском соборе, куда не заглядывала ни разу. Под платьем в трусиках я теперь была влажнее некуда, уже едва держалась на ногах, хотя ни в каких чувствительных точках ко мне Эйс не прикасался. Он только что отымел меня виртуально, сделал это качественно, очень плотно и очень… нагло. В попку… в исповедальне?

‒ Ну что? – а теперь он смотрел невинно, как ангел. – Хочешь, прогуляемся на холм или доедем туда? Отсюда недалеко. Купим кофе в пластиковых стаканчиках, посмотрим с вершины на город, на мерцающие огни фонарей. Посидим на капоте рядом, я укрою твои плечи пледом?

Воплощенная чистота и кротость.

Я прочистила горло, ответила:

‒ Не хочу.

И это было честно. После того, что мне только что шептали на ухо, разогретая до состояния магмы, я просто хотела Эйса. Как угодно. Согласилась бы здесь, у машины, вот только людно…

‒ А чего тогда хочешь?

«Тебя».

Я почти успела это сказать, но телефон в кармане куртки Арнау завибрировал на секунду раньше. И я промолчала.

‒ Ясно… ‒ послышалось короткое. И через паузу: – Понял. Тогда мы поедем домой.

Телефон отправился обратно в карман, Эйс взглянул на меня.

‒ Гэл еще должен будет поучаствовать в одной операции, до двух ночи не вернется. Ты уже дала мне ответ насчет того, чего хочешь? Или нет?

Его губы опять возле моих, и этот ответ он давно и прекрасно ощутил кожей. Дьявол во плоти.

‒ Поехали домой.

‒ Хороший выбор.

Он водил жестче Коэна, агрессивней. По нему плакали гоночные болиды, обтекаемые мотоциклы и парашюты – в общем, все те активности, где адреналин и великолепные реакции требовались для достижения максимально эффективного результата. Когда Арнау разгонял «Барион» на проспектах, у меня сладко тянуло живот.

Внешне спокойный, внутренне собранный, он почти не нарушал правила. Его вечное «почти». Просто такая кровь, просто неугомонный характер и отменное знание людской психологии. Эйс был наркотиком, и сам знал об этом.

‒ А другие девушки, ‒ вдруг спросила я, ‒ они… давали тебе свою руку?

Водитель не удивился вопросу.

‒ Ты про доверие?

‒ Да.

‒ Другие девушки… ‒ протянул он философски. – Девушки, в основной своей массе, пугливы, зашорены. Чтобы решиться на такое, нужно понимать, что ты готов брать от этой жизни яркий цветовой спектр, а не привычный тускло-серый.

‒ Так… да? Или нет?

‒ Нет. – В этом простом ответе я не уловила ни капли лжи, ни оттенка разочарования. Будто Арнау, как терпеливый хищник, понимал, что однажды дождется «ту самую». – Знаешь, что нам с Гэлом сразу понравилось в тебе в лифте?

‒ Что?

‒ Ты, в отличие от прочих, вибрировала редкой частотой.

‒ Какой?

‒ Смелостью.

Еще два перекрестка остались позади. Мы все ближе к нашему жилому району.

‒ Когда ты уже озвучишь свою «дурацкую» просьбу? Ведь про «доверие» была не она?

‒ Не она. – Он улыбнулся. – Ты куда-то торопишься?

‒ Хочу услышать, что эту ночь я проведу в твоей постели.

Мне адресовали залипательный взгляд, отливающий металлом.

‒ А ты в этом сомневаешься?

И до самого дома Эйс более не проронил ни слова.

Если Коэн вкладывал в мою голову идею о возможности «любви втроем» аккуратно, очень ненавязчиво, то Арнау запустил в мои старые механизмы свои руки сразу по локоть. Разобрал шестерни, протер те, которые перестали блестеть, и сложил их в совершенно ином порядке. Создал некую новую схему. И, согласно ей, я ощущала себя другой Лив. Я уже сделалась расслабленной, растерявшей множество преград, а может, такие ощущения вызывало пламя внутри. Пламя, которое Арнау раздул рассказом о церкви у машины. Сейчас никакие старые принципы не стояли у меня на пути, я лишь хотела оказаться в одной с ним постели.

И оказалась. Лежащая на прохладных шелковых простынях после душа. Его кровать широкая, удобная; над изголовьем полки. Комната целиком погружена во мрак, лишь блики с улицы по потолку от фонарей и машин.

Он, вернувшись из ванной, улегся рядом. Я ‒ на боку, он ‒ напротив. Мягко коснулся моего лица, обрисовал его контур пальцем, спросил:

‒ Что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал?

И волной слаборазрядного тока по телу слилась волна от такого вопроса.

‒ То же самое, … что в церкви.

Обо всем прямо, больше не имело смысла ходить вокруг да около. Его улыбку, трогающую уголки губ, но не всегда глаза, я обожала.

‒ Чтобы я приласкал тебя пальцами?

Я сглотнула.

‒ Нет. – Помолчала. – В… исповедальне.

Я очень давно не пробовала позволять мужчине проникать «туда». Был как-то опыт с партнером, но он вышел смазанным – было много любопытства и много боли, но не столько удовольствия, сколько мне хотелось бы. После этого интерес к экспериментам потерялся. Но Эйс обещал, что больно не будет.

Он смотрел на меня так, как смотрят на десерт. На эстетически великолепное творение, на единственный в своем роде шедевр. Такие не едят ложками ‒ такие долго любуются, а после вкушают. Сейчас в его взгляде застыло тягучее предвкушение.

‒ Ты сказал… будет… немного жечь.

Я хотела узнать, смогу ли… Будет ли на этот раз все иначе, понравится ли мне? И еще больше ‒ насколько сложно мне будет принять партнера «туда», ведь совсем скоро к нам может присоединиться еще один мужчина, Коэн. Меня пекло любопытство, меня пекла похоть, я на взводе уже целую вечность, пора…

Этот момент «пора» Эйс уловил первым. Обнаженный, придвинулся ближе, скользнул сквозь мои стиснутые бедра к нагретому лону, толкнулся внутрь. А после погрузил себя внутрь нежно, но по-хозяйски. Наши дыхания сплелись; Арнау задал неспешный темп, от которого я кусала губы – мне долго не выдержать даже в этой позиции… Слишком давно все готовое и жаркое. Как же хорошо было ощущать себя в его руках мягким желе ‒ податливым, расслабленным, готовым на все. Как легко и правильно было ощущать в себе этого большого горячего мужчину, своим неспешным танцем насаживающего тебя на «вертел». Очень внушительный, к слову, «вертел». У того, прежнего партнера, орган был куда примитивнее. А этот в зад?

Эйс, сам напряженный до максимума, выскользнул наружу, и хотелось застонать. Без него все ощущалось пустынным, как планета, не заполненная людьми. Одиноким. Хорошо, что длилось это недолго, меня перевернули на другой бок, прижали спиной к груди, скользнули членом сначала по влажным губам, после прижались к анусу.

Вот оно… Или да, или нет. Я не собиралась даже напрягаться, я была готова позволять все, я хотела всего. И, когда напористая головка проложила себе путь внутрь, лишь вздрогнула – попку действительно чуть-чуть жгло. Но Эйс оказался то ли гипнотизером, то ли мастером, боль не появлялась. Паузы между толчками, возможность привыкнуть, скользкая кожа… Мне лишь казалось, что меня насаживают на трубу. Очень горячую и очень большую, со скругленным верхом. Поначалу жгло ощутимо, но все смывали неожиданные волны удовольствия – я чувствовала Арнау «там». С каждым толчком все глубже, я могла его принимать, как послушная девочка, как плохая девочка. Еще чуть глубже, еще… И вот он целиком внутри, до самой своей стальной мошонки. Я же дрожала, обнятая сильными руками, я словно пыталась соскочить с пениса, которому было не место там, куда он вошел, но в то же время захлестывала эйфория.

Аккуратные толчки. Спустя мгновение куда-то исчез дискомфорт, растворился – Арнау был талантлив во всем, он был попросту гениален в чувствовании «когда, сколько и куда», и теперь его движения, становящиеся все напористее, накачивали мою кровь кокаином. Эти ладони на моей груди, эти властные пожатия, эта растянутость в анусе. Я хотела его еще ‒ сильнее, глубже, я никогда раньше не ощущала в себе потребности принимать мужчину задом, но теперь это был мой персональный фетиш, самое лучшее и желанное из того, что я хотела себе позволить и позволяла. И лучше бы эти чуткие пальцы не касались моего клитора, лучше бы мне на шею не ложилась горячая ладонь. Ладонь-ошейник, ладонь господина, потому что вздрагивала я, заканчивая, настолько же мощно, насколько кричала. Я билась на его члене, билась с перекрытым на двадцать процентов кислородом, я пыталась соскочить с этой «трубы» и не могла.

А после Арнау содрогался внутри меня, вдолбившись перед этим очень глубоко. И еще одним слоем эйфории было ощущать, как напряжены его мощные руки, грудь, плечи, как напряжен он весь в момент разрядки. Как огромен перед самым извержением его член.

Дальше был момент, когда я выпала из галактики и этой реальности. Просто безмыслие, просто невесомость, просто «бытие» в том виде, в котором оно, наверное, было до рождения. Я висела никем и в нигде, ощущая, однако, такую полнейшую удовлетворенность, для описания которой не нашлось бы слов.

Он был во мне долго. Не выходил и не выскальзывал, наслаждался близостью и процессом «опадания». А «опадал» он очень неспешно, очень постепенно.

Снова вспомнились слова Гэла про «выносливость».

Это был лучший вечер в моей жизни, один из. И можно было физически ощущать между мной с Эйсом ту близость, о которой он говорил у машины. То «да», которое переливается из одного партнера в другого. Да везде, да всему ‒ просто «да».

Арнау выскользнул лишь тогда, когда меня под его рукой начала накрывать нежная дрема. Я развернулась к нему лицом, после уткнулась в грудь, меня тут же обняли снова.

‒ Ты тоже прояснил сегодня то, что хотел? – вопросила я сонно.

‒ Если ты про доверие, то да, прояснил.

Я тоже его ощущала. Начало этой дороги тоже.

‒ Про то, что я… смогу принять вас двоих. Не говори, что ты не хотел выяснить, с какой легкостью…

Я знала о том, что он улыбается. И о том, что его взгляд при этом глубок, меня же в этот момент интересовал лишь запах его кожи. Шикарный, умопомрачительный.

Уже засыпая, я услышала его шепот:

‒ Тебя в рабыню не превратить, Лав. Никогда и ни за что. И это прекрасно. А вот я вполне могу стать рабом своих чувств в отношении твоей прекрасности…

Я так и не смогла понять, наяву это прозвучало или же в моих мечтах. Находясь в неге между сном и явью, я какое-то время лениво гадала, послышалось мне все это или же действительно было им произнесено. Ответа я не нашла, поэтому, прижатая носом к его груди, просто уснула.

Глава 7

(Iday – Lullaby)